Когда я перешла в 6 класс, родители подыскали мне репетитора. И не абы какого, а пожилую даму "из бывших", которая была не графиней, не то княгиней. На одном из молебнов по случаю победы российского оружия видела Царскую Семью собственными глазами. Ко двору представлена не была, а вот ее родители принимали участие в последнем балу Романовых в 1904. Ровеснице века, ей было немного за 70 в далеком 75 году, но она сохраняла удивительную ясность ума и сообразительность.
Она занимала небольшую квартиру в доме на набережной канала Грибоедова. И эти 30 с небольшим квадратных метра были настоящим окном в старую дореволюционную жизнь. Кружевная скатерть на столике, картины на стенах. Старинное фортепиано, милые безделушки на полочках, акварели на стенах. Увы, старинных фото семьи не было — их все пришлось уничтожить в 37-м году. Чай Зинаида Аркадьевна заваривала в старинном кузнецовском фарфоровом чайничке и пила из чашки с блюдцем. Мебель в комнате тоже была старинная, резная, с причудливыми изгибами.
Мы жили неплохо, поскольку отец занимал серьезную должность в одноим из ленинградских НИИ, но наш советский быт казался картонными декорациями студенческого капустника по сравнению с роскошью маленькой квартирки моей преподавательницы. Хотя все вещи в ней были старыми, со следами бытования, но чувствовалось, что они переживут и свою хозяйку, и меня, и не утратят своей прелести.
Зинаида Аркадьевна всегда выглядела безупречно. Прямая осанка, аккуратная прическа волосок к волоску, блузки из каких-то немыслимых тканей благородных оттенков: слоновая кость, бисквитный, какао шуа с кружевными жабо с приколотой брошью. Все это было перешито из нарядов ее молодости. Представить Зинаиду Аркадьевну в советском ситце или кримплене "простой геометрии" было немыслимо!
Насколько я понимаю, выжить в гуще революционных событий и остаться жить в милом сердцу Петербурге (она никогда не называла наш город Ленинград!) ей помогло удачное замужество. Ее супруг был членом партии и его каким-то чудом миновали репрессии и чистки. Любви особой там не было, но Зинаида Аркадьевна бесконечно уважала его, поскольку он спас ее семью от гибели. Это был брак-благодарность и удивительно успешная попытка выжить среди кошмара, который творился в первой половине 20 ст. в нашей стране.
Французским Зинаида Аркадьевна владела в совершенстве. Порой между зубрежкой глаголов и спряжений, она, словно оракул, начинала рассказывать о старой жизни по-французски. Поначалу я ничего не понимала, но потом стала выхватывать отдельные слова в потоке речи, потом к своему вящему удивлению, разбирать некоторые предложения... Это продолжалось не один год, а несколько лет, с 6 класса по выпускной, 10-й. Поэтому историю жизни Зинаиды Аркадьевны я знаю хорошо — во всяком случае то, что она мне рассказала.
Во время революции ее семье помог бежать за границу ее будущий муж, друг детства, сын секретаря ее отца. А Зинаида заболела накануне отъезда: был сильнейший жар. Мать и отец метались между больной старшей дочерью и младшими детьми, пока Зина не сказала, чтобы они уезжали. Оставаться в охваченном революцией городе было опасно.
Павел отвез девушку к своей матери и оставил под видом троюродной сестры. А потом пути отступления были отрезаны. И Зинаиде Аркадьевне пришлось выйти замуж за Павла, потому что налаживать жизнь одной в фактически незнакомом городе будучи "благородного происхождения" было смертельно опасно. Своих родителей и младших сестер она больше никогда не увидела, но ни разу я не услышала ни слова осуждения судьбы или советской власти от Зинаиды Аркадьевны. Она была человеком необыкновенной выдержки и силы духа.
Павел обожал жену. Это он сумел вывезти некоторые вещи из родительского дома Зинаиды под видом обыкновенного разграбления. Он страшно рисковал, беря ее в жены, но ни разу в жизни ни в чем не упрекнул. Детей у них не было. Из-за Зинаиды Аркадьевны он не уехал с правительством в Москву, не пошел вверх по карьерной лестнице, хотя, пожалуй, это к лучшему: наверняка сгинул бы в 37.
В войну он оставался в городе, работал в горсовете. В блокаду выжили, потому что вовремя запаслись... сахаром и чаем. "Он придавал сил и надежды", — улыбаясь, говорила Зинаида Аркадьевна. Паек у Павла Алексеевича был улучшенный, помимо хлеба перепадала горстка какой-то крупы или немного капусты, но Зинаида Аркадьевна делилась этими богатствами с соседской семьей, в которой были дети. Когда ленинградцам отдали Марсово поле под огороды Зинаида Аркадьевна с энтузиазмом принялась выращивать там овощи и зелень.
В обществе тех лет, разумеется, было некоторое предубеждение против "бывших", но пообщавшись с Зинаидой Аркадьевной, я поняла, что то, что рассказывали нам в школе про дворян — ложь. Эти люди были приучены к труду с ранних лет и не представляли своей жизни без него, а потому мало чем отличались от большинства советских граждан. А в чем-то и превосходили их. Зинаида Аркадьевна любила повторять, что изучение иностранного языка — огромный труд, и только трудолюбивый человек сможет овладеть языком в совершенстве. "А зачем браться за дело, если ты не уверен, что доведешь его до конца? Легкомысленность не красит человека"! — всегда добавляла она в конце.
Однажды я прибежала к Зинаиде Аркадьевне в забрызганных грязью ботинках — была осень, шли дожди. Она увидела это, встретив меня в гостиной и сразу предложила тряпочку, чтобы я вымыла обувь. Я весело сказала, что помою их дома, потому что все равно по дороге домой их испачкаю. На что она ответила:
— Верочка, никогда не ленись в том, что касается твоего внешнего вида! Пока ты будешь спускаться по лестнице, тебе могут встретиться прохожие и подумать, что ты плохо воспитана, раз вышла из дому в грязных ботинках! Никогда не допускай неуважения к своей семье!
Эти ее слова, что нельзя допускать неуважения к своей семье меня потрясли до глубины души! У нас на первом месте был коллектив, а про причастность к семье почти никогда не говорили. Семья была лишь спутником коллектива. И стыдиться полагалось перед коллективом, как перед некоей внешней силой, но Зинаида Аркадьевна вернула фокус моего восприятия с внешнего на внутреннее, начало начал — семью.
И я поняла, что идеальная чистота ее квартирки, аккуратно уложенные волосы, изящные манеры — все это ради уважения к ее навсегда потерянной семье, память о которой она хранила все эти годы. Меня пронзило горькое и одновременно светлое чувство, я чуть не расплакалась. Одинокая пожилая женщина, которая почти не выходит из квартиры, принимая только школьников-учеников, все равно безукоризненно исполняет заветы потерянной семьи и общества, канувшего в небытие...
К счастью, Зинаида Аркадьевна ушла в комнату, а я, протерев ботинки пошла в маленькую ванну и там хорошенько умылась. Мне хотелось обнять мою учительницу, но я не посмела этого сделать.
Поступив в институт я перестала заниматься у Зинаиды Аркадьевны, да и она сдала, брала только малышню, которую учила читать. Но я навещала ее. Покупала пирожные и приходила на воскресный чай. И она продолжала рассказывать мне на безупречном французском о своей молодости, о родителях и друзьях, катаниях на коньках и езду на тройках по Невскому, о купцах и крестных ходах, о дивной прекрасной стране, исчезнувшей с лица земли.
