Надежда распахнула шторы. Слабенький солнечный лучик едва пробивался сквозь нависшие над городом тучи. Привычная картина старого московского дворика совсем не радовала. Две берёзки, листва которых уже была подёрнута осенними красками, окружённые песочницами, качелями и детскими домиками, выглядели в это утро особенно потерянными и одинокими. Надежда невольно сравнила себя с этими берёзками. Только вот в отличии от них, она не имела даже такой слабой подруги-поддержки рядом. Она была одинока..
Вот уже вторую неделю Надежда просыпается с таким отвратительным настроением. Да откуда ему взяться, хорошему настроению? Раньше ей некогда было задумываться о своём одиночестве, оно полностью компенсировалось работой. Как не странно, но работа бухгалтером, которую многие считают скучной и неинтересной, приносила Надежде удовольствие. Да, она была влюблена в свою профессию, но произошло это не сразу.
В первые годы после окончания техникума её так бесили эти бесконечно мелькающие перед глазами цифры, дебиты и кредиты, что всерьёз задумывалась сменить профессию. Но куда было деваться, одинокой, с ребёнком на руках, оказавшейся в неприветливой столице. Спасибо, приютила дальняя родственница и на работу помогла устроиться.
И вот сейчас привычный ритм её жизни резко был нарушен. Полная пустота. Даже, к отсутствующей вот уже три года в её жизни дочери, Надежде удалось привыкнуть, а вернее свыкнуться. Выросла доченька, закончила Вуз и выскочила замуж за иностранца. До свидания, Москва! До свидания, мамочка! Но вот теперь, потеря любимой работы подкосила Надежду ощутимо. При этом она хорошо понимала, что со временем обязательно всё утрясётся, не такое переживала. Но обида, её жгла обида, периодически подкатывающаяся от сердца к горлу с такой силой, что, казалось, очередной спазм остановит дыхание навечно.
Надежда пыталась себя успокоить. Что собственно произошло? Подумаешь, отправили на пенсию? Как выразился начальник отдела - отдыхать. Но Надежда-то отлично знала, что за всем этим стоит обычная заурядная подлость. Просто, директор продвигал по карьерной лестнице свою любовницу, бездарную, но молодую и красивую. А здесь такая удача - подошёл пенсионный возраст у главного бухгалтера.
А какие проводы устроили? В другом случае, можно и позавидовать. Шампанское, цветы, подарки, хвалебные речи, даже премию квартальную вперёд выплатили. Иди мол, гуляй на свободе, Надежда Петровна, и радуйся. Вот только радость никак не приходит.
Все эти безрадостные мысли толкались в голове Надежды, прыгая, путаясь, затухая и вновь возвращаясь с особенной ясностью, пока она неподвижно стояла у окна. Решение пришло внезапно. А не проведать ли тётку, не посетить ли родные места? А главное, надо поклониться родительским могилам. Виновата она перед ними. Ох, как виновата...
Казалось, принятое решение вернуло Надежду к жизни. Она наспех, но с удовольствием, выпила любимый ею свежо сваренный кофе, который последние дни перестал ей дарить минуты наслаждения и быстро побросала в чемодан самое необходимое. Подарки, было решено, купить по дороге на вокзал.
* * *
Как только поезд тронулся, Надежда перестала слышать словоохотливых соседок, которые быстро нашли общую интересующую их тему о домашних заготовках. Она глядела в окно немигающим взглядом, но не видела пролетающие полустанки, поля и лесные просеки. Надежда полностью погрузилась в воспоминания. Почти семь лет она не была в родном селе. Последний раз она приезжала на похороны матери, отца же, который умер тремя годами позже, Надежда хоронить не ездила. Слишком большую рану нанёс этот человек ей много лет назад. Простить - простила, но не забыла.
Ей исполнилось двадцать, позади был техникум, впереди большая счастливая жизнь. Тем летом она, как всегда, приехала домой на два оставшихся летних месяца. В сентябре её ждала работа в областном центре, куда Надя, как отличница, получила направление.
Ох, какое это было лето! Казалось, сам воздух был пронизан зноем счастья и любви. И любовь случилась - безумная, всепоглощающая. Предметом Надиной любви был парнишка с соседней улицы - Пашка. Пашка, с которым когда-то зимой катались с горки, летом играли в салочки. Пашка был на два года младше Надежды, он только что окончил школу, и до того лета Надя его видела всего-то пару раз и то издалека. И вот, перед ней предстал совсем другой друг детства: высокий, стройный и довольно симпатичный парень с большими голубыми глазами.
Их любовь была как вспышка молнии - яркой и скоротечной. Планам, которые они строили, а, именно, дальнейшее проживание вместе в областном центре, не суждено было сбыться. Пашка попросту завалил вступительные экзамены в институт, и Надежда покинула родные места одна. А в начале октября стало ясно - беременна.
На письмо, с описанием сложившейся ситуации, Пашка не ответил. А позже, Надежда узнала, что Пашка уехал куда-то учиться. На её же просьбу - дать его адрес - родители Павла попросту закрыли перед ней дверь.
Вот тогда-то и произошла та ужасная ссора с отцом. Надежда была вынуждена рассказать родителям о своей беременности. Мать, как водится, запричитала и в слёзы, а вот от отца услышала слова, которые до сих пор при воспоминании обжигают её сердце: "Потаскуха... Шалава... Ты мне больше не дочь. Позор какой... Убирайся с глаз, стерва..."
Надежда тем вечером, едва ухватив пальто и сумку, без шапки, в домашних тапочках выбежала под холодный осенний дождь на тёмную улицу. А следом неслось: "Шлюха, дрянь, потаскуха." Как прошла три километра до железнодорожной станции, девушка помнила плохо. В поезде же её отогрела и успокоила проводница, она же одолжила Наде и свои сапоги, чтобы добраться до общежития. Так началась её самостоятельная жизнь матери-одиночки. Несколько лет Надежда с дочерью скитались по общежитиям, а потом пожилая дальняя родственница пригласила её в Москву. Старушка была одинокой и не только прописала Надежду, но и оформила на её Дарственную на свою однокомнатную квартиру.
* * *
Ранним предрассветным утром Надежда сошла с поезда на хорошо знакомой ей ещё со студенческих лет, небольшой станции. "Ничего не изменилось, - отметила она, окинув взглядом открывшуюся перед ней панораму, - вот только деревянный домик станции ещё больше покосился." До первого автобуса, как оказалось, ещё ждать четыре часа, и Надежда решила отправиться пешком, всего-то три километра. Раньше за полчаса могла добежать. "Однако, - подумала Надежда, окинув взглядом уходящую вдаль знакомую ей до боли дорогу, - добраться бы теперь хоть за два часа."
Накатанная машинами просёлочная дорога была скользкой из-за только что прошедшего дождя. Колёсики чемодана постоянно скатывались на обочину, да и ботиночки на каблучках не способствовали быстрому передвижению. Но настроение Надежды улучшалось с каждой минутой. Её невесёлые мысли о потерянной работе и воспоминания об одинокой женской судьбе отодвинулись куда-то в глубь сознания. Она вертела головой, окидывая взглядом знакомые с детства места, любовалась полыхающими красками встававшего из-за леса солнца, а когда увидела величаво раскинувшуюся над полем радугу, продекламировала во весь голос:
Один конец в поля вонзила,
Другим за облако зашла.
Она пол неба заслонила
И в высоте изнемогла.
Надежда вспомнила, как в девятом классе по заданию учительницы литературы выучить любимое стихотворение русского классика, спешно перелистав несколько сборников, остановилась не этом стихотворении Тютчева. Её тогда очень поразило такое необычное и в то же время точное описание радуги. Особенно, слово "изнемогла", с которым Надежда познакомилась впервые. Она повторяла его много раз на распев, по слогам, как бы пробуя на вкус, представляя это завораживающее действие.
Из задумчивости Надежду вывел внезапный визг тормозов, раздавшийся сзади. Оглянувшись, она увидела улыбающиеся лицо мужчины средних лет, который выглядывал из широко распахнутой двери красного жигулёнка.
_ Куда идём, дамочка?
_ В Поддубки...
_ Ну садись, подвезу, я туда же.
В машине мужчина некоторое время молчал, сосредоточенно орудовал рулём, преодолевая рытвины. Однако, всё чаще и чаще косил взгляд в сторону Надежды, чем начал немного её смущать, и Надежда сама прервала молчание.
_ Спасибо Вам. А Вы откуда так рано?
_ Да, дочку с внуком в больницу отвозил. Сильно температура у мальчишки поднялась, испугались. А там и уложили на обследование. А Вы к кому в Поддубки-то?
_ Да я тётку проведать, тётю Нюру Петрову. Да могилки родительские надо в порядок привести.
_ Слушай, да ты Воронина? Надюха, ты? На самом деле, ты? А я смотрю, что-то знакомое в лице. Во даешь... А меня-то узнаешь, одноклассница? Колька Иванов я. Узнала?
_ Колька? Теперь узнала... Всё такой же говорун. Как ты?
_ Да вот, остался в родном селе. Жена, двое детей, три внука. Живём, работаем.
_ Где работаешь-то?
_ В колхозе. Колхоз у нас, к счастью, сохранился. Всё благодаря нашему председателю. Ты же помнишь, он у нас Герой, Золотую звезду имеет. Хозяйство всегда передовое в области было. Вот и удалось ему из этой передряги вытянуть нас.
_ То-то, смотрю, поля распаханы...
_ А, это уже после уборки зерновых перепахали. Мы-то сеем-пашем. А вокруг, видела? Все поля ивняком заросли. Похерили сельское хозяйство. Ты сама-то в Москве, кажется? Ну вы-то там живёте...
_ Да в девяностые тоже трудно было. Зарплату месяцами не давали, выживал кто как мог. Я хоть работу имела, в нескольких кооперативах трудилась. А соседка, когда осталась без работы, не поверишь, по настоящему, голодала. Хорошо, мы вовремя узнали, поддержали.
_ Да, мы-то здесь выжили за счёт своего хозяйства - огород, скотина... А кем работаешь, Воронина, в начальники выдалась?
_ Бухгалтер я, временно безработная...
_ О, эта профессия всегда нужная, с ней не пропадёшь. Вон, даже у нас в колхозе, всё бухгалтершу ищут. Прислали какую-то девчонку, а она не в зуб. А опытного разве заманишь? Ну вот и приехали. Тебе направо. Вон дом-то бабки Нюрин, узнаёшь?
_ Узнаю, спасибо, Николай.
_ Всегда пожалуйста. Ещё свидимся, пока.
* * *
Хорошо знакомый домик с тремя покосившимися окошечками показался Надежде очень маленьким. Бывало, Надя после школы (ей было по пути) частенько сюда забегала попробовать вкусных тёткиных пирогов, или по секретничать. Почему-то тётушке она свои детские радости и беды доверяла больше, чем матери.
Дверь, как всегда, оказалась незапертой. Тётя Нюра, несмотря на ранний час, уже хлопотала у печи. Оглянувшись на скрип двери и увидев племянницу, её старческое в морщинах лицо оживилось радостной улыбкой.
_ Наденька, доченька, ты ли это? Родная моя, иди же обниму тебя... Ох, как же я рада.
Старушка долго тискала Надежду, гладила её плечи, руки, пытаясь погладить и по голове, как бывало в детстве. Надежда, отвечая на ласки, украдкой смахивала слёзы, думая о том, как постарела её любимая тётушка.
_ Присядь, голубушка моя, отдохни с дороги. Сейчас чай пить будем. Ведь чуяло моё сердце, твои любимые оладушки затворила.
Тётушка, которая всегда отличалась какой-то невероятной для малограмотной женщины тактичностью, преступила к расспросам только после того, как гостья напилась чаю с пышными , пахнущими детством, оладьями.
_ Ну, что ты, Наденька, какими судьбами? Надеюсь, погостишь у меня. В отпуске?
_ Погощу, тёть Нюр. Надо могилки родительские обустроить. А сколько побуду, не знаю. Я теперь вольная птица. Пэн-си - о- нэр -ка, - нараспев с улыбкой произнесла Надежда.
_ Что? Пенсионерка? Боже святы, ну и пенсионерки пошли. Молодухи настоящие. Вот ведь времена как меняются.... Сколько же тебе лет-то?
_ Скоро будет пятьдесят шесть. Какая же молодуха?
Тётя Нюра ещё долго удивлялась, вспоминая какой сама вышла на пенсию, расспрашивала Надежду о её дочери, рассказывала о своём житье.
_ Надь, я тебя быстро не отпущу, так и знай. Одиноко мне. Мои-то совсем не приезжают. Раньше внуков на каникулы привозили, как-то даже с правнуком сидела, а когда сил у меня не стало, кому нужна. Вон, картошку никак докопать не могу. Две недели ковыряюсь. Грядку пройду и лежу. Чай, за восемьдесят перевалило...
_ Выкопаем, тётя, не волнуйся.
Дни стояли погожие солнечные, и за два дня Надежде удалось не только докопать картошку, но и, просушив, убрать в подпол. На третий день она приступила к уборке: вымыла окна, вставила зимние рамы, расправилась с давно поселившейся пылью в тёткиных, когда-то сияющей чистотой, комнатках. Теперь можно было подумать и о второй цели своего посещения родных мест.
_ Завтра схожу на кладбище, надо определиться, как можно поправить оградку, заменять ли памятники, - сообщила за ужином Надежда, разливая по чашкам чай со свежезаваренной мятой, запах которой разносился по кухне и приятно щекотал нос.
Руки тёти Нюры, принимающей от Надежды чашку, вздрогнули.
_ Знаешь, Надя, я тебе должна сказать. Прости сразу не решилась...
_ Не пугай меня, что случилось? - эхом отозвалась Надежда.
_ Павел в деревне, - и, не дождавшись реакции племянницы старушка продолжала. - Года три или два уже живёт в родительском доме, один. Развёлся что ли, толком не знаю. Работает начальником в мастерских, механиком что ли.... Чего молчишь-то?
_ Как только решу вопрос с могилками - уеду, - твёрдо в задумчивости проговорила Надежда.
_ Вот ещё, выдумала. Чего тебе бежать, кого бояться-то? Его? Людей? Столько лет прошло. Если кто и знал, то помер или забыл. Пол деревни новенькие. Знаешь, сколько у нас понаехало молодых? У нас и работа, и школа сохранилась, а вокруг на сто вёрст школы по закрывали. Опимизация....
_ Оптимизация.
_ Во- во, она, - стараясь отвлечь Надю от свалившейся на неё новости, продолжала тётя Нюра. - Я и говорю, опимизация. И кто её холеру придумал. Дети учиться рядом с домом не могут. У нас ведь ещё и интернат для них открыли. Это уж совсем для дальних. Вот какие дела...
Надежда слушала и не слышала тётушкину болтовню. О чём либо думать, она тоже не могла. Так и сидела какое-то время, тупо уставившись в чашку. Наконец, как будто очнувшись, поблагодарила за чай, пожелала доброй старушке спокойной ночи и побрела в комнату, где ждала её богато обставленная подушками кровать, изначально предназначенная для гостей, и поэтому выделенная Надежде на законных основаниях.
* * *
На следующей день, несмотря на испортившуюся погоду, Надежда собралась на кладбище. Накрапывал дождь, и тётя Нюра, не сумев отговорить племянницу от этой затеи, заставила Надежду обуть её резиновые сапоги и накинуть поверх куртки ещё и плащ, как казалось Надежде, столетней давности.
Плохая же погода для Надежды, наоборот, была кстати. "В дождь - меньше людей на улице, а маскарад с одеждой поможет избежать встречи со знакомыми", - с такими мыслями она захлопнула за собой калитку тётушкиного дома. Если бы в данный момент спросили у Надежды: "Чего она боится?" - она бы не нашла ответа. Слишком большое нагромождение разных мыслей и чувств витало в её больной, после бессонной ночи, голове. На деревенской улице Надежде действительно встретились только две незнакомые женщины, да стайка мальчишек, бежавших из школы.
За околицей дорога к кладбищу шла вдоль оголённого пахотой поля с одной стороны и берёзовой рощицей с другой. Дождик прекратился, и Надежда с удовольствием вдыхала свежий деревенский воздух и любовалась берёзками, листву которых уже нежно тронуло разноцветье осенних красок.
Раскинувшееся на пригорке сельское кладбище, показалось ей незнакомым. Только приглядевшись повнимательней Надежда поняла, что кладбище обнесено новой металлической оградой с добротными кирпичными столбиками. А главное - церковь. Церковь, которую Надежда помнит полуразрушенной с заколоченными проёмами, сверкает покрашенными голубыми куполами и, судя по доносившимся звукам, в ней ещё продолжаются ремонтные работы.
Надежда, в силу своего пионерско-комсомольского воспитания не верившая в Бога, всё же порадовалась возрождению храма и подумала: "Чтобы она попросила у Бога? Женского счастья? Но это давно позабытая мечта была уже, как она считала, - неосуществимая. Работу? Да, работу, которая в последние годы была главной составляющей её жизни".
Хорошее впечатление от обновлённого кладбища угасло у неё при виде родительских могил. Оградка, как видно, уже давно была сломана и валялась на земле, краска на незатейливых памятниках облупилась, пожухлая трава с вкраплениями ещё зеленеющей крапивы покрывала холмики.
Примостившись на краешке ветхой скамейки, Надежда какое-то время вспоминала родителей и свои, в общем-то счастливые, детские годы. О плохом думать не хотелось. Потом, достав рулетку, тщательно измерила стороны будущей новой оградки. Попытка же очистить могилы от сорняков, была безуспешной.
* * *
За воротами кладбищенской ограды Надежда немного испугалась, увидев поодаль мужчину стоящего у мотоцикла. Вокруг больше никого не было. Он был одет в рабочую тёплую спецовочную куртку, на голове красовалась вязаная шапочка немыслимого желто-зелёного цвета, поэтому, предположив, что это рабочий из церкви, Надежда успокоилась и смелее шагнула на дорогу. Когда она уже миновала мотоциклиста, её внезапно остановил окрик:
_ Надя... Постой...
Сердце Надежды заколотилось с бешеной быстротой, и только немного уняв его бешеный ритм, она повернулась на голос. Она уже знала, кого увидит. Конечно же, это был Павел. Немного постаревший, с седыми висками, со вчерашней щетиной на лице, но всё с теми же голубыми глазами, которые, как показалось Надежде, в отличии от всего остального, не изменились и не утратили былую яркость.
_ Павел? Здравствуй. Как ты здесь?
_ Баба Нюра сказала, что ты на кладбище.
_ Зачем? Зачем ты здесь?
_ Надя, я хочу объяснить, хочу извиниться....
_ Вот уж совсем не к чему. Для чего ворошить прошлое? Больше тридцати лет прошло, всё быльем поросло... Да и прощать мне тебя не за что. Наоборот, очень благодарна за дочку. Всего хорошего, Павел, - почти скороговоркой выпалила Надежда и направилась дальше по дороге.
_ Да подожди ты, ну пожалуйста, прошу. Мне очень нужно. Пожалуйста, Надя, пожалуйста. Пойдём присядем на несколько минуток, вон лавочка у ограды. Надя, я прошу тебя.
Робко присев на некотором расстоянии от Надежды, Павел начал свой рассказ. Очевидно, он боялся, что Надежда не выслушает его до конца, поэтому говорил сбивчиво, немного заикаясь:
_ Надя, выслушай меня. Я очень хочу, чтобы ты всё знала. Я не буду оправдываться. Я просто тебе расскажу... О ребёнке я узнал через четыре года только. Я же жил в другой области, родителей навещал наскоками, день-два и всё. А это, приехали как-то в отпуск с женой, сыну уже два годика было. Сидим вечером, мамка тащит нам альбом со старыми фотками, мол посмотри сноха на маленького мужа. Через несколько страниц падает мне в руки конверт, надорванный, но с письмом. Вот тогда я и узнал. Мать в слёзы, хотела видите ли уберечь сына. А я-то думал, что они меня так спешно отправили учиться? Я ведь думал, что ты уехала и забыла.
_ Не надо, Павел. Какая теперь разница?
_ Нет, выслушай, пожалуйста. Я сразу к твоим. Родители твои меня с воплем и кулаками выперли, а вот баба Нюра сказала, что ты с ребёнком в областном центре живёшь. Я искал, Надя, я честно искал. И узнал... Узнал, что вы уже в Москве. На следующий год собрался в Москву. Но тут уже восстала моя жена...
_ И всё же, давай не будем, - ещё раз попыталась остановить Павла Надежда. Она даже не предполагала, что по истечении стольких лет этот разговор будет так волновать её.
_ Да, восстала, - продолжал Павел. - И я не мог ей не уступить. Она оказалось беременной и пригрозила не только абортом и разводом, но и полным отлучением от детей. И я сдался...
"Где-то я это читала", - невольно подумала Надежда. А Пашка продолжал:
_ Прости, Надя, прости. Я скотина. Уйти в тот момент от жены - это означало обмануть ещё одну женщину, которая доверилась тебе. Хотя жизни хорошей не получилось. Вот, вырастили детей и разбежались. Теперь один уже три года. Простишь ли ты меня?
_ Да, что ты заладил - прости, прости. Простила, да что с того, Паша? Знал бы ты, что я пережила с малышкой на руках, да в лихие девяностые в Москве? Обида? Была обида, перегорела давно. Я давно перевернула эту страницу. И давай больше не будем. Всё. Я тебя выслушала, простила и прощай.
Надежда решительно поднялась с лавочки.
_ Постой, давай до дома хоть подвезу...
_ Не надо, дойду, - не оборачиваясь проговорила Надежда, и быстро зашагала по дороге.
Она почти бежала, глотая душившие её слёзы, и боялась только одного, чтобы их не увидел Павел, если вдруг вздумает её догнать. "Вот зачем всё это мне? - думала Надежда. - Что я, дура, разревелась? Нет... Я сильная. Хватит слёз, они уже давно выплаканы".
* * *
Дома, только перешагнув порог, Надежда, остановив взглядом направившуюся к ней было тётушку, заявила: "Перекапаю огород и уеду", - и прошла в отведённую ей комнату. Напрасно, бедная старушка неоднократно пыталась звать Надю к столу, племянница так до утра и не показалась.
С утра и до вечера следующего дня Надежда, упрямо не разговаривая с тётей Нюрой, без устали, с каким-то остервенением, перекапывала грядки на огороде. И только за ужином тётушке удалось начать разговор.
_ Послушай, Надя. На что ты, голуба, на меня обижаешься? Что я сделала не так? Вам надо было поговорить. Ты знаешь, что он как приехал, так уже несколько раз ко мне приходил, расспрашивал о тебе, просил московский адрес. Что я могла о тебе рассказать? Когда сама уже твоих новостей не знала? А адрес не дала. Решила, что не надо тебя беспокоить. Ну, а сейчас так получилось... Поговорили. Ну и ладно...
_ Уеду, уеду дня через два... - вставая, проговорила Надежда. - Прости ты меня, тётя Нюра, прости, но...
_ Чего ты, родная? - обнимая свою любимую племянницу, со слезами на глазах проговорила старушка. - Куда уедешь? А про могилки забыла?
_ Решу, тёть Нюр. Спокойной ночи.
Ранним утром Надежду разбудил назойливый рокот трактора. Выглянув в окно, она увидела, как тётушкино картофельное поле бороздит небольшой трактор, после которого остаётся ровно вспаханная борозда.
_ Тётя Нюра, ты что трактор наняла? Я бы сама...
_ Да, нет, Надюшенька. Это Павел, сам. Он и в прошлый год и весной, и осенью. Помогает...
_ Понятно. Тогда я сразу в город насчёт оградки и памятников.
_ Постой, оградки-то можно у нас в мастерских заказать. Дешевле будет...
_ Опять Павел? Ну уж нет...
Целый день Надежда провела в районном центре, заказала оградку и памятник, купила некоторые продукты, прогулялась по знакомым улицам, побывала даже у своего техникума, но войти, конечно, не решилась. Домой вернулась усталая, но немного успокоенная. Она успела убедить себя, что всё, что когда-то было, не имеет больше значения и не должно её волновать, что она не будет бояться встреч с Павлом, которые могут быть неизбежны, ведь ей ещё предстоит прожить у тётушки целых две недели.
Мир воцарился в тётушкином доме. Надежда принялась за обустройство тетушкиного запущенного полисадника: перекапывала клумбы, высаживала новые цветы, которыми поделились соседи. Тётя Нюра с большим усердием хлопотала на кухне, пытаясь чем-то более вкусненьким накормить Наденьку.
Однажды, когда Надежда усердно пыталась вытащить куст сирени, чтобы пересадить в другое место, из остановившегося около дома газика послышался голос:
_ Надежда Петровна, помочь?
Надежда подняла голову и увидела председателя колхоза, Бориса Ивановича, проворно, несмотря на почтенный возраст, выпрыгивающего из машины.
_ Здравствуйте, Борис Иванович. Справлюсь, спасибо.
_ Что, Надежда, проведать тётку приехала? Надолго?
_ Да, нет, уезжаю через недельку.
_ А у меня к тебе, Надежда Петровна, предложение. Ты ведь бухгалтер? И сейчас без работы. Знаю, знаю. Не удивляйся, вон он, надёжный источник, в машине сидит, одноклассник твой, а мой водитель и, как водится, правая рука. - Колька, как будто услышав слова председателя, в это время, улыбаясь во весь рот, приветливо помахал Надежде. - Прошу тебя, Надежда, помоги родному колхозу. Позарез опытный бухгалтер нужен. Если не будет порядка в отчётных годовых документах, всё, прикроют к чёртовой матери. Найдут к чему придраться или объявят убыточным... Помоги, дочка, хотя бы только до нового года. В зарплате не обидим... Ну, что скажешь?
- Борис Иванович, да я в сельском хозяйстве не очень. Вы меня извините, но...
- Надежда Петровна, голубушка, подумай, а я загляну через пару деньков, - и Борис Петрович быстрым шагом направился к машине.
Узнав о предложении председателя, тётушка день и ночь уговаривала Надежду остаться, приводя всё новые и неоспоримые аргументы. И, как не странно, преуспела. Заехавшего за ответом Бориса Ивановича, ожидали не только пироги бабы Нюры, но и радостное известие, что Надежда Петровна дала согласие помочь родному колхозу.
* * *
Надежда полностью погрузилась в работу. Стараясь как можно быстрее разобраться в колхозной бухгалтерии, она допоздна засиживалась в правлении, за что от тётушки получала ежедневные выговоры. Несколько раз она встречала Павла, разговаривала с ним и поняла, что это её уже не пугает и, похоже, не волнует. Она даже рассказала ему о дочери, показала семейные фотографии, после чего с облегчением почувствовала, что эта страница её жизни, действительно, перевёрнута окончательно.
Да, эта сердечная боль ушла. Но пришло что-то новое, давно неведомое. И это новое чувство захватило Надежду с невероятной силой.
Как-то Надежде срочно понадобилась подпись бригадира тракторной бригады, и она сама отправилась его разыскивать. В мастерской ей указали на мужчину, который орудовал гаечным ключом в моторе трактора.
Сергей Иванович? - окликнула его Надежда. - Нужна Ваша подпись.
Мужчина неспешно повернулся, вытирая испачканные руки, и внимательно посмотрел на Надежду. Этот взгляд его карих прищуренных глаз прожёг Надежду до самых пяток и оставил в её сердце глубокий след. С того дня, недоумевая на себя, Надежда часто вспоминала тот обжигающий взгляд и думала: "Что это со мной? Неужели я влюбилась?" Вспоминая свою одинокую женскую жизнь и неудавшиеся два романа, она невольно пришла к выводу, что такого чувства ранее не испытывала. Позже Надежда узнала, что Сергей после кончины супруги, переехав на время из города к дочери, работавшей в колхозе зоотехником, так и прижился в деревне.
Надежда теперь часто встречала Сергея Ивановича, который вежливо поздоровавшись, никогда с ней не заговаривал, и, поэтому была крайне удивлена, увидев его однажды поздним вечером на крыльце правления.
- Добрый вечер, Надежда Петровна! А я вот тут... Вы домой? - сбивчиво проговорил Сергей Иванович, раскрывая над Надеждой свой зонт. - Дождь-то какой, злой. Наверное, последний, зима скоро. Пойдёмте, я Вас провожу...
С того ноябрьского вечера и началось их сближение. Казалось, что эти два человека давно шли неведомыми путями друг к другу и, наконец, воссоединились. Им было хорошо вместе. Как подростки, скрываясь от любопытных глаз, несмотря на мороз и ветер, они до поздней ночи гуляли за околицей подальше от села, иногда прячась от сильного снегопада под навесами чужих амбаров.
Этим их тёплым встречам зимними холодными вечерами противилась тётя Нюра, неоднократно предлагая Надежде пригласить Сергея в дом, но та, по-прежнему, не решалась. Тётушка, видя светившееся счастьем лицо Надежды, искренне радовалась за племянницу. А в новогоднюю ночь, когда уставшие от хлопот женщины, присели к праздничному столу, вдруг неожиданно для Надежды, произнесла тост:
_ С возвращением тебя, Надюша! - и, уловив немой вопрос в глазах племянницы, продолжала: - Да, доченька моя, с возвращением. С возвращением не только в родные места, но и с возвращением самой к себе. - Тут тётя Нюра засмущалась, смахнула набежавшую слезу и быстро закончила тост: - С новым годом тебя, милая, с новым счастьем!
Едва успев пригубить шампанское с праздничных хрустальных фужеров, доставших из серванта по случаю новогоднего торжества, женщины услышали стук в дверь.
_ Беги, Надюша, открывай дверь своему новому счастью, - как бы продолжая тост торжественно проговорила тётушка Нюра и добавила: - И не сомневайся, даже по примете, если первым после начавшегося нового года войдёт в дом мужчина - будет счастье. Беги, беги к счастью-то.
Так закончилось "возвращение" Надежды. И началась её новая жизнь, наполненная новыми событиями и новым женским счастьем.
