Продолжение. Начало тут
II зал. "ПОВЕСТЬ И.С. ТУРГЕНЕВА «МУМУ»"
Часть вторая текста и (надо же, как совпало!) зал музея — тоже под номером 2 (больше не совпадёт, ибо дальше в каждой текстовой части будет показано и описано по 2-3 зала).
Итак, зал номер 2 (официально так пронумерован). Впрочем, «зал» — это слишком громко сказано/написано… хм… громко написано?.. ну пусть так… В реальности это небольшая тесноватая комнатушка. Почти каморка (аллюзия: папы Карло). Развернуться русской душе негде. А уж что касается «Раззудись, плечо! Размахнись, рука!» — тем паче.
Однако... в тесноте, да не в обиде.
Впрочем, грусть-тоска тут не только присутствует, но и съедает (во всяком случае должна съедать, как князя Гвидона из пушкинской «Сказки о царе Салтане», любого человека, умеющего переживать и сопереживать).
По картинкам на стенах понять очень просто, что почём. Вернее, что о чём. Ещё вернее, какова тематика экспозиции. Мы вот с благоверной сразу просекли и прониклись — задолго до того, как нам стал разъяснять это аудиогид.
Наверняка тут интереснее было бы детям (кстати, когда мы уходили, то в гардеробе увидели экскурсию с учениками 10-12 лет, и услышали слова про литературную олимпиаду — дальше можно догадываться/фантазировать, что за мероприятие проходило у них в музее).
Однако и у взрослых, помнящих своё школьное (трудное босоногое) детство, Герасима, Муму, злобную барыню, сердце в груди тоже вполне могло сжаться и от волнения заёкать или забиться. И кто же из ныне взрослых в детстве не грустил об утопленной собаке?
Считается, что опубликованный в 1854 году в журнале «Современник» рассказ Ивана Тургенева «Муму» начинается с описания именно этого дома на Остоженке:
«В одной из отдалённых улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окружённая многочисленною дворней. Сыновья её служили в Петербурге, дочери вышли замуж; она выезжала редко и уединенно доживала последние годы своей скупой и скучающей старости. День её, нерадостный и ненастный, давно прошёл; но и вечер её был чернее ночи...»
Вот там и мысль у меня возникла перечитать рассказ. Мужик подумал — мужик сделал. В этот же день, вернувшись домой, я нашёл во Всемирной паутине текст рассказа. Он небольшой. Перечитал. Детство нахлынуло. Хорошо (а хорошо жить — ещё лучше)! Лишний раз к классике приобщиться совсем не худо.
...Рисунки (или гравюры?), висящие на стенах «каморки», изображают те или иные сцены, описанные в рассказе «Муму». Вот, например, сценка, как барыня «кормит» собаку (вернее, как в её присутствии сделана попытка накормить Муму): на снимке — нижний рисунок над сундуком.
Посему для вящей убедительности, что такая сценка была, у меня тут как тут — наготове! — кусок из текста Ивана Тургенева (писатель сам, можно с полной уверенностью это сказать/написать, по большому счёту и был одним из сыновей сей барыни, «служившим в Петербурге»):
«... — Муму, Муму, подойди же ко мне, подойди к барыне, — говорила госпожа, — подойди, глупенькая... не бойся...
— Подойди, подойди, Муму, к барыне, — твердили приживалки, — подойди.
Но Муму тоскливо оглядывалась кругом и не трогалась с места.
— Принесите ей что-нибудь поесть, — сказала барыня.
— Какая она глупая! к барыне не идёт. Чего боится?
— Оне не привыкли ещё, — произнесла робким и умильным голосом одна из приживалок.
Степан принёс блюдечко с молоком, поставил перед Муму, но Муму даже и не понюхала молока и всё дрожала и озиралась по-прежнему.
— Ах, какая же ты! — промолвила барыня, подходя к ней, нагнулась и хотела погладить её,
о Муму судорожно повернула голову и оскалила зубы. Барыня проворно отдёрнула руку...
Произошло мгновенное молчание. Муму слабо визгнула, как бы жалуясь и извиняясь... Барыня отошла и нахмурилась. Внезапное движение собаки её испугало.
— Ах! — закричали разом все приживалки, — не укусила ли она вас, сохрани бог! (Муму в жизнь свою никого никогда не укусила.) Ах, ах!
— Отнести её вон, — проговорила изменившимся голосом старуха. — Скверная собачонка! какая она злая!..»
...Захотелось кому-то прочитать/перечитать рассказ полностью?
Идёшь, так сказать, по залам, слушаешь мерное повествование, звучащее из «уст» аудиогида, но порой и... присядешь на дорожку. Впрочем, на самом деле и мы походить-то ещё не успели. По сути только начали. Потому ты не сам присядешь, а твоя вторая прекрасная половинка. Пусть передохнёт перед включенной камерой мобильника.
***
С зала номер два открывается анфилада других залов. Впрочем, анфилада не такая уж и большая — в ней всего три помещения, включая упомянутую выше «каморку» (зал номер 2).
Третье по счёту помещение в доме-музее названо так: «МИР ДОРОГИ, СТРАНСТВИЙ И.С.ТУРГЕНЕВА». Это бывшая официантская комната, примыкающая к Большой парадной.
Понятно, что взгляд (во всяком случае мой незамутнённый) в первую очередь останавливается тут на мебелях (прежде всего на массивном шкафе с фарфоровой/керамической посудой), на печке с чудным кафелем, которым она отделана, на самоваре и чайном... эээ... на «самоварном сервизе», на кубке в конце концов. И только потом взгляд перекочёвывает на то, что развешано по стенам — на картины/гравюры. А ведь именно в них вся соль данной экспозиции.
Тургенев мыслил себя «русским европейцем», по Кантору, но реально был «русским скитальцем», по Достоевскому. Иначе говоря, великий писатель много времени проводил за границей. Повторюсь, не где-нибудь, а в Европе. Не в Азии же! Тогда был не XXI век. Это нынче он из Китая, Ирана или Объединённых арабских эмиратов не вылезал бы. А коли не вылезал из Европы, то это сделало Тургенева западником:
«...я всё-таки очутился западником, и остался им навсегда...» (с)
«...Я всё-таки европеус — и люблю знамя, верую в знамя, под которое я стал с молодости...» (с) — своего рода символ веры.
Разумеется, ностальгировал писатель при этом по России. Так было положено? Не особо жаловал русский народ, но любил русский язык («...честности, простоты, свободы и силы нет в народе — а в языке они есть...» — это он в частном письме). Кстати, помните его «стихотворение в прозе»?:
«...Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!..» — тут про народ уже публично. Возможно, потому и назван великим.
Публично про отсутствие честности, простоты, свободы и силы в народе — молчок, роток на замок, только в частных общениях.
(В скобках замечу: очень многие знатные и богатые представители аристократической и культурной элиты России в то время предпочитали жить или длительное время проводить в Европе, но с европейских диванов непременно ностальгировать по России. Вот и Тургенев ностальгировал и даже в неё возвращался, но... снова уезжал, и даже умер во Франции, в Буживале, западном пригороде Парижа).
В общем, сорок лет бедным и неприкаянным «скитался» по Европе великий русский писатель (как я уже сказал, с заездами в Россию). Где он за это время только ни побывал! Чтоб я так жил!
Кто читал у Тургенева не только «Муму» и «Отцы и дети» (школьная программа), тот знает, что его произведения просто пестрят европейскими реалиями. Он много времени провёл не только во Франции, но и в Германии, и в Италии, путешествовал по Австро-Венгрии, Англии (с Шотландией), Швейцарии и т.д. (к слову, и я, кроме Швейцарии и Венгрии, везде побывал).
Италия, судя по всему, была одной из его наиболее сильных любовей (помимо Франции и Полины Виардо; тут давайте все вместе хитро улыбнёмся).
Когда аудиогид перечислял страны, города и веси, где побывал Тургенев, и картины/гравюры, изображающие те или иные европейские места, у меня в мозгу щёлкнуло — ох, Флоренция! Хотя возбудиться я мог и на «морковки» типа «Париж» или «Вена» да и почти на всё остальное.
Щёлкнуло потому, что совсем недавно сам дописал и опубликовал на этом канале несколько коротких текстов (не знаю, как их назвать — может, «рассказиками»? но нет, так не пойдёт, там нет сюжетов; может... ну, пусть они будут просто «тексту́шками») как раз о своём с супругой пребывании во Флоренции, а вот про Париж написал давно и чуть-чуть, за Вену ещё не брался:
Флоренция. Дворец Питти
Флоренция. Дом, где жил Достоевский. Базилика Санта-Кроче
Флоренция. Санта-Мария-дель-Фьоре
В общем, поэтому именно от слова «Флоренция» меня слегка и переклинило. Воодушевившись, я прошёлся вдоль всех стен, глазами разыскивая изображение этого итальянского города, но — увы! — не обнаружил. А мне казалось, что «из тысяч лиц узнал бы я мальчонку...» (неожиданная аллюзия к стиху А.Твардовского «Рассказ танкиста»). Да-да, не нашёл. Или не узнал. Странно. Может, экспозиция частично поменялась, а озвучка осталась старой, не синхронизированной с новыми реалиями? Или я оказался столь невнимательным? Или ослеп на старости лет? Или вовсе не "из тысяч лиц", как раньше сам себе мнил/возомнил себя знатоком?
Короче, «следствие провёл» явно не знаток.
...В 1847 году Тургенев написал тираноборческую поэму «Филиппо Стродзи», из-за цензуры впервые опубликованную только после смерти автора. Начинается она словами:
...В отчизне Данта, древней, знаменитой,
В тот самый век, когда монах немецкий
Противу папы смело восставал,
Жил честный гражданин, Филиппо Стродзи...
«Отчизна Данта» — это как раз и есть Флоренция (Данте там родился), и, на всякий случай, чтоб не отправлять читателя в словари, монах немецкий — это Мартин Лютер, зачинатель Реформации в Европе.
Герой поэмы — Филиппо Джамбатиста Стродзи/Strozzi (сейчас в русском варианте пишут иначе — Строцци. Это политический деятель Флоренции первой половины XVI века, который вёл борьбу против тирании семейства Медичи. Сначала он принял участие в революции против них, потом помог прийти к власти в городе одному из этого же семейства. Потом «прозрел», что своим участием только усилил тиранию, поэтому снова стал бороться за демократию (жизнь возвратилась на круги своя). Если в общих чертах, то как-то так. Как современно-то!
Лексика Тургенева в поэме: «честный гражданин», «свобода», «рабство», «грозный притеснитель», «неблагодарная толпа».
Наивность? Молодость? Впрочем, не такая уж и молодость, чтобы оставаться наивным — Тургеневу в момент написания «тираноборческой поэмы» уже под тридцать (или 30 уже даже стукнуло). Здоровый лоб! Скорее, романтизм, короче, как культурное явление и, в том числе, направление в литературе. Герой и толпа. А может, и (как дополнение) аллюзии к декабристам, хоть между восстанием 1825 года и написанием поэмы прошло больше 20 лет.
...Прошло 10 лет после написания поэмы, и в своём литературном наследии Тургенев оставил о Флоренции такие следы:
- «Флоренция — прелесть» (из письма Боткину);
- «Я прожил во Флоренции — много, много лет тому назад (в 1858 году) —десять прелестнейших дней <<…>> а между тем я был там один… Что бы это было, если бы у меня была спутница, симпатическая, хорошая, красивая...» (из письма Савиной).
Флоренция упоминается в письмах Тургенева разным людям уж точно не меньше десятка раз. А, может, и не один десяток.
Пусть не во Флоренции, но в Италии (в Риме) Тургенев написал часть своих лучших произведений, например, «Асю», «Первую любовь», «Дворянское гнездо».
...Думаете в моём тексте слишком много Флоренции? Соглашусь. Увлёкся не Тургеневым, а тем, что недавно болело.
Приглашаю посмотреть снимки, сделанные мной в зале «Мир дороги, странствий И.С.Тургенева».
Продолжение следует.
Начало тут:
