Обратив Матрёшу сорокой, выплыла Мара за ворота. Взмахнув белоснежной шалью, рассыпала снег, взлетела будто на крыльях и повлеклась в глубину леса.
- Ныряем обратно! Держиси меня, поняла? – скомандовал расстроенной куте дворовый.
Когда та кивнула, ловко вскарабкался по трубе и рыбкой скользнул внутрь чернеющей пустоты. Причитая, кутиха полезла следом. Наблюдающая за ними с дерева Матрёша-сорока выдала раздражённую трель и тоже нырнула в трубу. Она не собиралась отставать от прочих.
Печь, из которой все выбрались, помещалась в небольшой комнатёнке без окон, набитой до отказа разнокалиберным хламом. В корзинах и коробах навалены были драные сети да пёстрое тряпьё, безобразные куклы-самоделки, связки птичьих перьев, непонятные куски деревяшек... Прислонённые к стене, стояли рядом тележный обод да погнутая кочерга. Возле них громоздилась старая тяжёлая ступа с метлой без прутьев. Из резного сундучка без крышки поблёскивала красным нитка гранённых бус, переливался радугой гребень с каменьями, мерцала булавка с жемчужной бусиной на конце.
Не обратив внимания на эту свалку, дворовый метнулся было к дверям, да кутя замерла перед зеркалом без рамы, заворожённо разглядывая что-то в стекле.
Сунувшись к ней, кот охнул и осел на хвост – сквозь пыль ему улыбалась дивной красоты девица, высокого роста, с золотистой косой и яркими синими глазами.
- Пипец котёнку! – дворовый невольно потянулся потрогать нежную щёку, и отражение скопировало его, тоже наклонилось вперёд. Стоило им соприкоснуться – рябь пробежала по стеклу, и из него словно из омута вынырнула престрашная рожа! Щетинистая будто мужик, с проваленным носом и вылинявшими пустыми глазами! Вцепившись в кота, потянула его к себе, заворковала басом, зачмокала.
- Зеркалица! Пропадаю-ю-ю... – заверещал любитель красоты, пытаясь выдраться из цепкой хватки.
Матрёша-сорока захлопала крыльями, налетела на рожу, начала лупить по щекам, целиться в прищуренные глаза. Выпустив лапу кота, та принялась отбиваться и, изловчившись, сгребла Матрёшу за хвост.
Что-то смекнув про себя, дворовый метнулся к сундучку, вытащил бусы, с силой метнул ими в зеркалицу. Бусы спланировали ей прямо на шею, завязались узлом, резко дёрнули назад. Выпустив сорочий хвост, рожа нехотя втянулась обратно.
В зеркале осталось теперь лишь отражение потрясённой толстенькой кути. С вытаращенными глазами смотрела она на себя и не двигалась.
- Что делать, Матрёшка? – дворовый заметался вокруг домовуши, попытался её подтолкнуть, но та словно закаменела.
Оправив перья, сорока уселась на голову пострадавшей, принялась что-то втолковывать коту на птичьем языке.
- Почеломкатьси? С ней? – дворовый отчаянно завертел головой. – Нельзя мне! Ну, как дрёмка прознает? Обещалси жи, что до Святок ни-ни! Верностю хранить стану, за то, что подмогнула нашим.
Сорока встряхнулась досадливо и вновь застрекотала часто и сварливо.
- Чего мне стеснятьси! – возмутился кот. – Слово дал, говорю. Блюду себя. Верностю сохраняю! - оглядев недвижимую кутю, он вздохнул и забормотал тихонечко. – Разви через платочек попробовать? Это будет считатьси иль нет?
Метнувшись стрелой к кучке тряпья, потянул за уголок белый когда-то платочек да набросив кутихе на лицо, смачно приложился к щеке. Домовуша дрогнула и завозилась. Выпроставшись из-под платка закраснелась от подобной галантности, полезла целоваться в ответ.
- Погодь, ненасытныя! Дай хоть платочек накину! – на манер торреро дворовый затряс грязноватой тряпицей перед кутей. – Ох, перепадёт мне от дрёмки! От и достанетьси!
Услышав про дрёму, кутя насупилась и отстала. Напрасно кот подставлял ей пушистую щёку, напрасно тянул губы трубочкой. Он успокоился лишь тогда, когда сорока клюнула его в лапу. И сразу принялся возмущаться:
- Что ты творишь, Матрёшка! Дай нам с чувствами разобратьси!
Но Матрёша была неумолима – суетясь возле дворового, подталкивала его к дверям, побуждая выйти из комнатушки.
- Твоя правда. – со вздохом кот отбросил платок. - Засиделиси мы. Пора за дело приниматьси. Я тут знакомства завёл, с одной хозяюшкой снюхалси близко. Пойдём до неё, может подскажет, как с тебя заклятку отвернуть.
- Это с какой такой хозяюшкой? – кутя сердито наставила рожки, а сорока зашлась трескучим смехом, что-то застрекотала в ответ.
- Не ври, Матрёшка! – возмутился кот. – Никакой я ни Дон Жуван. Они сами ко мне чипляютси, так и вертятси возле меня, так и вьютси! Хозяюшка из местных будет, главной помощницей Маре приходитси. Она ж меня и спасла, до этого ходу вывела. Я тольки в деревню собралси, а тутачки – вы.
Кутя на это смолчала, поправив розовеющие кудельки, первой направилась к дверям, за ней резво посеменила сорока, и коту пришлось обгонять их, чтобы стать во главе процессии.
Выбравшись из комнатушки, он огляделся с опаской и после поманил остальных, показывая, что дорога свободна.
Длинный сверкающий коридор уходил вдаль, по сторонам размещались совершенно одинаковые двери. Дворовый пересчитывал их по пальцам и бормотал возмущённо:
- Все на один манер! Хочь бы какая отличия приключиласи! Как нужную дверку найти? Левая или правая? Какенныя по счёту самая та?
Сорока вторила ему, не замолкая ни на миг – всё ругала незадачливого ухажёра. Кот же считал и считал, отдуваясь и топорща усы. Наконец он не выдержал – выбрав дверь наугад, осторожно приоткрыл её и заглянув, охнул.
- Пипец котёнку! Бывалошный, братишка! Как это она тебя! За что жи?
Ввалившись внутрь, подскочил к ледяной фигуре, застучал по ней, безуспешно пытаясь дозваться перекидня.
Спутницы дворового молчали, потрясённые представшей картиной – огромный зал простирался перед ними и весь был заставлен причудливыми фигурами. Здесь, словно умело вырезанные кем-то изваяния, томились под ледяной коркой зазевавшиеся и впавшие Маре в немилость обитатели изнанки. Живыми оставались только глаза, с мольбой смотревшие сейчас на вошедших.
- Братишка мой названный! – дворовый ткнулся в холодный бок. – Выручу тебя! Усом клянуси! Дай тольки соображению включу.
Заглянув за спину перекидня, он взвизгнул и потряс кулаком:
– И кошкалак здеси! Доигралси, изверг! Сманил братишку к себе! В нарды резалиси и помёрзли!
- Откуль знаешь? – пробасила дрожащая кутя. – Ох и холодно здесь! Ох и люто!
- По глазьям его поганым понял! Вишь, как виновато таращит! Я его проводником до Тоси послал, стервеца... – прихватив себя за уши, дворовый расстроенно замер. – Одна за одной заботушки! И Лада. И Аннушка с Тимкой! Брательник! И Тося! И ты! – он кивнул суетящейся рядом сороке. – Всё стразья тебе затмили! Весь ум за ними растворилси!
Сорока нацелилась было клюнуть кота, да из угла выкатился белый клубок, поднялся с пола встрёпанной махонькой старушонкой. Одноглазой и сморщенной, сердитой-пресердитой.
- Вашему дому от нашего – поклон! – тут же нашёлся дворовый и приложился почтительно к сухонькой когтистой руке.
- Случилос что? Зачем опять пришёл? Зачем их притащил?
- Обстоятельства так сыграли! – кот состроил умильную мордаху и послал старушонке воздушный поцелуй. - Не гневиси, хозяюшка! Подмогни ещё разок! А уж я отплачу! В долгу не остануси!