Тамара до последнего ждала Жана.
Когда наступало редкое затишье, она прислушивалась к каждому шороху.
Алёна всё чаще пряталась под кроватью.
На улицу невозможно было выйти. Там было страшно, зловонно…
Жаркий июль делал своё дело. Он плавил всё на своём пути. Тамара смотрела в окно и ей казалось, что июль встал на сторону немцев и уничтожал людей наравне с ними.
"Кромка льда" 57 / 56 / 1
Воды в городе не было. Ночами, под большим страхом жители ходили к реке, но возвращались немногие. Немцы жестоко наказывали тех, кто осмелился выйти ночью.
Но даже те, кому удавалось принести воды, рассказывали, что берег усыпан погибшими вперемешку с вынесенной на берег рыбой.
В последних числах июля немцы заходили в квартиры и выгоняли жителей палками. С собой разрешали брать только ручную кладь. Если видели еду — забирали и демонстративно отдавали собакам.
Тамаре удалось всего лишь раз сходить за водой.
Она так хотела пить, что не боялась даже смерти.
Когда препятствие из плоти было преодолено, она прямо лицом уткнулась в горячую речную воду, напилась, набрала в бидон и почти до самого дома ползла.
Речная вода сделала своё дело.
Покрытое волдырями тело зудело и чесалось. Дёгтя не было, колодезной воды тоже.
Тамара страдала от боли, от жары, от голода.
Немцы ворвались в квартиру в полдень 29 июля.
Сунули Тамаре под нос листовку.
На ломаном русском там было написано, что необходимо покинуть город.
Тамара прочитала, подняла голову.
Увидев лицо, покрытое волдырями, немцы шарахнулись назад.
— Sie ist krank! (Она больна!)
Немцы, их было трое, отступили назад и стали подозрительно чесаться.
Тамара сначала испугалась, а потом её стало это забавлять.
Она с трудом сдерживала улыбку. Немцы продолжали чесаться, один из них даже всхлипывал.
Потом все трое выбежали на улицу.
Листовка осталась у Тамары в руках.
— Придётся уходить, Алёна! Давай уже выбирайся из-под кровати.
По улице длинной процессией тянулись люди. Те, кто шли медленно или останавливались, подгонялись немцами.
Попутно эти же сопровождающие забегали в квартиры и выгоняли спрятавшихся.
Тамара и Алёна примкнули к этой процессии одними из последних.
Всем велели идти к реке. Рядом с ней организовали досмотр.
Уже наступали сумерки, немцы часть людей погрузили в машины и повезли вдоль реки.
Когда в той стороне, куда повезли людей, послышались выстрелы, толпа притихла.
Гробовую тишину изредка нарушали залпы орудий.
Вспышки далёких от города сражений озаряли тёмное небо.
Уже в полной темноте по-русски кто-то объявил:
— Распределение будет завтра! Всем ложиться спать.
Люди стали присаживаться на землю. Молчали.
Тамара стояла и смотрела на весь это ужас.
В голове звучало: «Распределение будет завтра!»
Когда немцы разошлись, оставив жителей на берегу, люди стали перешёптываться.
Полная изоляция от внешнего мира не давала никакого представления о том, что происходит.
Люди не знали, как продвигаются дела на фронте. Не было никакой надежды на спасение.
Утро наступило быстро. Теперь было три пункта досмотра.
Люди зачем-то стали занимать очередь, ругаться. Многие хотели пройти первыми. Некоторые и вовсе становились в конец очереди.
Те, кто лишь к утру присоединился ко вчерашним, были отгорожены колючей проволокой.
По-русски людям объясняли, что они нарушили предписания и будут наказаны.
Вновь прибывшие охали, кричали, возмущались.
Вчерашние так и молчали. Тамара всматривалась в людей, надеясь найти кого-то из знакомых.
И вдруг она оцепенела.
Неподалёку от неё стояла Соня: похудевшая, почти облысевшая, сгорбленная.
На руках у неё был годовалый ребёнок. Тамара протиснулась сквозь толпу, подошла к Соне.
Та, видимо, обрадовалась. Но быстро скрыла свою улыбку. Посмотрела на Тамару с обидой и даже отвернулась.
Алёна дёргала Тамару за руку, что-то хотела сказать.
Но Тамара не обращала на неё внимания, она дотронулась до Сониного плеча и произнесла:
— Мама Соня, как вы?
Соня даже усмехнулась.
— Как все… — ответила она.
— А где старший?
— Нас выгнали, он побежал. Я кричала ему: «Митя, Митя, стой…», он не остановился. Я не знаю, как найти его в этой толпе. Никто не видел его. Нам жилось не очень хорошо после ухода Рони.
Я не знаю, как я до сих пор жива. Возможно, в эти часы всё решится, и мне станет легче.
— Тома, Тома, — тараторила Алёна. — Я видела эту тётю в театре. Она пела. Эта тётя пела. Мы с мамой видели. Моя мама очень любила эту тётю.
Соня посмотрела на Алёну ласково. Погладила по голове и сказала:
— Спасибо, моя хорошая, только ты меня узнала после всего, что я испытала.
— Побыстрее! — кричали немцы. — Подходите, подходите, называйте фамилии.
Тома, Алёна и Соня с маленьким Иосифом стояли уже перед немцами.
— Фамилия, — требовательно спросил немец у Сони.
Соня прошептала:
— Софья Фёдоровна Хайкин.
— Громче, — заорал немец. — Громче! Громче!
И тут Тома услышала из толпы:
— Евреи, не называйте настоящие имена!
Соня этого не слышала.
— Софья Фёдоровна Хайкин! — громко сказала она.
— Ребёнок?! — спросил немец, схватив Иосифа за голову.
Соня так же громко прокричала:
— Иосиф Рудольфович Хайкин!
— Туда! — немец показал рукой в сторону уже почти гружёной машины.
Соня шла медленно. Немец подтолкнул её.
Следующей была Тома.
— Фамилия! — крикнул немец.
— Тамара Афанасьевна Макарова.
Соня оглянулась и почти впилась глазами в Тому.
Этот взгляд потом много лет преследовал Тамару.
— Ребёнок?! — немец был раздражителен.
— Алёна Афанасьевна Макарова.
Тому и Алёну повели в другую сторону к палатке.
За низким столиком у этой палатки сидел мужчина.
Он, не поднимая головы, произнёс по-русски:
— Фамилию назовите.
— Макарова. Макарова Тамара Афанасьевна.
Он поднял голову. У Тамары перед глазами образовалась пелена.
Это был Жан.
Он прошептал еле слышно:
— Вот я и нашёл тебя! Заходи в палатку. Быстро заходи.
Тома вошла. Алёна крепко держала её за руку.
В палатке было два молодых немца. Они играли в карты и громко смеялись.
Заметив Тамару, встали из-за стола и вышли.
Тома и Алёна спрятались в углу палатки. Разместились на невысокой дощатой лавке.
— Это твой жених? — спросила Алёна.
— Не твоё дело! Молчи! — грозно ответила девушка.
Жан подошёл к Томе только глубокой ночью.
— Мне нужно вывезти тебя, — прошептал он. — Здесь оставаться нельзя. Я побуду здесь ещё 2 дня, потом мне нужно уйти.
— Но как? —почти со слезами на глазах спросила Тома.
— Завтра наш человек будет отвозить документы. Ты поедешь в кузове.
— Я одна не поеду, я с девочкой.
— А вот это уже плохо, — вздохнул Жан.
— Тогда отменяй всё, — обиженно сказала Тома. — Мы останемся здесь.
— Ты с ума сошла! Тут никого не останется! Тома! Я не могу тебя потерять!
— Ты предатель, Жан! — Тамара повысила голос.
— Молчи, Тома! Молчи!
Девушка замолчала. Жан ушёл.
Утром в палатку вошли два немца. Они были грубы. Засунули Алёнку в мешок.
Тамаре заткнули рот куском тряпки и надели мешок на голову.
Девушка и не знала, что теперь с ними будет.
Машина прыгала по кочкам. Были слышны выстрелы, немецкая речь, детский плач, взрывы.
В какой-то момент Тамара думала, что уже не увидит белого света.
Но когда с головы сняли мешок, её ослепило солнце.
Вокруг был редкий лесок. Посреди небольшой поляны стояла лошадь, рядом с ней русский солдат. Тома озиралась по сторонам.
У того, кто снял с неё мешок и вытащил кляп, спросила почти истерично:
— А где девочка?
— Хм… — ухмыльнулся молодой солдатик. — Ест твоя девчонка. Три солдатских порции упорола. Нам не жалко. Сашка расплатится, как время будет.
— Сашка? — переспросила Тома.
— Ну да! Сашка. Горшунов.
— Где он?
— А вот этого я не скажу. Сегодня и завтра вы тут. А потом к деду его в тайгу. Такая была договорённость. Скажи, красавица, как там в городе?
— Нет больше города, — прошептала Тамара. — И людей в нём нет. Только немцы остались.
Солдат вздохнул тяжело.
— А вот моих не нашли…
Тома видела, как крупная слеза побежала по молоденькой щеке.
Боец отвернулся и сказал:
— Пойдём к твоей девчонке. Поешь тоже.
Продолжение тут