Красный шар то поднимался под потолок, оставляя в теле Лизы лишь ощущение жаркого изнеможения, сменяющегося холодом, да таким, что хотелось снова почувствовать обжигающее прикосновение этого круглого исчадия ада. То падал вниз, вонзаясь в Лизин живот, буравя его, сжигая в угли, превращая в пылающий костер, и тогда Лизе хотелось этого холода. Пусть все снега и льды ставшего таким родным ей севера обрушатся разом, завалят ее обуглившееся тело, похоронят в своем спасительном холоде, дадут покоя. Лиза уже даже не могла стонать, она тихонько хрипела, насмерть вцепившись в чью-то крепкую теплую руку, и она, эта рука, держала ее на поверхности, не давала провалиться в небытие. Лишь изредка, на мгновение возвращаясь в этот мир, Лиза сквозь застлавшие глаза мутные и горячие слезы видела испуганное лицо Никодима, и оно - такое бледное, враз похудевшее, совершенно обалдевшее, с ничего не понимающими, круглыми от ужаса глазами, было так похоже на то - Димкино, которое она так любила тихонько целовать. Касаться губами медленно, коротко, как будто поклевывая - мелкими штришками обрисовывая любимый контур.
“Молния! Это шаровая молния! Я помню… Она влетает в окно и целит прямо в сердце. Она никогда не промахивается, бабушка мне рассказывала”, - сквозь оглушающую дурноту и ощущение покидающей Лизино тело души, к ней приходили воспоминания. Она вдруг ясно и четко увидела небольшую комнатку в деревенской хате с красиво вышитыми рушничками, развешанными на полках, с расстеленными на полу длинными разноцветными половиками, с темной, как будто подсмоленной чуть колченогой прялкой в углу, беленой печкой, расписанной синими васильками. Она поняла, почему ее комнатка здесь, в скиту показалась такой родной - она ее уже видела! Точно такая комнатка была у прабабушки, ее возили к ней иногда летом - на пару недель молочка попить парного. Лиза обожала эти поездки, это она уже потом узнала, что ее в село скидывали родители, чтобы съездить к морю, но тогда… Тогда она обожала сидеть рядом с сухонькой, маленькой, как птичка, бабусей, и слушать ее страшные истории, на которые та была абсолютная мастерица. “Точно! БабАня рассказывала, как к ней такая влетела, у сердца прямо остановилась, рубаху прожгла. А потом вылетела в трубу печную. Вот и мне… Прожжет!”. Лиза хотела было поднять руку, чтобы защитить свое сердце от страшного шара, но грубый голос, похожий на лай, одернул ее, остановил.
- Держи! Руку мою держи, куда пальцы разжала? Покуда держишь, ничего с тобой не случится, можешь мне верить. Марфа, ведьма старая, не только Майме кусочек своего могущества уделила, она и для меня не пожадничала. Могу кой-чего. Так что - давай, цепляйся.
Лиза, снова вынырнув из своего небытия, с облегчением на секунду ощутив, что ее не мучают ни жар, ни холод, ни дикая боль, увидела прямо перед собой огромные, черные пятна, которые кто-то нарисовал на белом, почти синем полотне малознакомого лица. Пятна эти постепенно превращались в студенистую массу, а потом в провалы, откуда тянуло холодом, и в них, наверное, могло затянуть Лизу целиком. Она снова захрипела, теперь уже от страха, попыталась оттолкнуть страшную бабу ногой, но та мотнула черными патлами, собранными на затылке, и Лиза облегченно всхлипнула - Нина!
- Держись, дура! Говорила, лярв гнать надо вовремя! Вон они над тобой тучами носятся. Курвы! Смотри!”
Лиза вдруг увидела то, о чем кричала Нина. Вокруг нее то проявляясь, как в плохой фотографии или киносъемке, то пропадая в темной мутной дымке или, скорее в вязком киселе, кружили жуткие истощенные лица. Они двигали обтянутыми тонкой серой кожей челюстями, как будто хотели высосать Лизу до дна, тянули к ней когтистые руки, их проваленные внутрь черепа глаза выпучивались, стараясь разглядеть свою жертву, и, наверное, все у них бы получилось, но Нина, раскидав сущностей в стороны, сунула в слабые Лизины руки топор.
- Руби! С размаху бей! Не бойся. Прямо в рыла поганые целься. Ну! Давай!
И Лиза, собрав все силы, разом забыв про боль, страх, дурноту с размаху врезала топором прямо в гущу страшных рож, с удовлетворением секунду рассматривала потоки слизистой жидкости, залившей их адовы морды, и размахнулась снова. Она рубила и рубила, превращая эту жуть в серое месиво, а потом, вдруг поняв, что вокруг нее больше никого нет - лишь хрустальный воздух ранней осени, пробравшейся в их маленький домик, с облегчением вздохнула, выпустив топор из обессилевших рук. И в этот момент страшная, одуряющая, но такая чистая и освобождающая боль скрутила ее в клубок, заставила напрячься стальной пружиной, и…через пару секунд бедра обдало жаром, и кто-то замяукал у ног - тоненько и жалобно.
- Парень! Глянь, Никодимка! Сына тебе баба подарила! Да какого! Маленький уж только больно, колобок просто.
Лиза сквозь туман смотрела на Димку - тот дрожащими руками кутал в простынку лобастого малыша, а сам еле держался на ногах , вот-вот упадет. Но из его глаз лился такой ясный и такой синий свет, что Лиза даже зажмурилась, чтобы не ослепнуть. И в этот момент новая судорога сложила ее пополам
- Господи! Девка! Лиза, девочка, какие же мы дураки все! Ладно я, да Никодим, недоучки Ма'рфины! А она-то! Двойню не разглядела, дура старая! От ты даешь!
Нина держала в сильных мужских ладонях не ребенка - эльфа. Тельце девочки светилось в лучах позднего солнца, оно казалось фарфоровым, нездешним. Пушистые золотые волосики тоненько вились на маленькой аккуратной головке, крошечные ручки крепко держали Нину за палец.
- Нина! Димка! Ну дайте же мне их. Что вы забрали то?
Лиза, уже не сдерживая слезы восторга, обняла детей двумя руками, приложив их к груди. Малыши спокойно зачмокали, а Лиза прикрыла глаза, замерев от счастья. И перед ее глазами стоял взгляд дочери - большие, круглые, пока еще мутноватые, но уже совершенно зеленые глазки смотрели прямо в душу - серьезно и ласково.
…
- Лизушка, ты с Ниной завтра в скит поедешь, Марфа телегу пришлет с возницей, вещи с утра собери. А я к конце недели подберусь, побуду с тобой пару дней, с ребятами. А потом, как к зиме пасеку закрою, так и совсем переберусь к вам, дом будем свой строить, всем миром возьмемся. Что молчишь, хорошая моя?
Лиза молчала, она не могла отвести глаз от спящих личиков своих малышей, те сопели дружно, почти в унисон. Она молчала, потому что не могла выкинуть из головы Нинины слова. Но она уже знала - несмотря ни на что, ни на какие страшные признания, она останется здесь. Со своим Димкой, с детьми… И с Маймой…
