(«Бешеные деньги»)
Недавно мне был задан вопрос: «А Вам не кажется, что у маменьки Чебоксаровой дочка имела большие шансы вырасти Ларисой, а у Огудаловой скорее всего получилась бы Лидия?» Я пообещала ответить попозже. Вот, видимо, время и пришло.
Нет, мне так не кажется. Не кажется, потому что слишком по-разному относились к девушкам в этих семьях.
У Огудаловых, судя по всему, барышень держали «в чёрном теле». Да, конечно, мать превращала свой дом в «цыганский табор», устраивая вечера для потенциальных женихов. Но я очень сомневаюсь, что вне этих приёмов дочери имели что-то сверх необходимого.
А вот о воспитании Лидии нужно, конечно, поговорить. Её папенька живёт и здравствует, но въезд в столицы ему, видимо, запрещён. Надежда Антоновна расскажет: «Он имел видное и очень ответственное место; через его руки проходило много денег, — и знаете ли, он так любил меня и дочь, что, когда требовалась какая-нибудь очень большая сумма для поддержания достоинства нашей фамилии или просто даже для наших прихотей, он... не знал различия между своими и казёнными деньгами. Понимаете ли вы, он пожертвовал собою для святого чувства семейной любви. Он был предан суду и должен был уехать из Москвы». Поэтому, очевидно, он вынужден жить в деревне и заниматься хозяйством, хотя и мало понимает в этом: имение разорено («неурожай, засуха, леса все сожжены на заводе, а от завода каждый год убыток» - а ведь, по словам Василькова, «завод может приносить большой доход, и лесу много»), и в конце пьесы мы узнаём, что «он хочет с каким-то татарином или башкиром завести кумыс».
Однако этот, если называть вещи своими именами, казнокрад для супруги – пример добродетели и отношения к семье, и она на такой путь мечтает направить и зятя: «Мы ищем и непременно найдём вам хорошее место и богатую опеку. Вам останется только подражать моему мужу, примерному семьянину… Вы не церемоньтесь!.. Понимаете?.. Уж это моё дело, чтоб на вас глядели сквозь пальцы. Пользуйтесь везде, где только можно».
Какой могла вырасти девушка, воспитанная в таких понятиях? Судя по её же словам, она росла, окружённая роскошью, и не знала отказа ни в чём: «Я не знала, не чувствовала нужды и не хочу знать. Я знаю магазины: белья, шёлковых материй, ковров, мехов, мебели; я знаю, что, когда нужно что-нибудь, едут туда, берут вещь, отдают деньги, а если нет денег, велят commis [приказчикам] приехать на дом. Но откуда берут деньги, сколько их нужно иметь в год, в зиму, я никогда не знала и не считала нужным знать. Я никогда не знала, что значит дорого, что дёшево, я всегда считала всё это жалким, мещанским, копеечным расчётом». Мы смеёмся, читая или слыша со сцены, как она «с дрожью омерзения» вспоминает: «Я помню один раз, когда я ехала из магазина, мне пришла мысль: не дорого ли я заплатила за платье! Мне так стало стыдно за себя, что я вся покраснела и не знала, куда спрятать лицо; а между тем я была одна в карете».
Воспитание, данное ей, сделало из Лидии законченную эгоистку. Я уже приводила её реакцию на слова матери о разорении. Услышав о письме от отца, она довольно равнодушно спросит: «Он болен, умирает?»
Кто же виноват, что Лидия стала такой? В первую очередь, конечно, родители, и особенно маменька. Позвольте привести большую, но, по-моему, очень важную цитату из воспоминаний А.А.Яблочкиной, много лет игравшей Чебоксарову-старшую: «Прежде Чебоксарова казалась мне положительным типом, я видела только её огромную любовь к дочери, извиняющую все её действия, оправдывающую её поступки. Позднее я поняла своё заблуждение и стала играть Чебоксарову как отрицательный образ. Я верила раньше, что Чебоксарова не лжёт внутренне, когда говорит: “Страшные слова говоришь ты, Лидия: страшнее бедности ничего нет. Есть, Лидия: порок!”, и потому вкладывала в эти слова подлинную взволнованность благородной души. Но ведь это неверно: Чебоксарова скрывается за ширмой достоинства и честности. Она вся во власти расчёта, её “достоинства” хватает только на стремление “приличие соблюсти”. На самом деле это циничное, эгоистическое существо, её любовь к Лидии – это желание продать её подороже, любыми средствами заполучить для неё богатого человека».
Я могу поспорить разве лишь со словом «продать», которое заменила бы словом «пристроить»: всё же Чебоксарова не для себя, в первую очередь, выгоды ищет, а для дочери. Но по сути верно всё. Вспомним её реакцию на предложение Кучумова: её коробит лишь «грубая точность речи» (если использовать толстовское выражение): «Папашка! Где ты научилась? Ах, Лидия, как ты говоришь! Невозможно, невыносимо слушать матери». Но, услышав, что «папашка обещает на новоселье сорок тысяч», «с радостью» воскликнет: «Неужели? Вы очень добрый человек. Однако ж все-таки подумать надо». А подумать всё о том же – «главное, чтоб приличие было сохранено».
А «пристраивает» дочь Надежда Антоновна довольно уверенно. Сначала, как заправский купец, всячески рекламирует свой «товар» (пока «на всякий случай» - «Я хочу приласкать его. В нашем положении всякие люди могут пригодиться»): «Она вообще с большими странностями, но добрая, очень добрая девушка… Она ведь не любит этих шаркунов». Затем посылает за Васильковым, не дожидаясь итогов разговора Лидии с Телятевым («Я лучше теперь пошлю, надо его приготовить»). И, наконец, фактически сама говорит за него: «А вы любите мою дочь? Погодите, я погляжу вам в глаза. Ну, не говорите, не говорите, я вижу; только ведь вы очень робки; хотите, я ей скажу за вас? А то заспорите и поссоритесь — сохрани Бог.
Васильков. Позвольте мне самому! Мне еще нужно подготовиться к моему объяснению, подумать.
Надежда Антоновна. О чем думать, что готовить?.. Вот, Лидия, Савва Геннадич делает тебе предложение через меня: он просит твоей руки».
В своё время она заявила о дочери: «Для меня нет жертвы, которую бы я не принесла для неё». Узнав о «нищете» зятя, она пытается, по её понятиям, помочь ему: «Нет, я вижу, мне нужно принимать меры и поправлять нашу ошибку».
И, осуждая на словах «затеи» Лидии, она всячески на деле поддерживает её. А потом очень деятельно будет помогать вернуть мужа: и к нему побежит с сообщением, что дочь «умирает», и снова начнёт поучать, защищая её: «Мало ли что может сказать женщина в раздражении! Как бы жена ни оскорбила мужа, всё-таки надо жалеть жену больше, чем мужа. Мы так слабы, так нервны, нам всякая ссора так дорого обходится. Горячая женщина скоро сделает глупость, скоро и одумается», «Она может увлечься, но до падения себя не допустит».
Переезжая в «домик-крошечку», Васильков заберёт тёщу с собой («Там и для маменьки есть комната»). Мне очень интересно, куда денется nadame Чебоксарова после отъезда дочери в деревню. Уедет к мужу? Но «сам он теперь живёт у своего приятеля» - есть ли там место для неё? Уедет с дочерью? Но уживётся ли она с маменькой Василькова? Сомневаюсь.
Не сомневаюсь в одном: если поедет с дочерью, ничего хорошего ожидать не приходится.
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
"Путеводитель" по пьесам Островского - здесь
