Не скажу, что характер у меня был легкий, наоборот, (по свидетельству очевидцев) я проявляла в детстве повышенную стервозность, которая всячески подавлялась, чаще всего с помощью витамина "Р" - классический советский способ борьбы с детским инакомыслием. Впрочем, я не получала на ровном месте, всегда это было "за дело". Хотя мне тогда было больно, обидно, и на месте любви появлялись страх и неприятие. Иногда к нам приезжали мои двоюродные братья - Игорь и Максим. И тут коллективное "надо делиться" играло со мной дурную шутку. Братцы были абсолютно дикие, склонные к разрушениям, поэтому первые два их визита закончились горкой поломанных игрушек, среди которых были ободранные кубики с красивыми когда-то картинками, разобранные на запчасти куклы, порванные книжки и проколотый мячик. Первые два раза я ревела после их отъезда, пытаясь вернуть своим вещам первоначальный вид. Потом просто прятала все, кроме того, что уже было испорчено. Постепенно визиты прекратились, к моему большому удовольствию. Весь первый год школы я уговаривала маму записать меня в музыкальную школу. Мне очень нравились скрипки, но мама, слушающая "кошачьи вопли" мучающейся скрипки с четвертого этажа из квартиры над нами, поступила хитрее. В музыкальной школе время от времени устраивали "открытые уроки" для родителей и детей, которые хотели бы учиться. Аккордеон и баян меня не очень впечатлили, мучения скрипки я тоже не оценила, а вот исполнение какой-то совершенно волшебной мелодии на пианино меня поразило. Как потом говорили, мальчик, который играл - был одним из лучших учеников школы. Таким образом решение было принято, тем более, что дома уже стояла изо всех сил фальшивящая "сибирь" с западающими клавишами, очень старый инструмент, купленный по случаю, для побуждения меня заниматься. Через полгода, убедившись в серьезности моих намерений, родители купили дорогущий чешский инструмент, с волшебно мягкими клавишами, красивого красно-коричневого цвета.
Как-то само собой сложилось, что дружила я в детстве с мальчишками, а не с девочками. С ними было проще и честнее - войнушка, "казаки-разбойники", просто догонялки. Хотя в последнем пункте возникали затруднения - бегала я плохо, и поэтому водила чаще всех. Лет до пяти у меня был гипертонус - я ходила на цыпочках. После визита к врачу, который подтвердил, что это не мой каприз, были назначены курсы массажа. Ух, до сих пор не могу себя заставить сходить на массаж - в профилактории детьми занималась здоровенная массажистка с мужскими плечами. То ли она перепутала мое назначение с другим, то ли вообще не читала, но вместо расслабляющего массажа делала мне тонизирующий, в ее понимании. После ее манипуляций ноги скручивало судорогой, пальцы сжимались в комок. Я выдержала три процедуры и заболела, болезнь стала моим спасением, поскольку назначение пропало. Меня это очень обрадовало, а тогда меня накрыла ангина такой интенсивности, что говорить я была не в состоянии, еда вызывала отвращение, первые три дня я только пила - теплый малиновый морс, воду, чай. Потом мама вышла на работу, а вахту дежурства принял папа. До сих пор помню - он тогда приготовил домашние пельмени, которые я не смогла есть - только попила бульон, это была первая еда за три дня, лечение было в каких-то таблетках, полосканиях горла и вымазывании глотки люголем. Болела почти три недели, и это была единственная ангина такой степени тяжести, которая меня посетила в детстве - обычно я отделывалась легкими ОРЗ. Выходные в доме проходили стандартно - каждую субботу у нас собирались гости, иногда человек шесть-семь, мама готовила много вкусностей, потом двери в зал закрывались, а мы с братом тихо сидели в комнате. За стеной играла музыка, иногда пели песни, постоянно слышался гул голосов, под это было трудно засыпать. Некоторой компенсацией служили отложенные нам порции вкусненького, которое было на ужин, и иногда оставалось на завтрак. Утром нам нельзя было шуметь, слушать музыку и тревожить родителей пока они сами не проснутся. Обычно первой просыпалась мама, и, держась за голову, мыла посуду от вчерашней вечеринки, поскольку мне трогать хрустальные салатники и резные рюмки не разрешалось. Потом была уборка, и подготовка к понедельнику.
Папа летал на вахту, мама работала на полторы ставки, поэтому нас с братом редко доставалось внимание родителей. Как будто мы жили сами по себе- по сути, у меня сложилось такое ощущение, что брат принял в моем воспитании куда большее участие, чем оба родителя. Сейчас, когда мне приходится также много работать, я частенько задумываюсь о том, что видит моя дочь.
Когда начались "лихие девяностые", мне исполнилось девять лет. Папа уже не летал на вахту - начало прихватывать сердце, и очередную медкомиссию он не прошел. Мама так и работала на полторы ставки в санэпидстанции, а папа устроился на завод. Примерно полгода все было нормально, потом папе перестали платить заработную плату, как и многим в стране, после чего он начал все чаще говорить про то, что надо уехать из города. Предложений было два - первое - ехать на родину к папе, в глухую деревню в Омской области, туда до сих пор можно попасть только на пароме или вертолетом, либо к маме - на границу Алтайского края, там цивилизация уже была - село находилось на Чуйском тракте, к тому же имело собственную железнодорожную станцию. Следующие полгода дома были дебаты, иногда переходившие в крики на кухне - мама с папой выясняли отношения. Однако, несмотря на то, что обычно в семье мама брала верх, на этот раз заупрямился, и уехал к маминым родителям в начале марта. Мы остались до конца учебного года. Брат готовился поступать в медицинский - мечтал быть хирургом. В итоге мы все-таки переехали. В один довольно жаркий пыльный летний день все наши вещи погрузили на машину, пианино скрылось под толстым слоем желтого поролона, перетянутого лентами из старых простыней, а мы с мамой и кошкой в коробке разместились в салоне старого "рафика" и поехали в новый дом. Брат остался сдавать экзамены.