“Отечество в опасности!!!” - разливалось набатом над тюрьмами Парижа. Эхо вторило: “Женщины, на выход!!!” Именно с него и начался переполох в аббатстве Сен-Жермен-де-Пре вечером 2 сентября 1792 года. Далее раздалась барабанная дробь и троекратный залп артиллерийских орудий. Они возвещали о трех днях безумного гнева. Три дня, когда ярость народа отменила право на жизнь.
Ранее, еще в августе, революция отменила гендерные различия для насельников мужского монастыря. Тюрем не хватало на всех тех, кто по праву рождения жил во дворцах. Теперь здесь была заключена французская знать двух сословий и обоих полов.
Требование Равенства торжествовало. Правда, в ущерб его сестре Свободе. Ведь обитель Святого Германа на Лугах стала тюрьмой. Зато Братство не пострадало. “В тени эшафота все люди есть братья”, катрэнил как-то Мишель Нострадамус, философ и предсказатель Средних веков.
Его коллега по цеху из времен Новых Жак Казот находился как раз в одном из подвалов бывшего мужского монастыря в дни, получившие историческое наименование “Сентябрьских расправ”. Он ожидал участи, предсказанной им самим. Ему и сотоварищи по аристократическому классу.
Уже вывели первых пятьдесят человек во двор обители. Там самые умелые из особо гневных расправились с несчастными настолько быстро, что толпа, разместившись даже на монастырской ограде, взревела от яростной радости.
Изрядно поистрепавшиеся от общекамерного быта “кружевные аристократы” молча представали перед самозванным трибуналом. Председательствовал мрачный Станислав Майяр. Две - три минуты и страшный возглас председательствующего: “К производству!” ставил точку в земном существовании тех, кто ранее вершил судьбы нынешних судей.
Каждые пятнадцать минут выводили очередную партию обреченных. Как гром прозвучало оправдание некоему священнику. Не верящего в реальность происшедшего, его вытолкали за ворота монастыря. Тогда Народ вновь взревел: “Женщины, на выход!!!”. Уже повели первых. Но грозные марсельцы, передовой отряд революции, этакие красные латыши того времени, молча затолкали дам обратно. Их на потом.
Ближе к полуночи пришла очередь Жака Казота. Он предстал перед столом, за которым сидел уставший трибунал. Майяр полистал какие-то бумаги. Решение принято давно. Долго тянуть не стали, и семидесятитрехлетнего старика вытолкали на монастырский двор, заваленный трупами аристократов. Тут случилось то, чего точно не ожидал никто.
Надзиратель Лавакри не успел вернуть “под замок” всех арестанток, и одна из них вырвалась. Она подбежала к членам трибунала. Это была Элизабет, дочь Жака Казота. Она стала умолять о снисхождении к пожилому человеку, не потерявшему достоинства перед лицом разъяренной толпы, несущей смерть ему и ей.
В какой-то момент они прониклись стенаниями молодой женщины, просившей не за себя, но за отца. Или мотив им был понятен, или устали от крови и ярости. Скорее все вместе. Но ей было предложено выпить бокал за революцию. Вино на фоне крови стало причастием новой религии и путем к освобождению отца и дочери от гнева безумного народа.
Жак Казот родился 17 октября 1719 года в Дижоне. В семье Бернара Казота и Марии Топэн. Отец, не самый крупный землевладелец, сочетал должность секретаря суда с виноделием, как давно повелось во Франции. Таким образом удачно соединилось поместное дворянство с провинциальной властью и вполне приличными для местной знати деньгами.
Жак получил довольно приличное образование в Иезуитском колледже. Он углубленно изучал литературу для души и юриспруденцию для дела. В 1741 году иезуиты, покровительствовавшие наиболее способным ученикам, устроили Казота помощником Королевского прокурора в один из округов Парижа. А затем писарем при инспекторе проверок в Министерстве военно-морского флота.
С довольно ранних пор он пробует писать и даже издается, но служебная карьера приоритетна. 1 марта 1743 года он получает диплом Иезуитского колледжа Парижа. Практически сразу поступает на должность инспектора в том же Министерстве. В его обязанности входит контроль за строительством кораблей, их ремонт и вооружение.
Он часто бывает в командировках в различных портах Французского королевства. В 1747 году становится комиссаром, а еще через два года убывает на Мартинику для надзора за тыловым обеспечением флота в районе Подветренных островов. В этой колонии Жак Казот провел двенадцать лет. Женился на местной креолке Элизабет Руаньян, дочери Королевского судьи Мартиники.
За эти годы он сделал карьеру, заработал некое состояние, родил сына Сцеволу и дочь, названную в честь матери. А еще написал несколько поэм и романов, а также подорвал здоровье местным климатом и диковинными заболеваниями. В 1759 году он наконец получает отпуск и убывает в Париж. Больше на Мартинику Казот не вернется.
Через год Жак подает в отставку. Все имущество, что заработал в колониях, а там было довольно прилично, он передал главе иезуитской миссии Подветренных островов. С отцом Лавалетом он дружил много лет. Во Франции Казот должен был получить по векселю 50 000 экю. Наших миллионов этак шестьдесят. Достаточно, чтобы философу прожить безбедно. А еще хватило бы его жене и детям.
Однако что-то произошло между ним и Орденом Иисуса. Тридцать с лишним лет они благотворно друг для друга сотрудничали. Иезуиты ему дали образование и карьеру. Он, по всей вероятности, тоже служил им верно, иначе с ними не бывает. Причитающееся им черные братья забирали сразу. Но вот после отставки Папские янычары решили кинуть своего подопечного, и денег по векселю не выплатили.
Несколько лет он безрезультатно судился с Орденом. Жил на состояние, унаследованное от отца и приданое жены, а также плодами литераторства, которым окончательно увлекся после отставки. В итоге тяжбу он неожиданно выиграл. Так совпало, что одновременно с этой победой он стал членом Ордена иллюминатов.
Организации, сколь тайной, столь и влиятельной. И то и другое помогло ему вернуть состояние, с одной стороны. А с другой - он чуть было не лишился жизни, когда решил расстаться и с ними. Идеи построения всемирного государства Равенства, пусть даже путем большой крови, не особо привлекали Жака Казота. Всю жизнь он был убежденным монархистом, государственником и добрым католиком, хоть и вольно философствующим.
Литературный успех стал успехом общественным. Членство в иллюминатах придало его фигуре загадочности и некоего влияния на умы. Он привлекал либерально настроенные аристократические салоны. Тому способствовали: литературный талант на грани пророчеств, а он писал в стиле восточных сказаний с многозначительными выводами и предсказаниями. Философствования, во многом свободные от церковных догматов.
Мечтания о непременном благоденствии большинства людей, высказываемые столь романтично и вольно, что не могли не заражать эмоциями окружающих. Огромное обаяние, добрые голубые глаза и сильный характер — все это восхищало современников, знавших Жака Казота.
Когда 3 сентября 1792 года он с дочерью вернулся из Сен-Жермен-де-Пре домой, к нему прибежал старый друг Сен-Шарль. Он приветствовал чудом спасшегося писателя. Жак отвечал ему, что участь его предрешена, и он видит, как вскоре за ним придут жандармы. Казни ему не избежать.
Дело в том, что Жак Казот, в отличие от подавляющего большинства, был арестован за дело. Он действительно вместе со своим сыном готовил побег короля из-под стражи. Все было организованно столь наивно, что он не мог не попасть в поле зрения якобинцев. Но иначе мечтатель Жак Казот не мог. Романтик и монархист. Он верил в государство и самопожертвование.
Через свои связи на Мартинике Жак Казот собирался организовать выезд сбежавшего Короля в колонии. Его письма были практически сразу перехвачены введенной революцией цензурой. И уж если столь рьяно казнили знать, то чего им миловать аристократа и заговорщика в одном лице. Уже если они придумывали заговоры, то здесь велел сам Разум, которому теперь молились как Богу.
Сен-Шарль решил, что это очередное пророчество Жака Казота. Этот флер следовал за ним давно. Еще в начале 1788 года в одном из светских салонов Парижа собралась публика из либерально настроенной аристократии. Среди собравшихся было достаточно членов секты иллюминатов.
Беседа завязалась с декламации довольно похабных стишков. Далее, согласно моде, она потекла в теологическом русле. То есть присутствовавшие под громкий смех стали хулить не только Церковь и ее служителей, но и Бога с его сыном на пару. Сложно сказать, упоминали они Святой Дух или нет, но веселились, как было принято в те времена.
Далее светская беседа перешла на Вольтера. И им они остались не довольны. Получалось, что не было никого, о ком бы знать выражалась с уважением. Тогда слово взял всегда загадочный, обаятельный и остроумный Жак Казот. Он высказался в свойственной его литературе манере восточных пророчеств. В частности, он стал предсказывать судьбы, обращаясь лично к каждому из присутствующих.
Общая тематика сводилась к тому, что грядут времена, когда настанет то Равенство и та Свобода, о которой они все говорят. И тогда каждый из них будет убит. При разных обстоятельствах казнен или растерзан толпой. Один раньше, другой позже, но все присутствующие. В том числе и он, Жак Казот.
Этот случай помнили и без того, но особо тогда, когда все Это началось. Тогда же вспомнили “Поэму об Оливье”, написанную Жаком Казотом в начале шестидесятых годов. В ней он описывал свои видения будущего. Заключавшегося в том, что все проваливаются в некую яму, влекомые туда вместе с телами и отдельно головами убитых и умерших. Сотни мертвых разного возраста, пола и сословия.
Репутация предсказателя прочно закрепилась за Жаком Казотом. Себя таковым он не считал никогда, хотя и не опровергал подобных слухов. Он говорил о том, что предвидеть столь ужасающие последствия настоящего ему помогает понимание происходящего и наблюдения за окружающим его обществом.
11 сентября 1792 года за Жаком Казотом явились жандармы, и согласно его предвидению, увели в Консьержери. На протяжении двух недель велось следствие. Его обвиняли в заговоре против революции, в котором он, в отличие от многих, был виновен. Ибо он организовал его сам.
Организовал, потому что всегда верил в одно и то же. Потому что хотел спасти то, во что верил. То есть Короля и Францию. Он знал, что следствие и суд будут возглавлять его товарищи по братству иллюминатов. И здесь секрета нет, ибо по идейным соображениям он с ними и расстался.
24 сентября 1792 года трибунал во главе с Фукье-Тенвилем вынес единственное решение, которое мог и хотел. На следующий день Жак Казот был гильотинирован на Гревской площади.
Перед казнью он попросил палача Сансона передать часть состриженных волос его дочери Элизабет, томившейся в камере Консьержери. Ее казнят через два дня после. Стоя на эшафоте, он произнес: “ - Я умираю так же, как и жил. Я остаюсь преданным моему Господу и моему Королю”.
В заключительной речи иллюминат и судья Лаво произнес слова, смысл которых сводился к тому, что Жак Казот мог бы послужить Свободе и Равенству, какими их видят Революция и Народ, с той твердостью характера, что проявил на этом процессе, отстаивая свое несогласие с кровью, которую надо пролить ради этих ценностей. Этим несогласием он вредит их общему делу, а потому и должен быть казнен. Ибо неча в методах копаться, когда речь о ценностях идет. Да и пророчествовать поменьше надобно.
