Существует ли предопределенность? Насколько оправдана философия фатализма и волен ли человек изменить свою судьбу, если к этому возникнут предпосылки?
Вопрос, древний, как сама человеческая цивилизация. Жрецы, философы, ученые, писатели многие тысячелетия пытаются дать на него ответ, но так и не пришли к единому мнению. Да что там говорить, наверное, каждый из нас в той или иной мере пытается решить эту проблему — хотя бы для себя лично.
Рассказ Роберта Силверберга «Джанни» - именно одна из таких попыток найти решение вечной проблемы. Причем, как мне кажется, далеко не самая наивная и довольно прозорливая.
Другой великий фантаст, Роберт Желязны, когда-то дал такое определение человека:
Человек есть полная сумма всех его свершений, надежд на будущее и сожалений о прошлом
Как мне кажется, это определение подводит наиболее рациональную основу под мировоззрение о предопределенности судьбы. Ведь в какой-то мере именно по мере накопления жизненного опыта и вытекающих из него надежд и последствий наша судьба становится все более и более очевидно — неспроста именно с возрастом люди становятся все более склонны к фаталистическому восприятию мира.
История итальянского композитора Джованни Перголези, прожившего короткую, но невероятно насыщенную в смысле творчества жизнь, «выдернутого» в прошлое в последние дни перед смертью как раз иллюстрирует вполне фаталистическую идею о том, что нам не избежать последствий своих поступков. Причем эту идею можно трактовать как и в положительном смысле, так и в отрицательном, но, конечно, не на примитивном уровне «все вернется к тебе бумерангом».
Перголези, несмотря на свою творческую плодовитость, во многих отношениях опередил свое время, и потому не получил большого признания при жизни (что, конечно, не способствовало оптимистическому настроению). Силверберг лишь немного сгущает краски, когда описывает спасенного при помощи машины времени от туберкулеза композитора как «истощенного и раздавленного морально». Вкратце суть сюжета такова: ученый заручается финансовой поддержкой влиятельных продюсеров, чтобы наладить устройство, при помощи которого можно перенести из прошлого живого человека и уговаривает их на то, чтобы этим человеком стал Перголези — гений, которого слишком рано остановила смерть.
Эксперимент удается, Перголези стремительно выздоравливает и, как губка, впитывает в себя огромный путь, который проделала музыка с момента его смерти в прошлом. Однако экспериментаторы, которые мечтают о его новых симфониях и кантатах, не учитывают одного: по характеру он был и остается бунтарем, смелым экспериментатором, которому не интересно идти уже проторенными путями, как в музыке, так и в жизни. Чтобы ощущать себя живым, ему обязательно надо быть на самом переднем крае бытия, «на грани», и в результате он повторяет свою судьбу еще раз — уже в казалось бы благополучном будущем.
Вообще я люблю приводить этот рассказ в пример, когда речь заходит о судьбах великих людей и том, что «если бы не...», то их жизнь сложилась бы совсем иначе и они могли бы успеть намного больше. Рассказ Силверберга напоминает нам о том, что порой великие люди оставляют свой великий след в культуре как раз потому, что их жизнь сложилась именно так. Возможно, если бы Пушкин, Лермонтов, Китс и Байрон вели иной образ жизни, то в литературе остались бы произведения, которые они могли бы написать в шестидесятилетнем возрасте, но это были бы совсем не те Пушкин, Лермонтов, Китс и Байрон, которых мы знаем.
Возможно, именно поэтому (хотя, конечно, нагло было бы ставить себя на одну доску с великими), когда меня спрашивают, что бы я хотел изменить в своей жизни, если бы у меня была такая возможность, я всегда отвечаю: ничего. Потому что я не знаю, кем бы я стал, если изменить сумму моих прошлых поступков, лишь в одном я могу быть точно уверен: это был бы не тот человек, который сейчас пишет эти строки.
