Предыдущая глава
Опускаясь за вершины далёких синих гор, малиновое солнце освещало закатными лучами пышные султаны белоснежных кучёвок, недвижно застывших на бирюзовом небосклоне. В широкие распадки осторожно прокрадывались вечерние тени и прохлада. В долинах, над остывающими озерами, возникали легкие прозрачные туманы. Ничем не нарушаемая чуткая тишь застыла над таёжным беспредельем.
Неспешно припивая свежезаваренный чай с земляничным вареньем, атаман Вьюков и его помощник Зых, сидели в штабной полуземлянке один напротив другого за колченогим, сколоченным из протесанных жердей, столом. Зябко передернув плечами, атаман попросил:
– Кинь, пожалуйста, шине'лку, Борис, знобит меня что-то.
Повернувшись, вербовщик снял с гвоздя шинель, передал Вьюкову, усмешливо бормотнул:
– И-эхх… Серая, суконная, родиной дарённая! Держи, атаман.
Накинув внапашку шинель, тот плотно запахнул её борта, уютно ссутулился, утопив голову в поднятом воротнике. Накапливая телом благостное тепло, долго сидел молча, остекленело уставившись в пол.
– Поговорим, Афанасий? – начал первым Зых.
– О чем?
– О нашей житухе-бытухе, о чем же ещё…
– Что ж, давай, – покладисто согласился Вьюков и попросил. – Плесни-ка еще «чайковского», Борис.
Тот взял плоский солдатский котелок, долил в кружку атамана чаю и только после этого спросил:
–Тебе не кажется странным, что за последнее время произошел целый ряд малообъяснимых событий?
– Целый ряд, говоришь… Тогда перечисли их все, раз уж затеял этот разговор.
– Изволь, дружище! – с готовностью воскликнул Зых. – Я, пожалуй, начну со взрывчатки: благодаря приказу японцев осуществить налёт на аэродром, теперь ее у нас нет, как нет и двух самых активных бойцов, и один из них – твой родной сын. Далее: вскоре после той, прямо скажем неудачной операции, ни с того, ни с сего, «засвечивается» явка Харитона Жердева, самая, казалось бы, надёжная. Следующее: «Лидер» довольно часто выходит по рации в эфир, и естественно, что энкэвэдэшники её каждый раз пеленгуют…
– Ты сказал: «довольно часто…», – Вьюков не дал помощнику закончить мысль. – А это сколько?
– Ну, примерно раз двадцать он работал… – не совсем уверенно ответил Зых.
– Х-м… Ну, добро, валяй дальше.
– Так вот: если пеленгуют, то значит район нашего базирования лягавым приблизительно известен. И тогда возникает закономерный вопрос: почему нас не трогают? Ведь мы же для коммуняк как кость в горле! Ну, и в заключение: уже почти полтора месяца отряд бездействует. Люди обленились, дисциплина упала, больше нет того куража, который был поначалу. Причина опять же в японцах – приказали сидеть и не рыпаться. Иными словами – мы заблокированы! Неужели сам это не ощущаешь?
– И какой из всего этого вывод?
– Вывод единственный, – подытожил Зых. – Всё перечисленное выстраивается в некую логическую цепочку и, так или иначе, замыкается на нашем герое-разведчике Новицком. На твоем любимчике, кстати говоря!
– Да будет херню-то городить! – гневно возмутился атаман. – Нет у меня никаких любимчиков, и никогда не было! Тебе ли не знать этого?
– Как сказать, как сказать, Афанасий… Со стороны, оно виднее… – словно бы размышляя вслух, неторопливо проговорил Зых. – Не секрет, что наше будущее во многом будет зависеть от самураев, если они конечно сюда заявятся, и я прекрасно понимаю, что дружба с Новицким гарантирует тебе вполне пристойное существование…
– Ещё одно слово, Боренька, и я заеду тебе в рыло! – из стальных глаз атамана брызнул испепеляющий огонь, резким движением плеч он сбросил шинель на лавку.
– Не впадай в детство, Афоня, – досадливо отмахнулся Зых, не поведя даже и бровью. – Лучше ответь: а что будет, если японцы в Забайкалье все-таки не придут и все наши усердия зря?
– Во-о-н ты как заговорил, дружище! – удивленно и одновременно заинтересованно воззрился на него Вьюков. – Ты что же, ставишь под сомнение смысл нашей борьбы с Советами?
– Скажем так: с недавнего времени отношусь к этому весьма скептически. Честно говоря – бороться с Советами, это пугать ежа голой жопой! Гражданская война, Хасан, Халхин-Гол, финская заваруха и второй год нынешней бойни доказывают это вполне наглядно. Немчура драпает, япошки ввязываться в драку не спешат, и это неоспоримый факт, не правда ли?
– Ну, ну, валяй дальше, боевой друг и соратник! – зло и одновременно ехидно процедил атаман. – Я – весь внимание, и хочу услышать: за каким хреном ты включился в борьбу, раз относишься к ней, как ты выразился, «весьма скептически»?
– Почему я бьюсь с коммуняками, тебе хорошо известно, – жестко отпарировал Зых, глядя прямо в глаза Вьюкову. – Мне и трех жизней не хватит, чтобы отомстить за то, что эти суки сотворили со мной и с моими близкими, но разговор пока не об этом. Сейчас я желаю получить ответ.
– Ответ короткий: я не меньше, чем ты, ненавижу большевиков, и что бы ни случилось, всегда воевал, и буду продолжать воевать с ними! И чем больше уничтожу их, тем оправданнее будет моя жизнь! Долг перед поруганным отечеством – святое для меня понятие.
– Я смотрю, ты лозунгами стал базарить, Афанасий…
– И ничего плохого в этом не вижу! Лозунг в нашем деле имеет… – Вьюков не завершил фразу, коротко помолчал. – А вот если ты вдруг решил жить со мной вразжо'пицу, то-о-о… дело хозяйское.
– Н-да… – разочарованно бормотнул Зых и устремил взгляд в угол избушки. Потом поднял глаза на атамана. – А хочешь, Афанасий, я доскажу то, что так упорно не договариваешь ты?
– Если считаешь, что это так, то изволь, – разрешающе кивнул Вьюков.
– Твой ответ вполне устроил бы нашу примитивную уголовную братию, но только не меня – мои мозги иначе устроены, уж извини… А недоговорил ты, атаман, вот что: в победе Германии и в том, что Забайкалье оккупируют японцы ты и сам стал сомневаться, я ведь это вижу. Что же касается нашей деятельности, то здесь факт налицо: уж сколько времени бьёмся как хрен об кочки, а толку, в общем-то, ноль! Необходимой массовости движение, увы, не приобрело, утверждаю это с полной ответственностью, – вербовать людей становится все труднее. К великому сожалению, повторяется то, что происходило в Забайкалье в середине двадцатых, когда белоэмигрантский главком Шильников слал сюда из Маньчжурии генерала Мыльникова, полковника Деревцова, есаула Гордеева, хорунжего Курбатова, и еще много кого… И вооружены эти вояки были прекрасно, и боевой опыт имели немалый, и грудь у каждого увешана Георгиями, и рубили коммуняк беспощадно, и язык был подвешен неплохо, а всё зря! Правда кое-где народ все же поднялся, в Богда'ти, например, в Усть-Ка'рске, еще где-то там по юго-востоку… Но движение носило разрозненный характер, плохо координировалось, не было идеологически грамотно обоснованно, поэтому все эти локальные восстания вскоре были утоплены в крови огэпэушниками. Не встало забайкальское казачество под ружьё, как ни агитировали, как ни уговаривали, как ни угрожали… Что ты на это скажешь, боевой командир?
– Я вот что тебе скажу, дружище, – снисходительно усмехнулся Вьюков. – Эти фраера Шильниковы-Мыльниковы мелко плавали, кишка у них тонка, чтобы Советы свалить. Ну прорывались через кордон, ну совершали рейды, ну рубили большевиков, да только всё это был комариный писк, не более. Подумаешь, Гордеев привел полсотни казачишек! А тот же Курбатов пусть сотню. Толку-то? Комарьё, говорю же! – и назидательно воздев указательный палец, атаман торжествующе закончил. – А вот когда сюда придут вышколенные и надрессированные японские регулярные войска, то картина будет несколько иная. И никакое население агитировать и поднимать не придется – косоглазые красножопым сами башку отвинтят!
– Так ведь приходили уже! – возбужденно вскочил с лавки Зых и вопрошающе выбросил перед собой руки. – Приходили, мать их раста'к! И чем всё закончилось? Блюхер, Уборевич, Эйхе, Калашников и прочая красно-масонская шо'бла-ёбла вышвырнули отсюда желтых обезьян вместе с их прославленными генералишками Оой и Ота'ни. Драпали до Владика аж пятки сверкали, запрыгнули на свои «коробки» и морем до дому, до хаты! Вот и вся интервенция.
– Ты, Боря, из штанов-то не выпрыгивай, я с тобой и так полностью согласен, – поддакнул атаман, – кроме японцев, в драку против большевиков еще американцы тогда ввязались, англичане, канадцы, итальяшки-макаронники, французы, чехи, румыны, греки, и даже китаёзы. Правда, вся эта иностранная шушера насчитывала чуть более чем шестьдесят тысяч солдатиков. Самым многочисленным был японский экспедиционный корпус, но и он состоял всего лишь из семидесяти тысяч штыков. Итого – сто тридцать или чуть поболе. Вроде бы и не мало, а, увы, тоже драпанули, не хватило силёнок... Ты, Боренька, не сравнивай хрен с пальцем – потому, что сейчас коммунякам придется иметь дело с миллионной Квантунской группировкой, оснащенной до зубов современной боевой техникой! – при этих словах атаман грозно возвысил голос и лихо блеснул глазами. – Можешь не сомневаться: японцы бесспорно возьмут реванш, своего позорного бегства из ДВР они никогда не простят. И унизительное Гонго'тское мирное соглашение тоже, надеюсь, не забыли. Так что нам пока с япошками дружить надо, а дальше будет видно…
- Ты особо-то не расслабляйся, Афанасий, - назидательно посоветовал Зых. – Как говорится в той старой присказке: «С соседом дружись, а за саблю держись!»
- Не сгущай краски, Боря, всё будет «в цвет», вот увидишь. Моя «чуйка» еще ни разу не подводила…
– Ну, хорошо, допустим, что ты прав… – Зых опустошенно осел на лавку, машинально тронул ладонью остывающий котелок, тяжело вздохнул. – А нам-то что делать, пока они всё никак не соберутся? Мы ведь с тобой здравые люди, Афанасий, и прекрасно понимаем, что прятаться и бегать по тайге всю жизнь невозможно. Мы особи с чуждыми социальными корнями, мы лишние, у нас конфликт и со страной, и со временем… И когда-нибудь нас переловят и отстреляют, как травлёное волковьё за красными флажками. Попытаться легализоваться в социуме, тоже весьма сложно с нашими-то биографиями, без приличных денежных средств и надежных документов. Никакого другого варианта нет и поэтому все наши действия направлены на то, чтобы теперешнее положение продлилось как можно дольше. Бандюгам кажется, что мы спасли их от неминуемой расплаты, приютив под своими знамёнами, поэтому служат нам верой и правдой. А на самом деле всё как раз наоборот: это мы им должны быть благодарны, что они позволяют нам хоть как-то существовать. Без них и в тайге не выжить, и серьезный грабеж в городе не организовать. Справедливости ради надо признать, что каждодневные тезисы о борьбе с Советской властью тупорылые урки слушают, разинув рот и пока верят нам. И будут верить до тех пор, покуда в наших котлах есть каша. А когда она закончится, а это рано или поздно произойдет, разбегутся кто куда, даже насаждаемый нами страх их не удержит. Идейных-то борцов у нас всего-ничего: ты да я, да мы с тобой! Ну, конечно, Ольга, твоя жена, старинный сокаторжник Скрынник, бывший политзэк Витёк Ермолаев, еще тройка-пятерка самых оголтелых, вот и весь колхоз… – Зых закончил свою горячую пространную речь и поинтересовался. – Скажи честно, Афанасий, я – прав?
Вьюков долго и напряженно молчал, потом неспешно заговорил:
– Дело в том, Боря, что я не склонен преждевременно поддаваться хандре и унынию, вроде тебя, и на ситуацию смотрю трезво и рассудительно. Вот ты сомневаешься в приходе сюда японцев, а я пока не сомневаюсь.
– Твои аргументы по этому поводу? – жестко спросил Зых и весь подался вперед.
– Да вот хотя бы один: зачем тогда они прислали «Лидера»?
– Х-о-о, тоже мне, аргумент нашел! Нам еще только предстоит разобраться, кто прислал этого красавца: Кемпейтай или НКВД… – скептически произнес вербовщик и уточнил. – А посерьезнее доводы есть?
– Хватит с тебя и одного!
– Значит, можно считать, что ты меня не услышал, Афанасий?
– Нет, почему же, – Вьюков философски скрестил руки на груди и, звякнув шпорами, удобно вытянул под столом ноги. – Некоторые твои мысли я вполне разделяю и часто думаю о нашем настоящем и будущем.
– И каков результат твоих раздумий?
Вьюков помедлил, выстраивая, как видно, мысль, потом заговорил:
– Другому бы ничего не сказал, а от тебя, Борис, у меня тайн нет, так что слушай и запоминай: если Советы будут продолжать гнать немцев, а японцы не встрянут в войну в ближайшие полгода-год, то нам свои задницы рвать нет смысла, тут я с тобой абсолютно согласен. Мы, дружище, начнем тогда новую, светлую жизнь, как пишут в своих газетенках коммуняки.
– Ну, ну? – заинтересованно поёрзал на лавке Зых.
– Баранки гну! – ухмыльнулся атаман. – Для начала надо взять рыжевьё на прииске «Любовь». Постараемся провернуть это дело нынешней осенью или, на крайняк, по весне, ведь зимой старатели золотишко не моют… Поэтому, ничего в наших планах не меняется: принимаем десант, готовим и осуществляем налёт, прячем рыжуху в тайниках и продолжаем пускать кровушку большевикам. А когда припрёт тугач, развалим фарт поровну и разбежимся, кто куда.
– Это сколько же надо поднять рыжевья на прииске, чтобы его на сто рыл развалить? – разочарованно пробормотал Зых. – По двадцать граммов, и то не выйдет.
– А я разве сказал, что делить будем на всё кодло? Не-е-е-т, Боренька, делить мы будем максимум человечков на десять-двенадцать, – с загадочной усмешкой обронил Вьюков.
– И кто же эти избранные счастливцы?
– Да те самые, которых ты колхозанами окрестил. Но лично я считаю этих людей элитой, заслужившей своей многолетней борьбой достойную жизнь.
– Ага… – Зых сосредоточенно потер пальцем кончик носа. – Ты вот сказал, Афоня, что разбежимся кто-куда… А это куда, примерно? В Союзе, по известным причинам, нам делать нечего. Может, лучше рвануть в вольный город Харбин, оттуда все дороги открыты. Я бы, например, в Австралию подался, там, говорят, и климат подходящий, и корни пустить можно без особых трудностей, и частным предпринимательством заняться, если, конечно, золотишко попятим…
– Знаешь, за что я тебя люблю и уважаю, Борис? – неожиданно улыбчиво поинтересовался Вьюков и сам же ответил на свой вопрос. – За то, что ты быстро ухватываешь суть любой проблемы. Вот и сейчас всё очень хорошо придумал: отвалить с рыжевьём в Маньчжурию, а дальше – весь мир в руках… Только одного не учел, что японцы ту рыжуху отнимут, а нас перестреляют за ненадобностью. Это сейчас мы им нужны, как боевой отряд «Свобода», даже на денежное довольствие поставили и ордена выписали… Но в целом, Боря, твоя мысль правильная: если перспектив не останется, то действительно надо будет уходить. Да только не в Маньчжурию, а в Монголию! И не всем уходить, а лишь нам, элите отряда…
– Во как! – обескураженно вскинулся Зых. – А остальные люди как же?
– Ты эту шваль называешь людьми? – с презрительной усмешкой уточнил Вьюков, мотнув головой в сторону двери и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Эти, как называемые, люди, нам нужны лишь для того, чтобы рыжевьё на прииске поднять, а потом – «Адью, господа уркаганы!» Когда-нибудь, однажды утречком, проснувшись, этот уголовный сброд вдруг обнаружит, что остался без нас! Мы же, тем временем, вдесятером, незаметненько, под каким-нибудь благовидным предлогом, уйдем на запад и на лошадях оборвёмся в Монголию, где замерзнем на какое-то время, пока всё устаканится.
– На лошадях!? – изумился Зых. – Но ведь у нас их всего-то – пять.
– Не переживай, – снисходительно пообещал атаман. – В своё время их будет сколько нужно. А сейчас и с этими-то хлопот полон рот: прячь их по заимкам, по хуторам, овес доставай, сбрую… Короче, морока одна.
– Та-а-а-к… – вербовщик нервно поерошил пятерней волосы и, как бы, между прочим, поинтересовался. – Уходить планируешь на нашу старую базировку, в верховья Улдза-Гол? Что ж, правильно – в тех таежных дебрях нас и сам черт не сыщет, не то, что монгольские цы'рики-лентяи.
– Там будет видно… – избежал прямого ответа Вьюков.
– Не доверяешь, значит? – обидчиво процедил Зых и продолжил. – Ну, хорошо: а три десятка десантников-мордоворотов, которые прилетят помогать брать «Любовь»? Им ведь туфту не впаришь, не та публика.
– После налета на прииск их количество значительно убавится, уж об этом-то мы позаботимся.
– А «Лидер», с ним как будет?
– Ну-у, здесь-то вообще всё просто: в нужное нам время этот кадр геройски погибнет в каком-нибудь скоротечном бою.
– Понятно… – пробормотал Зых и, поникнув головой, оцепенело застыл над столом. Подумать было над чем: только что Вьюков посвятил его в свои тайные планы, и он мучительно пытался понять, какая роль в них отведена ему? Может быть и он, Зых, тоже приговорён к смерти, как Новицкий.
– Да не напрягай ты так свою репу, Боренька, – насмешливо-спокойный голос атамана вернул его к действительности. – Ты мне нужен живой и невредимый, уж поверь.
– Умеешь читать мысли, Афанасий? – искренне подивился Зых.
– Пора бы тебе в этом убедиться, дружище, ведь знаем-то друг друга давненько и не первый день тянем одну лямку. А если когда-нибудь не пофартит, то и висеть придется на одной перекладине…
Они довольно долго и сосредоточенно молчали. Потом Зых уточнил:
– А зачем, собственно, нам в Монголию обрываться, или здесь места мало?
– Места хватает, да только после нашего налета на «Любовь», краснюки всю приграничную тайгу перевернут вверх дном, никаких сил не пожалеют. Уж что-что, а золото они не простят никогда. За утраченную рыжуху Сталин им всем так яйца прищемет – что мало не покажется!
– Всё мне в твоем плане понятно, атаман, кроме одного: а вот если не удастся прорваться через границу, советско-монгольских войск там сейчас понатыкано немало, тогда как всё будет?
– Если сунемся на монгольский кордон в районе нашего «окна», и это не проконает, то на рожон не попрем, мы же не идиоты, – Вьюков и тут не полез за словом в карман. – Отойдем назад и забазируемся уже не в Кыринском районе, а, например, в Чикойском – Бурка'льские дебри подремучее будут, чем наши. И будем себе жить-поживать, до поры, до времени…
– Это, до какого же такого времени?
– А до такого, пока нам не выправят надежные ксивы, – доверительно пояснил атаман. – У меня в Чите один деловой человечек наколот, за солидную плату рыжевьём не только документы сделает, но и морды поможет перешить хирургическим путем, кому это потребуется. Есть у него на примете один талантливый лепи'ла[1], его первые эксперименты в этом деле весьма перспективны и обещают большое будущее. Но для этого, повторяю, нужно взять рыжевьё на прииске. А организовать это можно лишь при помощи нашей уголовной шелупони, а дальше – пропади она пропадом.
– У меня еще вопрос, – всё не унимался Зых, – а, если немцы и японцы все же свернут Советам лясы, тогда как?
– А тогда тем более всё будет «в цвет»! Мы извлечем из тайников золото, какую-то часть отдадим косоглазым, какую-то оставим себе, привинтим на лацканы японские ордена, останемся на родине и будем почивать на лаврах победителей.
– Иными словами, ляжем под желтомордых освободителей как последние шлюхи?
– Куда ж денешься, Боря, с чьей руки клюёшь, ту и целуешь…
– Руку, ещё куда ни шло, а вот как бы не пришлось задницы целовать и умолять косоглазых, чтобы пощадили. Где гарантия, что после того, как японцы покончат с большевиками, они и нас не замогилят вместе с их грёбаными орденами? – невесело усмехнулся Зых и задумчиво добавил. – В этой связи мне одна старинная индийская мудрость вспомнилась: «Сожравший твоих врагов тигр, еще не есть твой друг!»
Оставив без комментариев эти слова, будто бы не расслышав Зыха, атаман сказал:
– Так что вариантов у нас, Боренька, куча, а какой из них реализовать, покажет время.
– Значит, всё хорошо, выходит?
– Выходит-то хорошо, входит – плохо! – с игривой ухмылкой спохабничал Вьюков.
– Хххха-ха-ха! Хха-ха-ха-а! – разразился деланно-громким хохотом Зых. – Каламбурчик весьма недурён, надо запомнить.
– Запомни, запомни… – барственно разрешил атаман. – И других посмеши.
– В который раз убеждаюсь, Афанасий, что не зря связал свою судьбу с твоей: ты и воевать умеешь, и командовать горазд, и с юмором у тебя все в порядке! – уже серьезно изрек Зых и преданно положил свою ладонь на ладонь атамана.
– Давай-ка отложим патетику на будущее, Борис Петрович, а сейчас вернемся к насущным проблемам, – охладил тот льстивый пыл помощника. – О том, что ты рассказал в самом начале беседы, я тоже иногда размышляю, пытаюсь найти объяснения, но пока лишь одно знаю абсолютно точно: ко всем нашим бедам «Лидер» не имеет никакого отношения.
– Откуда такая незыблемая убежденность, Афанасий Акентьевич? – вербовщик буквально поедал главаря вопрошающим взглядом.
– Во-первых, если Новицкий не тот, за кого себя выдаёт, и все неудачи действительно инспирированы им, то нами тут уже давно бы не воняло! Какой смысл краснопёрым время тянуть да в кошки-мышки играть, имей они сведения об отрядах? Кончили бы нас в два счёта! Во-вторых, тайга есть тайга, и как бы точно не пеленговали радиостанцию, а всё толку мало. Попробуй-ка, доберись до места её выхода в эфир по горам да чащобам. И суток не хватит! А радист за это время уже хрен знает куда уконает… Видишь, я даже рифмы начал изрекать, – усмехнулся Вьюков и продолжил. – Ну и, в-третьих, «Лидеру» я стал доверять после того, как устроил ему проверку, затеявши разговор о том, что из захваченного на прииске золота солидную часть следует забрать нам и лишь остальное отдать японцам.
– И что, согласился? – в голосе Зыха прозвучало недоверие.
– Еще как… – с усмешкой сказал Вьюков. – Объяснил это тем, что желает достойно встретить старость, а не клянчить медяки на папертях Харбина, чтобы не подохнуть с голоду.
– Вот он, настоящий патриот Белого дела! – с презрительным пафосом выкрикнул Зых и поинтересовался. – Ну, а в чем здесь, собственно, проверка-то?
– Я что, криво объясняю? Или ты просто «включил дурака» и делаешь вид, что не понимаешь? – начал раздражаться атаман. – Проверка в том, что «Лидер» прекрасно осознаёт: если об этом узнают японцы, ему – хана! Но, тем не менее, согласился на оттырку рыжевья и на то, чтобы урвать свою долю. Следовательно, проверку прошел.
– Это, в общем-то, логично, но для меня – малоубедительно, уж как хочешь, Афанасий. Такие, как Новицкий, и мать родную на кон поставят, лишь бы куш сорвать.
– Всё, тема исчерпана, завязали! – категорично отрубил Вьюков, но, не взирая на это, Зых продолжил:
– Что ж, ты банкуешь, тебе и колоду в руки, тут я – пас. А что касается неудач и малообъяснимых провалов, то я по-прежнему отношу их на счет Новицкого. Ну не верю я этому фраеру, не верю!
– Ты вот о чём не забывай, Боря, – урезонил его Вьюков. – Мы находимся на войне, и на ней, как известно, не обходится без случайностей, нелепых совпадений и неоправданных потерь. А безосновательно подозревать человека, это…
– Значит, такое твое мнение… Смотри, атаман, не было бы потом поздно!
– Смотрю, на то я и атаман! Как говорится: кто в грехе, тот и в ответе, – незыблемо произнес тот. – Что же касается радиообмена, то ситуация выглядит следующим образом: на приём Новицкий работал шесть раз, на передачу – семь, итого тринадцать появлений в эфире. Не так уж много за полтора месяца и почти все они осуществлены с разных и весьма удалённых от базировки географических точек.
– Ты и это контролируешь, Афанасий? – обескуражено и чуть смущенно пробормотал Зых.
– Должность у меня такая: требует и радиоконтакты точно подсчитывать, и количество сухарей, и наличие портянок… – назидательно пояснил тот. И после продолжительной паузы, жестко отчеканил. – Значит так: пока не появится конкретная уличающая информация, Новицкого не трогать, это обсуждению не подлежит! Но, тем не менее, усиль-ка за ним наблюдение и продолжай фиксировать все факты, которые покажутся тебе странными. Сказано ведь: бережёного на «малине» ждут, а не бережёного к стенке ведут…
– Я всё понял, – согласно кивнул Зых. – Только ведь на днях ухожу на запасную базировку, чтобы здешним у'ркам глаза не мозолить. А что, если поручить это дело «Ржавому»? Они, вроде, корифанами стали после налёта на аэродром, даже живут в одной землянке.
– Не возражаю, – разрешающе бросил атаман.
Тянулись малопримечательные, небогатые событиями, дни, наполненные однообразной и маетной рутиной. Боевых действий не было, лишь несли караульную службу посты-секреты, выдвигались на дальние подступы к лагерю патрульные группы да изредка высылались в посёлки и хутора связники, пронюхать, чем живёт приграничный юг Забайкалья. В повседневный быт прочно вошли: охота, рыбалка, сбор ягод, заготовка и сушка грибов, урожай которых благодаря частым дождям и теплу был необычайно богатым. Банда, затаившаяся в таёжном высокогорье, томилась в сладостном безделье, обжираясь изюбрятиной, малосольными хариусами, тайменями, ленка'ми, сигами и прочей белорыбицей, тайком от командиров попивая самогон, до одури парясь с березовыми вениками в добротно оборудованной бане-землянке.
Активность проявляла лишь разведка, к которой по приказу Вьюкова был временно причислен «Лидер». И сейчас, сидя в штабной землянке и разложив на столе карту, он знакомил атамана с предварительным планом налёта на прииск «Любовь». Невыспавшийся Вьюков, он до поздней ночи проверял посты и караулы, позёвывал в кулак, слушал невнимательно и как-то рассеянно.
– … Из донесений наблюдателей теперь известно, что добытое золото вывозится на автомобиле, как правило, по четвергам. Поэтому окружение прииска мы осуществим в среду вечером, а само нападение организуем с рассветом, чтобы наши люди имели между собой надежный визуальный контакт и в суматохе боя не перестреляли друг друга. Начнёт операцию группа прикрытия: она нарушит телефонную связь, заблокирует дорогу из поселка, откуда на помощь охранникам наверняка будет выслана подмога, и даст красную ракету. По этому сигналу снайперы снимут с вышек пулемётчиков и тем самым расчистят дорогу группе обеспечения, у которой, как и всегда, самая сложная задача: уничтожить часовых у склада, организовать круговую оборону и позволить группе захвата прорваться вовнутрь. Если после боя автомобиль окажется неповрежденным, то загружаемся в него и едем до хребта Шаргелун. В противном случае, используем наших лошадей и осуществляем поэтапный отход в том же направлении… – «Лидер» был вынужден прерваться, потому что в эту минуту дверь распахнулась настежь, и в проёме возник караульный из наружной охраны лагеря.
– Афанасий Акентьевич, – доложил он, переводя шумное дыхание, – из городу мужик какой-то на рысях прискакал, ажно коняку запарил, случилося там чево-то! Просится до вас.
– Пусть войдет, – с тревожным недоумением на лице разрешил главарь. Через несколько минут в землянке появился одетый по-походному немолодой, среднего роста мужчина с усталым, землистого оттенка лицом. Вскочив с лавки, Вьюков в крайнем изумлении уставился на него и возбуждённо вскричал:
– Рябов? Ты почему собственной персоной заявился?
– Да потому, что твоя грёбаная цепочка явок и связников прервана и уже две недели не пашет! – хриплой скороговоркой ответил тот. – Лучше бы поздоровался, чем сразу на басы' давить.
– Здравствуй, Алексей Иваныч, – запоздало протянул ему руку Вьюков. – Чую, с бедой ты прибыл, уж извиняй…
– Да ещё, с какой бедой-то! – Рябов опустился на лавку, рукавом пиджака обессиленно стер с покатого лба испарину. – Прикажи, чтобы нас вдвоем оставили.
– Свободен! И только попробуй там панику разводить – глаз на жопу натяну! – главарь коротко глянул на разинувшего рот парня и недвусмысленно хлопнул ладонью по кобуре револьвера. Вестовой мгновенно исчез за дверью. – Его можешь не опасаться, – показал Вьюков глазами на «Лидера», – это теперь мой первый помощник. Говори, что стряслось, не томи душу!
– Аресты начались в городе, вот что стряслось! – Рябов схватил со стола чайник, жадно присосался к носику и долго пил, судорожно двигая острым кадыком.
– Кого взяли? – мертвенно побледнел атаман.
– Первым исчез Ильихин-«почтарь»: из дому ушел, а на службу не явился. Панику мы поднимать не стали, решили подождать несколько дней, мало ли что могло случиться. Тем более что условный тревожный знак на своей «почте» он не применил. Следовательно, постороннего внимания к себе не ощущал, сгребли его по доносу, неожиданно, где-нибудь по дороге на работу. А вскоре стали брать уже в открытую: сначала арестовали Скуратова и Выскубова из деповских. Следом: Елену Фирсову из Черновской больницы и Агеева-водилу. Потом Лиханова и Сверкуна прихватили…
– Погоди, дай подумать. – Вьюков обескураженно провел подрагивающей ладонью по голове. – Это что же, хватают прямо «двойками», так?
– Если б только это… – Рябов до предела понизил голос и при этом невольно огляделся вокруг. – Они Юльку-кассиршу арестовали прямо на работе, вот где горюшко-то!
– В гробови'ну, в господа бога-мать! – жутким полушепотом выматерился Вьюков. – Если Полуянова «поплывет», то аресты выйдут за пределы «двоек»!
– Очень может быть… – Рябов закурил папиросу, глубоко и жадно затянулся.
– Что вы там успели предпринять? – вмешался в разговор встревоженный «Лидер».
– Лично я своё «ядро» сразу же снял и перевел на нелегальное положение, людей рассовал по запасным квартирам, по пригородам, так что потерь у меня нет.
– Как у остальных командиров?
– Дьяченко своих тоже успел сдернуть, я его по телефону предупредил.
– А Храмов? – нервно хрустнул пальцами главарь.
– Этого найти не сумел, ни дома, ни на службе не было, препоручил своему заместителю проинформировать его. Был вынужден дать адрес конспиративной хаты.
– Что ж, все правильно, риск тут оправдан. А откуда утечка пошла, прикидывали?
– А тут и прикидывать нечего! – Рябов раздражённо смял окурок в долбленой деревянной чашке. – Когда брали деповских на работе, Мотька Косых, свидетель всей этой херни, рассказал мне потом, что в энкавэдэвской машине, куда арестованных затолкали, сидел под охраной какой-то светловолосый парень с перебинтованной головой и рукой. Думаю, он и есть главный закопёрщик провала!
– Значит..? – Вьюков ошеломлённо глянул на «Лидера».
– Да, Афанасий Акентьевич, – хмуро подтвердил тот его догадку. – Судя по всему, «Глота» на аэродроме не убитым захватили, а раненым… Подлечили, обработали он и «потёк». Одно непонятно: зачем его возят в машине?
– Да тут всё как раз и понятно: на опознанку его к проходным привозят! – скрипнул зубами Вьюков. – Ленку Фирсову, Ильихина, Скуратова, Агея и еще некоторых – «Глот» только в лицо знал да примерное место их работы. С-с-с-сука, пачками подполье сдаёт, кабан холощеный! П-падла, попался бы ты мне сейчас, я б тебе глотку оловом залил! З-з-запечатал! Ещё по нему поминки справляли, как по герою! Быстро же они его обломали, школо'ту паскудную, и трех недель не прошло! А мы тут думаем-гадаем: откуда такая полоса неудач! Провал явки Жердева – это, несомненно, его рук дело! – Вьюков бегло глянул в сторону «Лидера», а затем с подчёркнутой многозначительностью уставился на Скрынника. Тот в ответ лишь согласно кивнул.
− Ты погоди «Глота» костерить, – устало произнес Рябов. − Может это «Почтарь» стучит, Полуянову он лично знал, сколько раз через него мы ей билеты заказывали…
− Если так, то и его порвал бы на куски заживо! – Крапивину стало не по себе, так страшно было видеть лютую злобу, истекавшую из полусумасшедших глаз главаря. Но, вместе с тем, подполковник ощутил огромное облегчение: пристальное внимание Скрынника, ощущавшееся в последнее время, не давало разведчику покоя, наводило на самые мрачные предположения. И вот только теперь всё, в конце концов, начинало складываться так, как было задумано.
– Что будем предпринимать, господа командиры? – спросил он, стремясь перевести разговор на нужную ему тему.
– Надо немедля уводить всё подполье в лес, – решительно проговорил Рябов.
– А вы как считаете, поручик? – дикий взгляд атамана трезвел.
– Не знаю, стоит ли так спешить, – собираясь с мыслями, ответил «Лидер». – Вы же сами утверждали, что структура подпольной сети «Свободы» неуязвима: выпадает одна «двойка», ну две, и на этом конец.
– Вам здесь ловко рассуждать, в лесу-то сидючи! – истеричной скороговоркой вскричал Рябов. – Попробовали бы там поработать.
– Алексей прав! – медленно проговорил Вьюков. – Подполье надо снимать полностью. Сама жизнь помогает решить проблему с личным составом: теперь отряд увеличится, по крайней мере, вдвое. Только чем мы кормить будем такую ораву?
– Что ж, нет худа без добра… – сказал «Лидер». – Рано или поздно вопрос объединения надо было рассматривать. Был же приказ: к ледоставу пограничных рек иметь под ружьем три сотни бойцов.
Вьюков молчал, было видно, что он принимает какое-то решение. Крапивин уже не раз убеждался, насколько стремительно, остро и точно работает в такие минуты изощренный преступный мозг атамана. Наконец тот напористо и уверенно заговорил:
– Ты отдыхай пока, Алексей Иваныч, по утрянке двинешь назад, в Читу. Подробный инструктаж о том, куда и как идти «горожанам» получишь перед уходом. В помощь тебе выделим несколько проводников, дадим свежих лошадей, чтобы одна нога здесь, другая там. – Вьюков остановился напротив «Лидера». – Теперь задание вам, поручик: распорядитесь удвоить секреты и посты, группы патрулирования переместить на самые дальние подступы к лагерю, пару наблюдателей немедленно отправить верхами к трассе, в район Зульдурги'. Если эти ссученные фраера, «Глот» и «Почтарь», наше местонахождение энкавэдэшникам показали и войска двинутся на нас, то этой дороги им никак не миновать. Личному составу выдать дополнительный боезапас и сухпай, пусть каждый запасётся водой. Всех осведомить о возможном экстренном отходе вглубь гор. При этом разобьемся на семь-восемь групп, каждая будет следовать самостоятельно. Наметьте маршруты движения и место общего сбора: заброшенный кордон на реке Агуца'. Оттуда до границы рукой подать, чуть что, оборвёмся в Монголию, там нас сам черт не найдет! А не выйдет прорваться, по тайге раскатимся, как дробь по полу, пусть нас краснюки поищут! Предупредите всех, что лагерь с этой минуты находится на особом режиме: кого увижу хотя бы чуть пьяным, спящим на посту или распространяющим панику – пуля в лобешник немедленно! И через двадцать минут соберите на совещание Штаб руководства. Вам всё ясно? – Вьюков снова был тем Вьюковым, которым привык его видеть Крапивин: собранным, волевым, жёстким.
– Так точно! Каждое ваше распоряжение Афанасий Акентьевич, как всегда – по делу, – не преминул пустить похвалу разведчик.
– Хозяйство вести – не мудями трясти! – гонористо бросил атаман, было заметно, что лестью он остался доволен.
– Как поступим с компроматом на полковника Кулешова? – озабоченно поинтересовался «Лидер». – Зых просил передать, что у него всё готово, для реализации плана создана группа в семь человек из отряда Ермолаева.
– Что' просил передать? Ах, да… Я совсем забыл, что Зых сейчас на запасной базировке, – еще только раскладывая на столе карту-десятивёрстку, Вьюков уже вглядывался в её зелено-коричневое поле нетерпеливым и пристальным командирским взглядом. – А вы сами-то как думаете, поручик?
– Считаю, что откладывать операцию нельзя, пусть всё идет, как задумано. Если подозрения относительно Жердева подтвердятся, то шум и стрельба на его явке будут очень даже кстати: любая наша активность накануне налёта на прииск, хоть как-то отвлечет и дезориентирует большевиков.
– Ох, и дока же вы, Новицкий, всякую мелочь берёте в расчёт! – не поскупился на похвальбу и Вьюков. – Что ж, приказ есть приказ и его надо выполнять! Сообщите Борису, пусть приступает к реализации. До прилета десанта всё должно быть закончено, потом будет некогда впаривать большевикам туфту, драпать придется.
– Слушаюсь, господин атаман! – по-военному отчеканил «Лидер» и направился было к двери. У порога остановился, будто бы что-то вспомнил. – А кстати, кого вы наметили на роль «жертвенного барана»? – как ни готовился к этому моменту Крапивин, а нервное колотьё в кончиках пальцев всё же ощутил.
Вьюков, нависнув над картой, сосредоточенно делал на ней какие-то пометки карандашом, мучительно долго медлил с ответом:
– Пока никого, хотел бы услышать ваши предложения, Новицкий.
– Не знаю, Афанасий Акентьевич, – с безразличным видом произнес тот, но, чуть поразмыслив, всё же добавил. – Впрочем, я бы порекомендовал майора Долматова. Из всех освобожденных, он, самый, на мой взгляд, бесперспективный.
– Вполне с вами солидарен, – охотно согласился атаман. – Толку с того майора, как с козла – молока, только самогон глушить горазд да дрыхнуть сутками напролёт! И я бы двумя руками проголосовал «за», но, увы…
– Сомневаетесь в его способностях?
– Я сомневаюсь в состоянии его кишечника… – ухмыльнулся в ответ Вьюков. – Пронесло бедолагу, свищет одной водой вторые сутки подряд. Фельдшерица докладывала сегодня утром: ни медикаменты не помогают, ни заварка бадана[2]… Видно сожрал что-то не то, сволочуга ненасытная!
– Некстати всё это… – помрачнел «Лидер». – Что ж, будем ждать, пока выздоровеет.
– Ещё чего не хватало: из-за какого-то засранца, операцию откладывать! – яростно возмутился Вьюков и, поразмыслив, приказал. – Сделаем так: эту беглую кодлу не лишне будет в расколе подержать, мало ли что у них на уме в такое тревожное время… Поэтому, оставьте здесь повара, оружейника и этого самого Долматова, а остальных «Ржавый» пусть отведёт к Ермолаеву и назначит одного из них на роль живца… – атаман прервался и, склонившись ниже, стал что-то выискивать на карте.
«Одного из них!» – Крапивин ещё более остро почувствовал, как нервное напряжение начинает переполнять всё его существо. Вдруг атаман сейчас назовёт конкретную фамилию, и она не будет фамилией капитана Бутина? Что тогда? Провал операции по захвату Зыха и конец всему, что было так тщательно и скрупулезно продумано? Чтобы воспрепятствовать этому, нужно было срочно перевести нить разговора в другое русло и тем самым заставить главаря переключиться на иной ход мыслей.
– Кстати, надо приказать «Ржавому», чтобы предупредил Ермолаева о том, что мы готовимся к уходу на Агуцу.
– Совершенно верно, поручик! – спохватившись, одобрил Вьюков. – Пусть он тоже будет в полной готовности отвалить туда же. Я как-то упустил это обстоятельство…
– А по прииску «Любовь» какое будет окончательное решение? – поинтересовался разведчик. – Может, передать в Харбин, что операция переносится на более поздние сроки? Или в связи со сложившейся обстановкой вообще отменяется?
– Вы в своём уме, Новицкий? – злобно и одновременно удивлённо воззрился на него атаман. – Ни о какой отмене и речи идти не может! Пока краснопёрые нас в тайге не надыбали, дёргаться нечего, пусть всё идёт по плану. Будем объединять лесные отряды с городским подпольем, принимать десант, затем осуществлять налёт на прииск. А когда рыжуха окажется в наших руках, сообразим, что дальше делать.
– Всё ясно, Афанасий Акентьевич! – «Лидер» взялся за дверную ручку. – Ну, так я пойду, надо проинструктировать Скрынника и сказать новичкам, что они переводятся на запасную базировку.
И с огромнейшим облегчением услышал в ответ:
– Действуйте, поручик!
[1] Лепила(лепило) – врач, доктор (тюремн. жарг.)
[2] Бада'н – травянистое таёжное растение, корни которого применяются местными жителями как эффективное средство против расстройства желудочно-кишечного тракта. (забайкальск.)
