— Не нравится мне март, — сказал племянник. — Даже больше скажу...
— Не надо больше, — перебил дядя Вася. — Ты лучше к окну подойди.
Серёжа подошёл к окну с раскрытой форточкой, потянул носом холодный воздух.
— Что дальше, дядька? Нос мёрзнет. А твои рассуждения о мартовском воздухе я уже слышал.
— Не в том дело. Пойдём-ка во двор.
Они вышли во двор, племянник облокотился о бочку, скованную хрустящим льдом. Дядя закурил.
— Чего это ты? — удивился племянник.
— В марте всегда хочется, — объяснил дядя.
Над ними нависали ветви яблони, тёмные на тёмном. Луна убывала в неизвестном направлении. В поисках себя она пряталась за тучами.
— Март — не для имущих духом, — сказал дядя.
— Вот и я том же. Пойдём домой.
Племянник нетерпеливо притопнул ногой.
— Да погоди ты! — возмутился дядя.
И тут же мягко продолжил:
— Погоди, Серёжа. Ты послушай.
Там, за вётлами, переговаривались ночные птицы. Однообразно лаяла собака. За забором кто-то горько ругал самого себя. Потом раздалось шарканье.
Издалека-издалёка, шаркая ногами в тёплых валенках, пришёл март. Был он сед, страдал одышкой. Одет в тулупчик, на голове шапка-ушанка. Все имущие духом, при виде его, разбежались.
Март присел на завалинку, скрутил папироску.
— Дать прикурить? — спросил дядя.
Март кивнул.
Племянник прижался к бочке, не шевелился. Во все глаза смотрел он как покуривали март с дядей, похрустывали колким ледком, усмехались, поглядывали в тёмное на тёмном.
— Пойдёшь? — спросил дядя.
Март кивнул.
— А то, гляди, оставайся. Посидим ещё.
Март усмехнулся. Подмигнул племяннику.
— Пора ему, — объяснил дядя. — Дел-то невпроворот.
Март подошёл к племяннику близко-близко и заглянул в его глаза.
Проталины там были и кораблики в клеточку. В глазах племянника таился апрель.
Март тихо дунул, племянник сморщился и быстро заморгал.
«Что за слёзы? Зачем они?» — думал он. — «Откуда эта жалость? Почему я так счастлив?»
Дядя отвернулся. Серёжа вытер лицо ладонью.
— Ушёл? — спросил он.
— Ушёл, — сказал дядя. — Знаешь, сколько нищих духом вокруг?
— Сколько? — прошептал племянник.
Где-то близко шаркали валенки по хрусткому льду.
И сладко тянуло горьким дымком неторопливо скрученных папирос.
Записки о дяде и племяннике
