Яркий свет вспыхнул сверху ослепив. Вика прикрыла глаза ладонью. Комната, где только что Макс изменял ей, слилась с темнотой, оставив только запах горелого дерева. Рядом снова мяукнул кот, и мягкий звук вывел ведунью из ступора. Вика огляделась, но кота снова не увидела.
Ведунья ослабила сжатые пальцы и почувствовала, как обжигают кожу свежие царапины. Подняла ладони к лицу, нахмурилась. Обе они были и испещрены будто красными змейками. В голове поплыли разные слова, фразы, изображения. Вика подняла глаза вверх и вправо, зацепив нужные слова взглядом. Повторила пойманное шепотом и с особой интонацией, коснувшись каждого пальца языком. Кровь перестала сочиться из царапин, кое-где тут же проявилась розовая пленочка, как под содранной, но еще не отвалившейся болячкой.
Со всех сторон подул сильный ветер, вызывая в теле ведуньи дрожь. Каждый атом воздуха был особенным, будто пропитанным смертью, и источник его находился неподалеку. Внутри того места, где находилась ведунья. Она чуяла это каждой клеточкой. Мысли об измене Макса и его желании забрать дочь тотчас ушли на второй план. Предвкушение чего-то еще более страшного, чем только что пережитое, сковало горло.
Опасения оказались ненапрасными. Холодный ветер забрал с собой запах горелого дерева, но принес нечто еще более неприятное. Затылком Вика почуяла, что сзади нее кто-то стоит. Резко обернулась. Никого. Еще раз. Снова никого. На третий раз удалось застукать позади себя темную размытую фигуру, которая сначала заметалась, но потом растворилась в стене как безликая тень.
Через несколько шагов от Вики раздался легкий скрежет, а потом плач. Детский плач. Такой же Вика слышала в церкви, когда оборотень приходил за ней. Скрежет усиливался, будто кто-то пытался открыть предпоследнюю дверь в коридоре. Ведунья ясно представила себе маленькую ручку с тонкими пальчиками. Скрежет прекратился, как только Вика приблизилась к двери.
Из комнаты раздался громкий голос Макса и еще один – детский. Вика медлила, готовясь к тому, что увидит за этой дверью. Томительные секунды собирались напряжением на ее пальцах, застывших на ручке двери. Ведунья затаила дыхание и на несколько секунд перестала слышать голоса из комнаты, отслеживая только удары своего сердца, прыгающего как блинчик по водной глади.
Собрав остатки сил и мужества, ведунья толкнула дверь. Та легко подалась, выпуская на Вику теплый воздух с запахом карамели. Голоса Макса и шестилетней девочки сначала напоминали одновременные хрипы и бульканье, но ведунья попробовала слушать не ухом, а неким другим органом, который сейчас пульсировал у нее во лбу. Не снаружи, но где-то внутри. И тогда слова стали понятными, однако, слишком ужасными для любой матери и жены.
Тоненький детский голосок говорил то, от чего на Вику накатывала паника, и невидимый кулак сжимал сердце. В пятне лунного света на бледно-сером мраморному полу с босыми ногами стояла девочка лет шести в коротком платьице. Волосы ее были распущены, а губы кокетливо надуты.
Девочка смотрела на Макса, будто просила леденец, и говорила, что хочет избавиться от матери, чтобы получить ее силу, ибо та передается только через поколение. А Марьяна хочет быть самой сильной на Земле. Макс выглядел располневшим, был коротко пострижен, с клочковатой бородкой. На лице виднелись многочисленные шрамы. В глазах его отражался зловещий контур дочери. Их с Викой дочери.
Вика облизала сухие губы. Лицо ее сморщилось и, кажется, дошло до предела, за которым уже не чувствуется боль. Ведунья почему-то вспомнила соляной раствор, который в какой-то момент перестает впитывать соль. Также и она сейчас больше не могла. Не могла переносить чувства, которые в ней вызвали слова ее собственного ребенка.
Она ожидала, что после недавней сцены Макс согласится с Марьяной, но тот погладил девочку по голове и сказал, что та еще слишком мала для таких просьб, и что он не верит, что сейчас она говорила серьезно. Девочка нахмурилась и сунула ладошки себе подмышки. Вика не сдержалась и всхлипнула от боли дочерних слов, от страха, от обиды. Марьяна обернулась и взглянула на женщину в дверях. Ведунья увидела большие распахнутые зеленые глаза, ямочки на щечках, аккуратный нос, как у бабы Насти и пухлые губы. Девочка пронзительно смотрела на Вику и не узнавала. Со всех сторон запахло можжевельником.
Вика терпеливо улыбалась в ответ, ожидая, что девочка узнает мать, но лицо Марьяны неожиданно переменилось и в нем прочитались ненависть, отчаяние и злость. В напряженной позе девочки было что-то ужасное, что теперь касалось не только ее. Оно вылилось в сторону Вики, и тысячи мелких щипков, сделанных будто маленькими пальчиками, вмиг превратили кожу ведуньи в сплошной синяк.
Ведунья не понимала, зачем ребенок причиняет ей боль, и в то же время не могла ответить девочке. Боялась причинить вред.
– Макс, – тихо позвала Вика, и только тогда он увидел ведунью.
– Вика? То с тобой? Тебе плохо? – он кинулся в ведунье и успел подхватить ее тело, почти коснувшееся мраморного пола комнаты.
Девочка смотрела исподлобья на родителей, и ноздри ее напряженно вздрагивали.
– Вика, что ты с собой сделала? – Макс стягивал с нее кофту, потому на коже ведуньи то и дело появлялись новые синяки, и в некоторых местах набухали кровью свежие ссадины, появляющиеся рядом с синяками. – Чем ты себя поранила? – Он уложил Вику на пол и пытался что-то вспомнить, чтобы помочь ведунье.
– Наша девочка так хочет, – шептала Вика, – она не очень ласкова, Макс. Помоги мне... – Побледневшее лицо Вики исказилось от боли, бледные щеки пошли пятнами.
Макс бросил короткий взгляд на дочь и нахмурился.
– Прекрати! – приказным тоном крикнул он девочке, но та в ответ только прищурилась еще сильнее и Вика застонала.
– Прекрати немедленно, или я лишу тебя силы!– глаза Макса горели нешуточной злостью.– Она твоя мать! Ты не имеешь права причинять ей боль.
– Ошибаешься, папочка, – Марьяна проглотила огорчение от того, что отец запрещал делать то, что хочется, – меня породила сила, я ее наследница. А эта женщина мне никто. Просто случайное тело.
Вика прижала еще не до конца зажившую ладонь ко лбу. Ее щека подергивалась, казалось, ведунья сейчас заплачет. Но вдруг по комнате рассыпался ее невеселый лающий смех. Паника сменилась истерикой.
– Убей, – послышался знакомый голос отовсюду, – убей их всех, – шипело нечто из стен, из пола, с потолка, и ведунья чувствовала, как нож вздрагивал наготове внутри ее руки. Мысли пульсировали в голове как разгоряченный мотор, вызывая в ней совершенно разные желания.
Макс и девочка замерли. Казалось, они удивлены замешательством ведуньи, и ждут действий. Глаза ведуньи затуманились подозрением, и Вика закрыла глаза ладонями, как мать прикрывает крыльями своих птенцов.
– Не вижу, ничего не вижу, здесь никого нет, – повторяла она вслух и снова чувствовала, как нечто важное, похожее на остаток особой пуповины, размягчалось у нее во лбу и начинало разгонять то, что недавно было перед Викиными глазами и ушами.
Снова мяукнул кот. Вика придавила пальцами уголки глаз, помолчала, а потом шумно выдохнула. Сейчас выглядела она очень странно, лицо ее теперь было не бледным, а почерневшим, и абсолютно спокойным.
Кот мяукнул еще раз, и она вздрогнула. Откуда-то сверху пришло понимание, что происходящие события прошли свою высшую точку и все близится к завершению. Ведунья почувствовала на себе взгляд. Тяжелый, испытывающий, проходящий сквозь стены. Сейчас она готова была поклясться, что за ней наблюдают.
– Кто вы? – хотелось ей крикнуть вслед исчезающей комнате с мраморным полом, – зачем вы мучаете меня? – Но вслух только сказала то ли себе, то ли коту, которого никак не могла увидеть, – я не сдамся!
Тонкая, измученная, на фоне последней темной двери в два человеческих роста, ведунья выглядела совсем маленькой и беспомощной. Она облизывала сухие губы и настороженно прислушивалась к звукам, доносившимся из-за последней двери. Там стояла густая тишина. Вика уставилась на свои пальцы, снова замеревшие на ручке двери. Не в силах больше терпеть, надавила на ручку и шагнула в открывшуюся темноту, не догадываясь, что ее ждет.
