‒ Бабушка, а почему ты печку спасительницей называешь? ‒ спросила Иришка, глядя, как бабушка ворошит кочергой угли в печи и приговаривает ласково: «Матушка ты моя, кормилица, спасительница!»
За окном стояла морозная лунная ночь, рисовала причудливые узоры на стёклах, серебристый свет луны искорками разбегался по ледяным кружевам. В деревне у бабушки было хорошо даже зимой. Днём можно было кататься с горы на салазках или лыжах, вечерами ‒ слушать бабушкины истории, которых у неё было не перечесть.
‒ Так она и есть моя спасительница! ‒ ответила бабушка, возвращая на место заслонку. ‒ И греет, и кормит. И жизнь мне однажды спасла.
‒ Как спасла? Расскажи, бабушка! ‒ попросила Иришка, приготовившись слушать интересную историю.
‒ А вот сейчас! Чаю только нам налью мятного, ‒ ответила старушка, неторопливо разливая чай, выкладывая из старенького серванта конфетки в плошечке.
Она чинно уселась за стол, отхлебнула горячий душистый напиток и зажмурилась от удовольствия. И лишь после заговорила, медленно погружаясь в собственное далёкое уже прошлое:
‒ Лет пятнадцать мне тогда было, совсем девчушка была. Время было праздничное, святочное. Хоть и не принято тогда было эти праздники-то справлять, но на гуляния мы бегали, конечно. В ту зиму мамка меня впервые отпустила с девками в соседнюю деревню. Там клуб был сельский, кино, бывало, показывали. Танцы почти каждые выходные. Наши девчонки там допоздна засиживались, у родни да у знакомых ночевать оставались, а у меня мать строгая была. «Нечего тебе, ‒ говорит, ‒ по чужим дворам шастать да по чужим домам ночевать. Погуляешь до темна, а там и домой. До нас тут недалеко, по дороге километра три, путь нахоженный, в школу каждый день ходишь. Придёшь ‒ не заблудишься!» С тем условием и отпустила.
Ох, и нагулялись мы тогда! Чаю с блинами напились, наигрались, песен напелись, а как темнеть стало, я начала обратно домой собираться. Девчонки-то меня отговаривать кинулись, мол, куда ты, гляди, стемнеет скоро, страшно одной-то. Ну, я не робкого десятка была, посмеялась только. С чего бы мне бояться-то? Волков в наших краях уже лет двадцать не видел никто, погода ясная, мороз лёгонький. Добегу скоренько, зато мамка не осерчает.
Закуталась поплотнее да пошла. За околицу вышла, иду, снег под ногами похрустывает, звёздочки на небе подмигивают. Луна выкатилась, так совсем светло стало. И вдруг слышу ‒ как будто едет кто. Колокольчик позвякивает, копыта лошадиные стучат. И весело так едут: со свистом, с гиканьем. А мне отчего-то страшно стало. Чудятся среди веселья звуки странные. Будто порыкивает кто-то, похрюкивает, хлыстом землю стегает. И дорога ‒ вот она, вся как на ладони. Ещё огоньки соседней деревни виднеются сквозь мрак, а никого нет. Кто и где едет ‒ не видать, а звук всё ближе. Страх такой взял ‒ мочи нет. Ну я и припустила бегом.
Бегу, огни родные впереди высматриваю, но не вижу ничего. Одно лишь поле бескрайнее заснеженное и звёзды яркие над ним. Уже мочи нет. В груди жжёт, волосы растрепались, платок на бок сбился. Ноги заплетаются, того и гляди упаду без сил. Вижу ‒ в сторонке от дороги дом стоит. Дай, думаю, забегу, хоть дух переведу да пережду, чтобы эти весельчаки проехали. Не ровен час, собьют меня на дороге, не заметят в темноте-то.
Подошла к избе, постучала в окошко, потом на крыльцо зашла, окликнула хозяев, а в ответ ‒ тишина. Прошла в сенцы без спроса, а везде тишина да темнота. Нет никого. Ощупью дверь на засов закрыла, осторожно прошла в кухню и к окну подошла. Пустая дорога в лунном свете серебрится, и слышно в тишине, как колоколец всё ближе, и свист с гиканьем. Даже слышно, как кони всхрапывают, а не видно никого. У меня сердце от страха заледенело. Хоть и надо домой, а сама думаю: никуда до утра с места не двинусь. Пусть и в пустом доме, но всё же под крышей, а не в чистом поле.
И вдруг вижу, вдоль дороги вихри снежные движутся. Ветра нет, а они вертятся и всё ближе и ближе к избе. Я от окна отскочила, по кухне заметалась. Ищу, куда бы спрятаться от такого ужаса. Поневоле все бабкины страшные сказки припомнила, хотя недавно ещё посмеивалась над ними. Я ж учёная, в школе учусь, книги умные читаю.
А вихри с дороги-то свернули да прямиком к избе. Я по кухне заметалась. Не знаю, куда бы схорониться. Никогда в жизни такого страха не испытывала. Сунулась туда-сюда, да и ничего лучше не придумала, как в печи схорониться. Залезла в жерло и заслоночкой прикрылась. Вдруг слышу ‒ в сенях лязгнуло: засов упал. Дверь в избу отворилась, и сразу сквозняком потянуло. Затопотало по полу, будто кто в сапогах кованых пришёл. Смеются, гогочут, хрюкают, лают по-собачьи, блеют по-козлиному. Я сижу в печи, шелохнуться боюсь. Знала б молитвы ‒ прочла бы, так и не знаю ни одной. В школе этому не учили.
А в избе сам собой свет вспыхнул, да такой яркий, что сквозь щели пробивается внутрь печи. А эти, ненаши-то, уже в кухню ввалились. Галдят, да всё не по-человечески. Мне хоть и страшно было, а любопытство взяло: кто ж это такие. Осторожно заслонку сдвинула и одним глазком глянуть решила. Смотрю, люди вроде, только одеты как-то странно. И на лицах маски. У кого свиная, у кого волчья, у кого ‒ козлиная. Тут меня страх-то отпустил маленько. Думаю, раз в масках да разряжены смешно, так это ряженые. Видать, решили по деревням проехаться, представление устроить. Хотела было уже вылезать из печи-то, да на ноги вовремя посмотрела. А там ‒ матушка родимая! Вместо сапогов с подковами ‒ копыта! «Это ж черти, которых вроде как не существует!» ‒ подумалось мне, и только я подумала, как они разом к печи повернулись. «Ага! ‒ кричат. ‒ Попалась нам! Вот мы тебя с собой-то и утащим!»
Я в самый дальний угол забилась, сижу ни жива, ни мертва. Чувствую только, что печка будто теплее стала. То совсем холодная была, будто не топилась давно, а теперь потеплела. А нечисть эта окаянная, вокруг печи ходит, внутрь заглядывает, а сунуться будто боится. Рычат только, хрюкают злобно, блеют, а достать меня не могут.
Долго они куролесили. Кричали на разные голоса, рожи свои жуткие в печь совали, дразнились да грозили. А как петухи вдали закукарекали, так свет погас и всё смолкло.
Сколько я в печи просидела, боясь нос наружу высунуть ‒ не знаю. Помню, что тепло там было, и я от этого тепла задремала маленько. Проснулась уже, когда рассвело. Сквозь щель в заслонке свет тусклый пробивается, в печи снова холодно. Тело скукожилось, руки-ноги затекли, пока я внутри сидела. Да и зябко уже стало. Прислушалась ‒ вроде тихо. Заслонку отодвинула, выбралась. Оглянулась вокруг ‒ да так и ахнула. Стоит посреди поля печь старая. Трубой небо подпирает. Деревня моя родная на краю поля виднеется. Чуток я до неё вчера не добежала. Всю ночь в печи просидела, которая после старого пожара одна и уцелела. Видать, хороший человек её ставил, на совесть сработал. Говорят же, что в печи душа печника остаётся. Вот она меня от лукавых-то и спасла. Если бы мне тогда на месте горелок изба целая не померещилась, я бы мимо пробежала. Догнали бы меня лукавые, заморочили и уволокли с собой. С той поры я печку-матушку всегда благодарю за спасение. Пока огонь в печи горит ‒ лихая сила дом этот стороной обходит.
#мистика #страшныйрассказ #страшнаяистория #страшнаяисториянаночь #страшное
Отблагодарить автора за истории:
Юмани 410011638637094
карта СБ 6390 0240 9000 0508 86