Художника-примитивиста Сергея Каваля из Якимовой Слободы часто описывают как человека очень тонко чувствующего, искреннего и жизнелюбивого. Но для меня он открылся, в первую очередь, как тот, кто просто отказался взрослеть. Общаясь с ним, не перестаешь поражаться тому, как 58-летний человек сумел сохранить настолько непосредственное отношение к жизни. Для Сергея искусство – не хобби, и не работа, хотя он регулярно выставляется и многие его работы приобрели зарубежные коллекционеры. Мы встретились в галерее «Традиция». Я как журналист задавала вопросы, а Сергей, как человек творческий, отвечал весьма необычно.
— Расскажите про самые яркие воспоминания детства.
— Наверное, наиболее трагическое состояние было у меня лет в 5-7, я еще в школу не ходил. Появилась такая мысль – вот я умру, и меня больше вообще никогда не будет, необъяснимое было переживание. В тот момент впервые почувствовал, что я здесь временно. Тогда мысли мои, как невидимые микроскопические чипы, где-то там путешествовали. Вообще, всегда ощущал, что живу в своем маленьком микромире, но какие-то вибрации чувствую глобально. Именно это я хочу сейчас рассказать в картинах, отражая в первую очередь темы жизни, смерти, любви.
— Кем представляли себя в детстве?
— В сочинениях писал, что хочу стать пожарным или милиционером, но это под влиянием советской идеологии, разумеется. Когда-то в Минске одна журналистка со мной заговорила, они снимали кино, кажется. И первый ее вопрос был: «Кем вы работаете?» Мне стало плохо. Я хотел сказать волшебником, а сказал, что футболистом. Ответ был глупым, конечно. Я с детства очень любил спорт, да и сейчас люблю. И футбол, и хоккей, и баскетбол меня увлекали. Я активно занимался, в спортивную школу ходил, каких-то результатов даже добивался, думал, с этим и связать свою жизнь. Но потом почувствовал, что есть и другие пути. И в тридцатилетнем возрасте живопись полностью поглотила меня.
— Помните, с чего началось ваше увлечение живописью?
— Да, конечно. В детстве иногда заходил в книжные магазины, где висели репродукции картин. Они тогда меня завораживали, да и сейчас тоже. Я помню, как купил «Золотую осень» Левитана (репродукция – прим. авт.). Она, правда, выцвела уже давным-давно. Не знаю, вот что-то меня тогда заставило, я попросил у мамы денег и купил.
До сих пор люблю детские рисунки с их свободой цвета и ограничением линий в построении пространства. А классика для меня, к сожалению, недоступна, зато свои картины я могу делать с закрытыми глазами.
— Мотивы ваших картин – это…
— Да все, даже какашки. Вот у нас нет канализации. У кого-то она есть, но она идет в речку, в Днепр и в Черное море. И заканчивается все это глобальной катастрофой. Поэтому, может быть, деревенские туалеты лучше, нежели городские золотые унитазы. Всё это и хочу рисовать. Это будет психология реализма – правильно или нет, не знаю. Я уже давно созрел. А люди все заказывают что-то: эту картинку нарисуйте, ту… Но они мне не интересны. Я это уже умею делать, и мне хочется другого. Сейчас вдохновляют Отто Дикс, Георг Гросс, Ван Гог, Гоген. Я теперь стараюсь понятия прошлого, настоящего и будущего как-то соединить, а получается примитивный сюрреалистический гротеск. И ведь все люди всю свою жизнь делают что-то разумное, правильное – и вы, и я. Но если в одной картине это показать – выйдет полный абсурд.
Ван Гог говорил, что будущее живописи за цветом. Я нашел этот цвет во флоре и фауне: в цветах, рыбках, бабочках. Все цвета уже есть в природе, не надо ничего выдумывать. А мой любимый – цвет жизни.
— Вы чувствуете сильную связь с природой?
— Знаете, мне для жизни нужен самый минимум – кровать, холодильник, компьютер, чтобы что-то узнавать, работать. Еще книги, картины, музыка, скульптуры. Я не могу переубедить природу. Для меня жизнь настолько проста. Надо что-то покушать, надо где-то поспать, надо род продолжить, если есть желание для этого. Кто-то скажет: «Да ты же деревенщина, звери так живут!» А мне кажется, мы и не далеко ушли, только инстинкты свои утратили. Хотя они все равно проявляются – что-то случится, и мы теряем контроль над собой. Вообще считаю, что все мы дети на этой планете. Я сам ничего не знаю. Я первобытный человек. Я не верю, что Земля круглая. Мне кажется, круглые только сами телескопы. И мы смотрим на вселенную, как сквозь телевизор или компьютер, а ведь эта рамка тоже ограничена – информацией, пространством, временем. И ученые могут ошибаться, и космонавты могут смотреть в иллюминатор, а это оказывается просто какой-то экран. Им может казаться, что они летают, а это в Голливудской студии, например, снимают. Понимаете, мы можем ошибаться… Да, я не верю, что Земля круглая.
— Вы склонны все подвергать сомнению?
— Я как неверующий Фома. Но нет, я доверяю.
— Себе в первую очередь?
— Да. Ведь проходит некоторое время, и потом оказывается, что чудаки были правы. Что мир не настолько ограничен.
— Кому из художников вы бы хотели показать свои картины?
— Хм, самому себе, наверное. Иногда, когда долгое время не видишь картину, заходишь на какую-то выставку и удивляешься – неужели это я сделал? Неужели и правда я? Иногда это радует, иногда удивляет, а о некоторых думаешь, что мог бы и лучше. Но в тот момент ты лучше не мог. Да, наверное, самому себе я бы хотел показать.