Автобус, кряхтя, переваливаясь с одного бока на другой, откашливая выхлопные газы и встряхивая свои внутренности скатился с пригорка и остановился в клубах пыли. Остановку не принято было объявлять. Это была конечная. Все, кто находился внутри и так знали как называется эта деревня, а случайных приезжих здесь не бывало.
Павел вышел в числе последних. Потянулся усталой от длительного сидения спиной, слегка приподняв руки навстречу восходящему августовскому солнцу. Зевнул и шагнул по пыльной дороге через зажатую между трех озер деревню. Идти было не далеко, по бетонным плитам дамбы, разделяющей два озера, в тени плакучих ив. Затем гравий, печально шуршащий под подошвами кроссовок. Гравийная дорожка вела к сельской участковой больнице, корпус которой располагался среди огромных, о таких, наверное, говорят корабельных, сосен.
Вокруг утренняя тишина и покой. Две сонные кошки дремали на пороге: одна из них, Ночка, черная как уголь с желтыми глазами в знак приветствия или, может быть, милостиво повелевая войти в дверь, едва шевельнула кончиком хвоста. Другая, старая и худая, о таких говорят “кожа да кости”, трехцветная Маркиза, в прошлом гроза всех окрестных крыс и мышей, не открывая глаз просто перевернулась на другой бок, всем своим видом показывая безразличие к окружающему. Говорят, человек единственное существо на земле, которое знает о конечности своей жизни. Наблюдая порой за Маркизой, создавалось впечатление, что она тоже знала, что жить ей осталось не долго.
За дверью длинный коридор, слева и справа палаты с высокими потолками и унылыми стенами, окрашенными синей или зеленой масляной краской. В палатах располагалось по шесть или восемь кроватей. В конце коридора крохотная ординаторская для медсестер. Протертый диван, письменный стол со скрипучим стулом, настольная лампа, телефон. Павел работал медсестрой. По образованию он был фельдшером. Сразу после получения диплома, в котором были все пятерки, кроме троек по физике, математике и литературе, молодой человек мог бы работать на “Скорой”, в реанимационном отделении, в анестезиологии, но в отделе кадров сказали, что свободных ставок даже в перспективе нет. Что бы не спиться от безделья и придать жизни хоть какой-то смысл, пришлось согласиться на должность палатной медсестры с соответствующей записью в трудовой книжке.
Через пять минут передача смены. Рутинная процедура. Краткий отчет о произошедшем ночью, указания на изменения в назначениях врача некоторым пациентам. Ночь прошла спокойно.
Начинается работа. Санитарка Мария Петровна, широко шагая стоптанными тапочками по коридору, распевно в такт шагам произносит несколько раз: “Наааа укоооолы!”. Женщины потянулись занимать очередь в манипуляционную, мужики — на порог перекурить перед экзекуцией.
Контингент больницы в основном составляли пожилые люди. Среди постоянных пациентов из окрестных деревень довольно редко попадались люди среднего возраста. Часто в больницу привозили стариков из города, находящегося в двадцати пяти километрах. Городских привозили сюда умирать. В основном это были неизлечимо больные люди с потухшими равнодушными глазами.
Дети изредка навещали их. Стыдливо пряча глаза, привозили какую-то еду, конфеты, фрукты. Торопливо выставляли пакеты на прикроватные тумбочки, дежурно интересуясь самочувствием, скороговоркой сообщали о происходящем дома. Затем не на долго закрывались с доктором во врачебной ординаторской, с влажными глазами выходили оттуда и спешили к выходу. Все обо всем понимали без слов.
Среди младшего и среднего персонала больницы бытовало мнение, что старшая медсестра Мария Ивановна знает схему введения обезболивающих препаратов, которая позволяет быстро и практически безболезненно прекратить мучения. Никаких доказательств этому, конечно же, не было. Просто все знали: если в листе назначений пациента появлялись правки, сделанные рукой Марии Ивановны, скоро боль уйдет навсегда. Все было законно, никакой эвтаназии, о которой только сейчас, открыто говорят в Европе.
Мария Ивановна была маленькой, сухонькой старушкой с крашенными в черный как вороново крыло цвет волосами. Лицо ее хоть и напоминало сморщенное яблоко, на щеках был неизменно нанесен румянец или пудра, ресницы и брови в меру подкрашены, тонкие длинные пальцы с идеальным маникюром украшены золотыми кольцами и парой аккуратных перстней. Было удивительно наблюдать за ее речью и манерами. Женщина, которая прошла всю войну от Сталинграда до Берлина, вынесла на себе не одну сотню раненых с поля боя и более тридцати лет работающая в этой больнице практически без отпуска. Живя среди достаточно простых и грубых людей, сохранила в себе интеллигентность, тонкий шарм и очарование, присущие какой-нибудь питерской даме. Казалось, она была бы более уместна на одной из кафедр медицинского института или на месте руководителя научно-исследовательской лаборатории.
Медицинские сестры и санитарки одновременно уважали и побаивались Марию Ивановну, которая требовала идеальной дисциплинированности и чистоты в отделении. Своим присутствием она задавала темп и ритм всей смене. Никто не мог бездельничать пока старшая медсестра находилась в отделении. И только в обеденный перерыв, когда смена собиралась за одним столом в столовой, атмосфера становилась по-домашнему непринужденной и расслабленной. Часто, под настроение, Мария Ивановна рассказывала интересные случаи из своей практики. Это были полезные и поучительные истории о чудесных спасениях пациентов или грустные и горестные, исполненные боли повествования о смерти.
“Как-то раз, дело было, кажется в сорок третьем, где-то под Курском. Фронт, несколько часов почти беспрерывного артобстрела. Потом атака. Наши мальчики вышли из окопов, а у немцев блиндаж уцелел и оттуда поливают из пулемета. Сразу десятки раненых. Лежат, бедные кричат: кто матом, кто маму зовет. Вдруг вижу из соседнего окопа пара девочек выскочила, пригнулись к самой земле и к раненым, я тоже выскочила, пробежала не помню, как до ближайшей воронки, влетела в нее лицом вниз, потом осмотрелась, нашла раненого, втащила его к себе, давай перевязывать. В ноги его ранило. Обе ноги прострелили. Перевязываю и слышу как-то необычно тихо стало, не стреляют. Выглядываю, а по полю бегают девочки, много девочек от раненого к раненому. И немцы не стреляют. Наверное, не одна я подумала, что блиндаж с немцами уничтожили. Начали вытаскивать раненых к нам в окопы. Долго выносили. А как только последнего раненого унесли на носилках, пулемет опять начал стрелять. Что там было на самом деле — не понятно. То ли пулемет у них заклинило, то ли пожалели немцы девочек наших... Загадка. Потом перед отправкой в госпиталь один из солдатиков просил меня разрешить поцеловать себя, в любви признавался, а я в строгих правилах воспитана была. Какие поцелуи с едва знакомым человеком! Не доехал до госпиталя Ваня. Да, кажется Иваном его звали.”
После обеда Павел вышел на порог больницы. На лавочке под тенистым кустом сидел старик. Это был один из пациентов, грубые непослушные пальцы скручивали самокрутку из самосада.
— Садись, сынок! В ногах правды нет, — после этих слов старик рассмеялся и закашлял свистящим, сухим кашлем, сгибающем пополам его тощую фигуру. В вороте больничной пижамы были видны его ключицы, обтянутые желтоватой дряблой кожей. Массивный кадык выпирал при каждом вдохе и выдохе, которые давались ему с трудом, грудная клетка казалась бочкообразной. Старик отложил почти готовую самокрутку, крепко вцепился пальцами в край лавочки широко расставив руки. Постепенно кашель стих, дыхание стало выравниваться. “Бронхиальная астма, эмфизема легких” мысленно поставил диагноз Павел.
— Вам нельзя курить!
— Где ты был шестьдесят лет назад?! — Скрипучим голосом, отдуваясь произнес старик.
— Меня тогда еще на свете не было. — потупил глаза Павел.
— Вот и сиди со своими советами, — в голосе старика не было грубости или агрессии, — я курю лет с шести. В нашем шахтерском поселке все пацаны рано курить начинали. Все на отцов старались походить. Всем все было известно наперед. Трудовые шахтерские, мать их, династии. Знаешь, где я свои легкие оставил?! Там в шахте! Мой отец и отцы многих моих друзей остались в шахтах навсегда. Мне повезло. Даже на пенсию вышел рано. Только на хрена мне эта пенсия если здоровья нет! А табак... табак это так, баловство одно. Я уже несколько лет сам его выращиваю для себя. Это тебе не “Мальборо” и не этот, как его, с верблюдом — “Кэмэл”, что ли... и даже не “Стюардесса”. На, попробуй! — Старик дрожащей рукой протянул самокрутку.
Огонек зажигалки лизнул конец самокрутки. Первая же затяжка вызвала резкий кашель. Закружилась голова, ноги стали ватными. Павел присел на скамейку рядом.
— Этот табак для настоящих мужиков! — опять сухо рассмеялся старик.
Ночью Павлу снился перрон железнодорожного вокзала. У платформы, окутанный клубами белого пара, стоял старинный паровоз. Из трубы в небо устремлялся столб черного дыма. Паровоз издавал шум, который был похож на свист и кашель астматика.
Кто-то настойчиво тряс Павла за плечо.
— Павел Петрович, Павел Петрович! — санитарка все громче произносила его имя, — вставайте!
— Что случилось?
— Шахтеру плохо.
В больничном коридоре на кушетке сидел старик, который совсем недавно угощал Павла самосадом. По вынужденной позе, цвету лица и одышке стало мгновенно понятно, что ему очень плохо. Павел метнулся в манипуляционную. Шприц, эуфиллин, жгут. В вену попасть было очень тяжело, практически невозможно. После пятой или шестой попытки темная кровь туго вплыла в шприц с раствором. Поршень медленно вталкивал лекарство в вену. По идее сейчас дыхание должно было бы восстановиться, но нет. Ожидаемого эффекта не последовало. Вдохи старику давались все труднее. Глаза его были закрыты. Лицо приобрело синюшный оттенок. Еще через несколько минут дыхание остановилось. Павел бросился было делать массаж сердца, но санитарка отстранила его: “Не надо. Отпусти его с Богом, отмучился он наконец то.”
Светало. В открытую больничную дверь вместе со светом вливался прохладный утренний воздух. Новый день постепенно вступал в свои права. Солнце поднималось над столетними корабельными соснами освещая все вокруг своим светом, даря надежду всему живому, наполняя жизненной силой и уверенностью. Жизнь продолжалась.
Автор: zaharol
Источник: https://litclubbs.ru/articles/16700-memento-mori.html
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
Читайте также: