В новогодней Москве мы провели практически вечность: целых четыре дня. Ответственных за такое определение протяжённости нашего отсутствия назначаю Трикотаж во главе с маман, которая мужественно ходила дважды в день кормить и гладить обездоленных котиков.
Казалось бы – ну что такое четыре дня? Восемь трапез! В обычное время, когда хозяева шаркают тапками, занимают кровати, закрывают все двери и вообще всячески бесят, восемь трапез – это тьфу, ничего. Только положили в миску – и вот уже нет ничего. Не о чём и говорить.
Но когда кровати круглосуточно свободны, а из бесящих – только «коллеги» и зеркало, это совсем, совсем другое время! Тогда это звучит как «во-о-о-о-о-о-осе-е-е-е-емь тра-а-а-а-а-апе-е-е-е-е-ез»: медленно и уныло. А тут ещё бабушка. С едой!
- Они ничего не едят! Совсем! Позавчера им насыпала, вечером пришла – вроде поели. Я их снова покормила – утром всё так и осталось! Совсем не едят!
Угу. Не едят. Как всегда. Я всю жизнь «ничего не ела» и к окончанию школы категорически постановила себе худеть! Сестра моя тоже «ничего не ела»… Хорошо хоть внук молодец! Как вспомню эту гречку с кусочком сливочного масла в каждой ложечке… Бабушкина радость!
Правда, сейчас внучок тоже бабушку огорчает: то у него тренировки, то ему некогда. Исхудал совсем.
И только Вениамин Карлович не сдаёт позиций, отдуваясь за всех целиком и за каждого в отдельности.
Словом, Мотя с Зёмой с каждым визитом маман подходили, брезгливо заглядывали в миски и уходили. Пуня вообще предпочитает смотреть на миски издалека. Скромная барышня стесняется есть при свидетелях. Зато ночью раздаётся хруст, как будто не очень огромный дракон перемалывает принцессин позвоночник. И потом так же свинячит. (Я просто где-то читала, что драконы исключительно неряшливы в еде)
- Ну и пусть идут! Проголодаются – поедят. И много не сыпь! Горсточку! Вот сколько в ладонь помещается – этого достаточно, гарантирую. И не нервничай!
Мысленно вижу, как маман хватается за сердце, разглядывая свою горсть. Возможно, прикидывает, где бы найти соседа с загребущими руками. И заменить свою горсточку его. А главное – как же уйти, а коты там голодные остались!
- А ты им чего сегодня приносила? – этот вопрос я задаю внезапно, чтобы у маман не было времени морально подготовиться и отбить удар.
- Я немножко! – защищается маман и понимает, что прокололась.
Ну, ясен пень, они не едят! И я б не ела брокколи после котлеток. И неважно уже, одна котлетка или четыре. Хотя четыре лучше, конечно…
- А что, надо было их бросить голодом погибать?! – идёт в атаку маман. – Там этой курицы было-то!
Ну понятно. Погибающие голодом коты истекали слезой, глядя в спину уходящей из квартиры маман. А Зёма, наверное, ещё и несколько раз упал в обморок, гремя ключицей и позвонками.
Кстати, проверила в интернете. У котов действительно есть ключица. А то я было засомневалась, чем ещё так здорово можно греметь. Вот он и гремел.
Вот кто бы выдержал такое? Вы бы смогли?! Я – да.
Не знаю, что ещё, кроме курицы, спасало моих товарищей от голодной смерти. Но явно не тот корм, который я оставила. Они же ничего не едят, надо понимать!
***
…И тут мы вернулись. Почти ночью ввалились в дом, который сразу стал невыносимо шумным и тесным. Первым нас встретило недовольство, буквально физически источаемое Мотей и – чуть поодаль – Зёмой. Зёма был оскорблён нашим длительным отсутствием настолько, что даже не вышел на авторский обморок. Так сидел. Издалека кривил лицо и готовился плюнуть под ноги, но никак не мог собрать губы в гузку. Такое вот неудобство.
Мотя кривился вблизи. Но достаточно внятно:
- А мы не ждали вас, а вы припёрлися! Чего припёрлись, уехали – так и живите теперь, где хотите, бросили нас, теперь не ждите, что вас кто-то тут будет любить! Нам уже есть кого любить, нам тут носят вкуснее, между прочим! И чем это от вас так воняет?! Вроде какой-то собакой!
Пуня – так та вообще ушла куда-то в портал, чтобы переждать суету. Да и вообще, мало ли, кто приехал, может, это незнакомые неприятные таксидермисты, которые только и ждут, чтобы одна кошечка расслабилась и потеряла бдительность. Вот что там у них в баулах? Наверняка прошлые жертвы! Целые баулы кошечек!
Обижались долго. Сто лет или даже целых два часа. На все попытки полюбить и объять дёргали спиной и трепетали хвостом: возмущались.
Пуня, появившись из ниоткуда, долго смотрела подозрительными глазами:
- А вы вообще кто? Я вас не помню, мущщины! А вы точно тут должны жить? А может, вы таксидермист всё-таки? Никаких танкистов я тоже не знаю! Раньше надо было думать, прежде чем девушку бросать!
Пришлось нам лечь спать обездоленными. То есть, обескошенными. Одеяло казалось непривычно лёгким, а кровать неприятно просторной. Никто не упирался в печень, не храпел в голову и не пихался за нагретое место.
Удивительно приятное чувство, знаете ли – свободная постель! Заснула в давно забытой позе звезды.
Часа в три ночи поняла, что становится тяжело дышать. Заныла печень и затёкшая левая нога, на которой лежало что-то очень тёплое и очень тяжёлое, кто-то чавкал и чихал над ухом. В прихожей кто-то уронил что-то тяжёлое. Какие привычные и радостные ощущения!
- Тваюжмать, - с досадой сквозь сон пробормотал супруг. – Начинается…
И я сразу поняла, что он счастлив.
Утром Пуня ходила вдоль кровати и орала. Орала она о своей тяжкой девичьей доле, тотальном одиночестве и о том, что в лотке грязно. Словом, нарывалась. Добровольно отдаться ей не позволяет честь, гордость и внутренние противоречия. Поэтому Пуню можно взять только силой. Схватить за шкварник, завалить на постель и того… гладить изо всех сил. Тогда Пуня переходит в режим трактора и бурухтит на холостом ходу.
Поскольку мой драгоценный отпрыск прыгнул прямо «с корабля на бал», то бишь буквально с порога ринулся за комп, то спать он лёг… не знаю, когда. Когда-то лёг. И утром, когда Пуне страстно хотелось любви, он самым гадким образом спал беспробудным сном.
- Встань, пробудись, мой сердечный друг! (С) – стенала Пуня.
Бестолку. Когда молодой, изнурённый боями и победами, организм спит – можно трубить в медные трубы и даже играть на карнае (можете послушать, но не рекомендую) – но организм будет спать.
Поэтому из всех зол Пуня выбрала меня. А там и Зёма подтянулся, закончив чавкать, полируя впалые бока.
Тщательно прилизанная шерсть трогательно обтянула каждое рёбрышко, вызывая приступы жуткого сострадания и желания немедленно накормить. Вот и я не выдержала. Не зверь же я, в самом деле! Пришлось вставать и подавать завтрак.
Пуня привычно изобразила отвращение к процессу еды и убежала, а Зёма… скорбно сел перед миской с диетическим паштетом и медитировал над ней минут десять, время от времени поднимая на меня взгляд с непролитой слезой:
- Да-а-а… ты, мать, пошла не в мать. Вот она (!) мне давала вкусное! А ты (!) опять это…
Но тут наконец выспался и Мотя и бодрой походкой продефилировал к трапезной. Он благополучно забыл, что кто-то куда-то уезжал и что он на кого-то там обижался. Мотя молодец. У него характер, как у моего сына – лёгкий и абсолютно пофигистический.
- А что у нас на завтрак?! – с оптимизмом посмотрел на меня Мотя. – О! Корм! Давненько я не ел корм! А ты, недомерок, чего не ешь? Невкусно? А ну дай я попробую!
- Нет! Это моё! – и Зёма торопливо зачавкал.
- Мотя! – сделала я предупредительный в воздух.
Мотя пожал плечами и аппетитно захрустел сушкой. Я сняла это на видео и отправила маман с подписью «действительно, никто ничего не ест». Маман прислала обиженное «не знаю, у меня не ели!»
Впрочем, содержимое, пардон, лотков абсолютно не подтверждало эту сентенцию. Всё там было нормально и по качеству, и по количеству.
Короче, вот так мы вернулись. И живём обратно дома.