Я почему-то пришла к тебе после обеда, вне окна для посещения, часа в три. Одна.
Напротив, на соседней койке, какую-то бабульку соборовал батюшка. Сильно пахло ладаном. В тишине под мерный писк реанимационных приборов слышались молитвы. До кучи день был пасмурным, а в палате по понятным причинам не включали яркий свет. Возможно, кого-то успокаивала подобная атмосфера. Меня в тот момент все это раздражало, воздух казался очень тяжелым.
Ты дремал, лежа на левом боку. Я сидела на корточках рядом с кроватью и гладила твою руку. Утром у тебя опять очень болела голова, и я была рада, что ты можешь немного отдохнуть от этой боли во сне. И во всей этой тишине, в этом тяжёлом от ладана воздухе, не открывая глаз, ты внезапно спросил: "А вы мне памятник поставите? И ограду".
Я ни разу не позволяла себе слез, находясь в палате рядом с тобой. Но в тот момент удержаться было особенно трудно. Помню, сказала, мол, деда, ты чего, какой памятник? Ты мне очень- очень нужен здесь. Я тебя никуда не отпущу. Не уходи.
Вечером мы снова приехали в больницу - я, мама, папа и Серёжа. Серёжа на следующий день должен был уезжать: военные - люди подневольные, увы. Ты держал себя молодцом, говорил ему какие-то напутственные слова. Сколько сил и выдержки потребовалось 18-тилетнему Серёжке, я даже представить не могу. Помню, он только сказал: "Поправляйся, деда. Давай, летом увидимся." Он тебя поцеловал, и в этот же вечер они втроём уехали в В. Сумка была не собрана, форма не выглажена, а поезд - уже завтра, в 12 дня.
Я осталась ночевать на квартире, снова одна, полночи прокручивая в голове события 5-тидневной давности...