Больше полугода Миша уже не замечал ничего. Его “семьей” стали ставки. Как пошел в 11-й класс, так отцовские деньги с алиментов все туда уходить начали. Поначалу нам с мамой, его бабушкой, даже нравилось, что он не бродит с кем попало по улице, не пьет. Даже отдали его на специальные курсы по информатике. Теннисом итак он с детства занимается. Медали не одна висит. А тут в ставках видимо совместил. Хотели, как лучше, а получается сами же платили за то, чтобы сына душу сгубить.
Теперь вот и не знаем, что делать. А недавно сбережения мои, что откладывала сыну на дубленку, правда небольшие, пропали. Спрашиваю: “Брал?”, уверяет, что нет. Я сына люблю, верю. Хочется верить. Муж бывший пытался силой поговорить. Так однажды поговорил, что нос сломал. Теперь уже год, как не видятся.
Что мы только не делали. “Лудомания”, так теперь называю болезнь игромания, ремнем из горького опыта не лечится, вот только любовью и спасаемся. Истинная любовь ведь всё терпит. “Всё покрывает, всему верит, долготерпит, не ищет своего...”
Стараемся слушать, когда делится; молчать и молиться, когда ведет себя агрессивно, отстраненно. Не заставляем уже есть, чтобы очередной раз не выводить его из себя.
Всё время делает ставки, что-то там увеличивает, выводит. А недавно стал увлекаться игрой, не лучше прежней. Землю ему надо срочно завоевывать, оружие набирать. А там монстры, как не пройду мимо все страшнее и страшнее, все кровожаднее и злобнее. Главное не заканчивается игра. Такое чувство, что нет у нее конца.
— Внучек помоги, — зовет бабушка. А ведь какой раньше был добрый, отзывчивый, заботливый, не ленивый.
— Не хочу, отстань!
— Сыночка, уроки садись делай!
— Да я уже уже. — отвечал резко Миша.
— Хватит играть. Не разрешаю.
А как мать на работу, так он — к компьютеру.
И так час за часом, день за днем, год за годом. Ни девушки нет, ни стремления к учебе, ни цели в жизни. А ведь экзамены уже на носу, поступать надо.
Сколько не просила мать, сколько не разговаривала, сколько не объясняла. И как это вредно для души, даже опасно, ничего не помогало.
А последнее время совсем плохо стало. Не Миша уже руководили ставками, а ставки Мишей. Раздражительным стал, грубым. Мог весь день просидеть перед компьютером. Бледный, худой, с горящими глазами, сам не свой стал.
Ничем вовсе не стал интересоваться, не читает. Даже следить за собой перестал. В голове одни только ставки.
Если бабушка компьютер выключала злился, кричал, ногами тарабанил.
— Просто уже не знаю, как быть, что делать, — в отчаянии говорила мама. Ведь он же крещенный, и на исповедь, на причастие ходил. Только давно…
— Молиться будем за Мишеньку, заступницу Небесную просить, — в слезах сказала бабушка. Так переменился ее любимый внук.
Вот раз сидел у компьютера парень сутки, никак от экрана не отрывался. Уснул и видит словно на яву. В серой как бы дымке возле него какие -то существа странные. Вроде бы люди, да не люди, а как будто те, как из игры. Слышит он их разговор. Злобный такой, зловещий.
— Спит. Ну что Непослушание в нем прочно обосновалось?
Существо мужского рода с жутким лицом скривилось в улыбке:
— Это мягко сказано. С меня то всё и пошло. С непочитания родителей. Ну ты тоже Лень хорошо постаралась, нечего сказать.
Какая то бесформенная желеподобная масса добавила:
— Не делал он ничего, вот я и прилепилась. Меня многие гонят, непросто захватить тех, кто что либо делает, а тут такая легкая добыча.
А света около него все меньше и меньше становится. Страшно сильно стало Мише, а как-то изменить, сделать ничего не может, словно связанный в цепках лежит.
Вот что-то кривенькое подплывает ближе:
— Обман, ложь появилась, когда матери своей стал врать, скрывать правду.
— Такой парень хороший был. Был да сплыл — стали громко хохотать, мерзко так, подхихикивать ужасающие фигуры.
Тут вперед вышел Гнев:
— Если моему пацану, вдруг, кто запретит играть, так я как кинусь на него. Мало не покажется, тогда и наделает от таких бед, что и во век не исправишь.
— Хорошую игру выбрал он, — проскрежетала подошедшая Жестокость. Научить бы его лупаситься и никого не жалеть.
Смелые “гости” все ближе и плотнее подтягивались к Мише:
— Теперь у него совсем нет места для молитвы.. Все свободное время наши игры занимают.
— Труда и молитвы? Вот чего вы опасаетесь?! — в отчаянии прокричал прокричал Миша.
— Господи помоги!
И сразу в темном углу он увидел огонек слабый маленький. Миша со всей надеждой всматривался в этот незначительный свет. А огонек все рос и рос становился все ярче и ярче, ближе и ближе. Вот уже какая-то сила невероятная тянула его вверх. Становилось все теплее, светлее… Миша резко открыл глаза. Пробудился. Какой ужаснейший сон, но может это вовсе не сон?!
Из соседней комнаты струился свет, тот самый похожий из сна. Миша быстренько встал, открыл дверь: на коленках перед образом Божьей Матери стояла мама и горячо плакала, просила Богородицу за сына.
Сердце Миши так застучало, что слезы сами полились, не останавливаясь. Бросился он к матери, обнял крепко, уцепился за ее колени и затих…
