1928 год.
Яркое мартовское солнце пригрело крыши домов далёкой сибирской деревни Васьково. Капель. Ещё лежат сугробы снега, стоят морозы, но в воздухе пахнет весной.
Старый кот с обмороженными ушами сидит на завалинке. Жмурится, предвкушая бои за кошек.
Закончилась изнурительная зима и в деревню возвращаются сыновья и отцы, что уезжали на заработки. Сегодня в доме Скворцовых ждут Дмитрия. С раннего утра здесь жарят, стряпают и варят. Глава семейства - Макар Васильевич выставил на стол, накрытый вышитой скатертью, запотевшую четверть самогона и удовлетворённо крякнул.
Зина и Вера – сёстры наряжаются и заплетают в косы шёлковые ленты, ради такого случая. На лавке у порога сидит румяная дородная девица Даша. Её пригласили девушки.
- Мать, а чего от сына писем так и нет? – строго спрашивает отец. Жена не поворачивая голову грустно мотает, - что он паршивец удумал. С самого рождества писать перестал и ни на одно письмо не ответил.
- Уж не случилось ли чего, - вздыхает Галина Львовна, доставая из печи пироги.
***
За полгода.
Октябрь. Выпал первый снег и ударили морозы. В деревню Васьково приехали рекруты. Почти всю деревню активисты собрали на площади у магазина.
На высоком помосте, где раньше низвергнутый хозяин устраивал концерты, зазывая покупателей на ярмарку, теперь стоял стол и сидели с озабоченным видом незнакомые люди.
- Опять в колхоз агитировать будут, - предположил Потап, тыкая в бок соседа.
- Не, эти уж больно вежливые. Что-то просить приехали. Точно.
- Тихо! Дайте послушать, что там в стране творится, - одёрнул их другой сельчанин. - Сейчас расскажут.
Сначала выступили два мужчины в кожаных потёртых куртках. Долго говорили о победе пролетарской революции и необходимости поднимать страну из послевоенных руин.
- Страна начала строительство заводов гигантов. Требуются рабочие руки...
- Ну, я же говорил, просить будут, - обрадовался тот, что сразу почуял подвох.
- Жильём и питанием вы будете обеспечены... – продолжает агитатор.
- А что по деньгам? – выкрикнули из дальних рядов.
Пожилой в кепке ответил. По толпе пробежало волнение: то ли радости, то ли разочарования.
- Есть желающие записаться на стройку века? – торжественно спросил тот, что моложе.
- Пусть все выскажутся. Опосля решим к кому ехать. Эти тоже чего-то хотят, - буркнул дед Савелий тыкая клюкой на нервно ёрзающих в президиуме.
- Да! – немедленно вскочил человек в шинели, - Пусть сами решают, где им работать. А я приглашаю к нам на шахту. Работа тяжёлая под землёй, но и платим хорошие деньги.
Народ опять оживился и начал перешёптываться. Пока глашатый перечислял все достоинства работы шахтёра, Дмитрий обнял за плечи Любу и шепнул ей на ухо:
- Может и мне попытать удачу? Заработаю денег и к пасхе сыграем свадьбу. А, Любушка?
- Что ты, Митинька! – насторожилась она, - а если с тобой что-то случиться там под землёй? Нет. Я такого не переживу.
- Дом куплю свой. Хозяйкой в нём будешь, а?
- Не спеши, Митя, погляди, что народ скажет.
***
Дмитрий ещё летом обратил внимание на худенькую, голубоглазую девушку с русыми косами по пояс. Она гуляла по белому от ромашек лугу и плела венок. В её лёгкой походке, плавных движениях было что-то завораживающее. Люба выделялась среди деревенских девушек с крупным телом, как ромашка следи лопухов.
Он подошёл и поздоровался. Она смущённо опустила глаза и ответила. А когда подняла на него свои синие озёра под густыми ресницами, его сердце оборвалось. Всё.
Их взгляды встретились и оба поняли, что это судьба.
Так всё лето он тайком убегал из дома, чтобы погулять с любимой вдоль реки, среди ромашек. Они встречались почти каждый вечер.
***
Следующим выступал пожилой военный с уставшим, помятым лицом. Он говорил спокойно, без энтузиазма, но убедительно.
- Агитировать особо не стану, сами решайте. Предлагаю охрану военного объекта. Работа не тяжёлая: стой на посту с ружьём и стереги. Главное, не засни на посту.
Раздался дружный смех. Народ оживился и заволновался.
- Оно конечно, обещаете вы все красиво, - закашлял дед Савелий и прищурил один глаз, - токма как на деле всё будет?
- Не волнуйтесь. Мы заключим договора и выплатим вам всё до копейки, - наперебой начали рекруты.
Деревенские выстроились в очереди, чтобы записаться. Дмитрий выбрал работу охранником.
- Любушка, не волнуйся. Это не под землёй, не спину надрывать на стройке. Стой себе с винтовкой и в ус не дуй. Я прибросил, за полгода как раз скоплю на дом.
Со спины к нему подошли отец с матерью и сёстры.
- Соглашайся сынок! – хлопает его по плечу отец, - весной поросят купим, бычков. Представляешь, как это выгодно будет в наше неспокойное время.
- Нет, бать. Я дом хочу покупать, - оборвал его Дмитрий, - приеду и сразу женюсь на Любушке.
- А чем тебе родительский дом негож? – возмутилась мать, сердито зыркнув на девушку.
За её спиной зашушукали дочери:
- Вот, стерва! Прилипла к Митьке, как банный лист. Надо её отвадить.
- Пусть только брат уедет, мы её отучим даже глядеть в его сторону.
- Мама, моя жена сама себе хозяйкой будет, а не под вашим неусыпным присмотром. Я не допущу, чтобы ею помыкали, - строго ответил сын и поглядел на невесту.
Люба слегка покраснела и улыбнулась.
Через три дня на той же площади стоят телеги, куда рассаживаются нанятые. Их провожают не только родные, но и вся деревня. Другой «движухи» всё равно нет.
Люба плачет, уткнувшись лицом в грудь Мити. Чуть поодаль стоят его родные.
- Ну, перестань, ромашка моя, - успокаивает он, поглаживая её по спине, - всё будет хорошо...
- Боязно мне, Митя, - поднимает она глаза полные слёз, - душа не на месте. Страшно так, что не увидимся мы с тобой более...
- Вот глупости, - смеётся он, - ну, что может со мной случиться? Сама посуди...
- Мама, гляньте на эту бесстыжую, - говорит Зина, - совсем совесть потеряла. На людях виснет у Митьки на шее, а ведь ещё не жена.
- И не будет! – криво улыбается Галина Львовна.
- Любушка, я ведь не один туда еду, а с Мишкой из нашей деревни, - оправдывается он, - вместе и вернёмся. Зима кончится, и мы приедем. Свадьбу сыграем, свой дом поставлю. Заживём!
Ночь под Рождество.
Именно в такую ночь выпало дежурить на посту Дмитрию. Он стоит, закутавшись в овчинный тулуп в небольшой деревянной будке. Постоял, попрыгал на месте, разгоняя сон, и вспомнил, что парень – его сменщик шепнул как-то, что спрятал в сугробе за будкой табуретку.
- Пока стоишь, ноги так затекают, что потом идти невозможно, - признаётся он, - вот я и приспособился сидеть, пока разводящий не видит. Можешь тоже воспользоваться. Но потом опять спрячь. Понял?
Дмитрий обошёл вокруг. Несколько раз ткнул штыком винтовки в сугроб. Наконец он уткнулся во что-то твёрдое.
- Ну, слава богу! – обрадовался он, - не обманул.
Разрыл руками сугроб, достал старенький табурет. «Ну, всё же лучше сидеть, чем стоять, - думает он, отряхивая сидение, - только бы не проспать когда караульный поедет».
Навалившись на винтовку и подняв от ветра высокий воротник, закрыл глаза. Хрупкий образ Любы сразу всплыл. Она грустно улыбалась и молчала. Последние два месяца он совсем перестал получать от неё письма. Родители писали часто, но каждый раз уверяли, что «Любка твоя таскается с приезжим учителем и теперь ходит брюхатая». Дмитрий даже дочитывать такую гадость про любимую не стал. Порвал письмо. «Чтобы моя чистая ромашка? Моя любимая Любушка? Никогда не поверю! – думает он про себя, - но, что могло случиться? Почему не отвечает на мои письма?»
Он увидел себя рядом с Любой на их поляне. Взявшись за руки, они бегут к реке. Там у самой воды остановились и смотрят на закат.
Откуда-то издалека, слышит топот копыт и колокольчик. Дёрнулся. Проснулся. Топот приближается всё ближе и ближе. Уже слышен храп коней.
Дмитрий встал и протёр глаза, не сон ли. Напротив его поста остановилась тройка вороных коней, запряжённых в странную чёрную карету. Он такого никогда не видел.
Кони такие огромные, что до холки нельзя дотянуться. Из кареты выпорхнула девушка в одном чёрном платье и такой же вуали на голове.
Дмитрия даже передёрнуло от такого вида несчастной. «Вот глупые женщины, - удивился он, - неужели в такой мороз нельзя одеться теплее?» Не успел он закончить свою мысль, как услышал знакомый голос:
- Митя! Родной! – к нему, протягивая руки, бежит Люба, - как я соскучилась, любимый!
- Люба? – опешил он, не понимая, как она здесь оказалась, да ещё раздетой, - как ты здесь?
Невеста обвила ледяными руками его шею и разрыдалась.
- Прости меня, Митинька! Прости! – запричитала она.
- Что ты, что ты! – мне тебя не за что прощать, - разве, что письма писать перестала.
- Это ты перестал мне писать, а я тебе каждый день писала. О помощи просила. Митинька, как они надо мной издевались...
Она снова зашлась в рыданиях.
- Так! Да что случилось- то? Говори толком, - строго говорит он, завернув девушку с тулуп и усадив себе на колени.
- Сразу, как ты уехал, по деревне поползли сплетни, что я брюхатая, - всхлипывая сообщила она, - но ведь мы договорились до свадьбы ни-ни.
- Ну! – нетерпеливо перебивает он.
- Это твои сёстры и мать мне травлю устроили. Но мало того, они срамили моих родителей, что дочку блудницей вырастили. Нигде им проходу не давали: ни в магазине, ни на улице. Отец не выдержал. Избил меня вожжами и выгнал из дома. Сказал: «Где брюхо нагуляла, туда и рожать ступай, бесстыжая». Я ему клялась и божилась, ничего не помогло. Мне пришлось прийти к твоим родителям в дом. Ту всё и началось. Зина с Верой меня просто ненавидят. Работу заставляли делать самую тяжёлую на скотном дворе, спала на полу у порога. Там же и ела, как собака. По улице пройти не могу. Вслед кричат: «Блудница! Гадина!» Дети камнями кидаются. Вся спина в синяках.
- Милая ты моя, - прижал он к себе девушку, скрывая слёзы на глазах, - да разве такое возможно? Может ли человек быть на такое способен?!
- Прости меня, Митинька, - плачет Люба, - не вынесла я издевательств. Родители от меня отреклись, односельчане оскорбляют, а твои просто, как с животным обращались. Повесилась я, Митя...
- Что? – не понял он и начал растирать её холодные ладони своими руками, - ты замёрзла. Бредишь...
- Нет, Митя, - она вырвала свои руки и тихо сказала, - мне не холодно. Больше не холодно. Прости меня, Митя, но я больше не твоя невеста, а его.
Она кивнула на извозчика, что сидит высоко на козлах. Дмитрий поднял на него глаза. Извозчик оказался огромным мужиком. На голове его козлиные рога. Когда тот повернул лицо к Дмитрию, его как током ударило. На него смотрели абсолютно безжизненные красные глаза, а лицо постоянно менялось: козлиное, волчий оскал, старик с безобразной бородкой, юный красавец и много-много ещё.
- Раз я невинная девушка, то за мной он приехал сам. Теперь я его невеста. Отдана ему на вечные муки.
Митя обнял Любу и они оба разрыдались.
- Нет! – закричал он, - никому тебя не отдам!
- Поздно, милый, поздно, - шепчет ему Люба.
Кони встали на дыбы и заржали, подавая сигнал, что пора ехать. Люба вскочила на ноги и крепко поцеловала Митю.
- Вот, возьми, любимый, - она протянула ему кисет вышитый ромашками, - помнишь, как наша поляна? Не забывай меня любимый и прости. Мне пора. За то, что я при жизни была мученицей, мне разрешили последнее желание. Я попросила встречу с тобой, любимый мой. Ненаглядный мой, Митинька.
Дмитрий целует её холодные руки, а слёзы застилают глаза. Он крепко вцепился в её тонкую талию не в силах расстаться. Но извозчик хлестнул кнутом, и боль обожгла всё тело.
***
Очнулся под утро. Слышит топот копыт. «Любушка моя! – обрадовался он, - значит, это только сон был? Скоро приеду и мы поженимся. Только дождись меня, родная!»
Вдали показался конь разводящего. «Что-то он рано сегодня», - подумал Дмитрий и поспешно вскочил с табурета. Он едва успел затолкать его в сугроб за будкой, как тот подъехал.
- Ты где был? – сердито рявкнул он вместо приветствия.
- По нужде за будку ходил, - отрапортовал он.
- А! Ну, хорошо. С праздником! Сегодня в честь Рождества Христова в столовой всем велено выдать по двести грамм спирта. Гуляем.
Дмитрий улыбнулся и про себя подумал: «Я бы и сейчас с морозу выпил. Все кишки промёрзли».
- Тебя Скворцов через час сменят, а я на другой пост. Там ночью стреляли. Надо проверить.
Он уже развернул лошадь, чтобы ехать дальше, но остановился и заметил:
- Ты чего такую красоту топчешь, - смеётся он, показывая на снег, - невеста кисет вышивала?
Дмитрий опустил голову и обомлел. Кисет в ромашках лежит под ногами. «Так это не сон был? – перепугался он, поднимая кисет, - нет, нет! Этого не может быть!»
Через две недели из деревни сообщили, что Люба умерла в ночь под Рождество.
***
Мартовский день в деревне Васьково.
Из-за шторки выбежали нарядные сёстры схватили раскрасневшуюся от напряжения Дашу под руки и увели в свою половину.
За шторкой шёпотом дают ей наставления:
- Ну, чего ты такая надутая, - хохочет Зина, - не волнуйся, будет Митька твоим. Мы с Веркой об этом позаботимся. Опоим его травками и уложим спать после застолья, а ты ложись с ним рядом.
- Я? – перепугалась Даша.
- Ты, ты! Ты же за него замуж собралась. Не волнуйся, он ничего не вспомнит, - уверяет Вера.
- Ага! А если он жениться на мне не захочет, - сомневается девушка.
- Захочет, захочет, как миленький.
В зале за накрытым столом сидят родители. Они нетерпеливо поглядывают то на дверь, то на окно.
Вбегает почтальон Тамара.
- Ну, что не приехал ваш? - спрашивает она с порога, - а Мишка Поляков вернулся. Уже часа два, как песни поют за столом.
Так же быстро выскочила, хлопнув дверью.
- Это что наш поганец позорит нас? – не на шутку разошёлся Макар Васильевич, - Мишка домой, а он по гостям...
- Там и деньги у него вытянут. Бежим, пусть хоть деньги отдаст, а сам пьёт дальше с друзьями, - предложила мать.
- И мы! И мы! – хором заголосили сёстры и Дашка.
Бегут к дому Поляковых.
В центре стола сидит уже пьяненький Михаил и слушает песни односельчан. Его мать сидит рядом и гладит его плечо, с любовью глядя на сына.
- Где он? – заорал Макар Васильевич, вбегая в избу и озираясь по сторонам, - где Дмитрий?
- Ты чего сосед раскричался? – успокаивает его хозяин дома, - проходи, садись за стол. Выпей за возвращение моего Миши.
Он начал наливать домашнее вино в стакан, но незваный гость грубо оттолкнул его, что тот пролил спиртное на скатерть. Более того, Макар Васильевич подбежал к Михаилу и схватил его за грудки:
- А ну говори, где мой сын!
- Не знаю! – он убрал его руки и встал, - мы с ним расстались недели две назад в Москве.
- В Москве? – переспросили сёстры и мать.
- Да! Мы давно собирались побывать в этом городе, вот и поехали сразу после заработков.
- Его обокрали? – предположила мать. Кто-то ойкнул и запричитал.
- Нет! С чего вы взяли? – спокойно сообщил Михаил, - а прощаясь со мной на вокзале, он велел вам передать привет: «дескать, не поминайте лихом, но больше у вас нет сына!»
- Что? – вскрикнул Макар Васильевич и замахнулся кулаком на Михаила. Тот перехватил его руку и завернул её за спину.
Старик застонал от боли. Подбежали жена и дочери:
- Пусти! Отпусти его.
- Убирайтесь из моего дома по-хорошему. Я знаю, как вы сжили со свету его невесту Любу. Я бы на его месте тоже отказался от таких родителей.
- Но где он? Скажи хотя бы где он теперь? – просит отец.
- Не знаю, - равнодушно отозвался Михаил, - правда, не знаю. Когда я уезжал, он ещё сидел на вокзале и думал, куда ехать. Правда! Не знаю.
- А-а-а! – взвыла мать, - за что нам такое горе? Отец уже старый работать не может, а сын сбежал из дома.
Семья Скворцовых, всхлипывая и разочарованно вздыхая, вышла вон. Их провожают задумчивые взгляды односельчан.
***
Поезд, монотонно постукивая колёсами, едет на юг. В тамбуре курит Дмитрий. За окном мелькают цветущие поля яблонь, персиков. Он прижал руку к груди. Там под рубахой висит кисет вышитый ромашками – последняя память от Любы.
- Прости меня, родная моя Любушка. Ромашка мой нежная. Не уберёг я тебя от этих нелюдей.