- Зайди, зайди, не стой деревом, Алечка истомилась уже, гостей поджидаючи. Пропой у нас сегодня, ты мать, так благослови.
Лиза уже потеряла это слово… Она перестала чувствовать себя матерью, у нее выбили это чувство из сердца, выжгли каленым железом, и там теперь - на этом месте зияла черная дыра. В ней сквозили ледяные северные ветры, студили сердце, но Лиза не жалела об этом, наоборот, она подставляла его холоду, заледенев оно не так болело. Но иногда, чаще, чем она могла это перенести, в эту успокоившуюся каменюку плескали варом, и тогда боль пережимала ей горло, доводя почти до безумия. С той ночи, когда она ушла от Димки, хотя какой он ей теперь Димка, как был Никодимом, так и остался, прошла вечность. Кончилась зима, неуверенные, неожиданно потеплевшие ветры начали бродить среди непроглядных темно-синих еловых лесов, окружавших скит, они, осмелев, подбирались к домам, стучали в заиндевевшие окна, заставляя их плакать, буянили в полдень срывая толстые пуховые платки с женщин и ушанки с мужиков и снова прятались, сдавали позиции злобным метелям. Такая же круговерть металась и в Лизиной душе - она то замирала, то плакала, то неделями не выходила из дома, управляясь по своему разросшемуся хозяйству, благо Марфа освободила ее от работы, дав урок по поставке яиц и козьего молока на кухню, то бродила по скиту, как неприкаянная, тратя драгоценные минуты отдыха. У нее было чувство, что она перерождалась. Как личинка, сбрасывающая кокон, она превращалась к другую бабочку, через боль, отчаянье, одиночество и страх она становилась собой.
…
Тогда, в ту ночь, вернее в то тяжелое утро, когда она нашла фотографию Димки, узнала его, с трудом уняла кровь, хлынувшую внутри, заставила себя замолчать, зажав в горле эту вновь резанувшую ее боль, Никодим пришел к ней. Она лежала у себя на кровати, бросившись на подушку вниз лицом, закрывая голову двумя руками, а он осторожно присел рядом, тронул ее за плечо, потом настойчиво потянул
- Лиза…Лизонька…Что случилось, девочка? Я обидел тебя? Чем?
Лиза взвыла, как раненая медведица, вскочила, выпрямившись, заорала обалдевшему мужику прямо в лицо
- Чем??? Чем, ты меня спрашиваешь? Запах нарциссов он помнит, гад! А еще - что помнишь? Может и меня вспомнишь вместе с запахом этим?
Никодим отстранился, встал, отошел к печке, прижался к ней спиной и его широкие сутуловатые плечи совсем повисли, в одно мгновение превратив его в старика
- Почему ты кричишь? Я не понимаю, Лиза…Какой запах, ты о чем?
Лиза совсем остервенела, вырвала шпильки из наспех заколотых волос, выпустила рыжие волны на свободу, вертанулась на пятках
- А так? Так - помнишь? Или совсем потерял тут разум, поганый старик?
Никодим вытащил было баночку с табаком, но передумал, сунул ее снова в карман, устало и растерянно улыбнулся.
- Я не понимаю о чем ты говоришь. Но я вижу, что я тебе неприятен, что ты поспешила и, может быть, ошиблась. Прости меня. Мне не надо было этого делать. Прости.
Он молча натянул свою ушанку, тихонько закрыл дверь, и Лиза, чувствуя, как камни внутри нее дружно выстраиваются в стену, долго смотрела, как пурга заметает большие следы, похожие на следы от коротких охотничьих лыж. И она поняла главное - Димку простить она не может. Совсем. Никогда…
…
- Лиза! Опять стала столбом! Что-то надо делать с тобой, матушка, а то ты мне не нравишься, совсем нехорошая стала. Алечка! Мать встречай!
Марфа торжественно отнесла свое тело в сторону - она вообще умела так ходить, что казалось, что это не крошечная старушка, а большая и величественная царица - лебедь прямо, не человек. А навстречу Лизе выскочила Алиса - румяная, радостная, зеленоглазая. В светлом шерстяном платье почти в пол, с широкой атласной лентой, повязанной через лоб так, что отросшие ярко рыжие кудряшки не одуванчиком торчали в разные стороны, а аккуратно ложились волнами, очень украшая девушку, Алиса была прекрасна. Она подбежала к матери, таща за руку упиравшегося, как телок Лешку, затрещала без умолку
- Мне Марфа сказала, что ты моя мама. А то, что я тебя не помню, так это пройдет само. А я вроде и не совсем не помню, что-то такое проявляется у меня - рыжая женщина, худая, злая. Но на тебя не похожа совсем, вроде. Ну Бог с этим, смотри, мама. Алеша - мой жених. Марфа сказала, что ты должна благословить нас… Тебе он нравится?
Лиза совершенно не знала, как себя вести. Дочь разговаривала с ней, как с дурочкой, мама какая-то, благословить должна зачем-то… Она опять смотрела мимо нее, этот взгляд сквозь, уже стал Лизу преследовать, она уже начала верить, что ее, Лизы, вроде как и нет…Но Алиса смотрела так ласково и так радостно, а Лешка так просяще, что Лиза кивнула согласно. Все равно в этом мире все так не по-настоящему, все игра, все сказка.
-Так пошли скорее. Стол накрыт, все ждут. Марфа про какой-то пропой говорила, нас пропивать сегодня будут. Смешно же! Правда, мам? А на рукобитье ты опоздала, я так выла, что сама испугалась. Красиво раньше было, вот бы тогда жить, а мам?
Алиса протащила Лизу по залу в самую голову шикарно накрытого стола, усадила, села рядом, чуть шаловливо прижалась плечом. А потом совсем забыла про мать, кокетничала с женихом, отвлекаясь только тогда, когда этого требовал обряд.
- Вот, Лиза, видишь как они теперь? Ни страху, ни беды, ни совести, хихикают, знай. А мы раньше волком выли, как замуж идти. Потому и мужей не чтят, ни жен не любят. Трычки да трыкуны.
Марфа присела рядом с Лизой, едко и пронзительно вглядываясь в ее лицо говорила. А Лиза следила, как шевелятся ее бесцветные губы, и из них выныривают слова, похожие на белесых мотыльков.
- Ты бы, Марфа, память и у меня отняла. Оно, может и лучше бы всем было, все, как буратины делали бы то, что ты скажешь. А ты что? У них забрала, мне оставила, мне как жить? И зачем ты Алису замуж отдаешь, она же дите безумное, ты что, совсем ее погубить решила?
Марфа нахмурила лоб, но справилась с собой, натянула на него платок - пониже, до самых бровей, зыркнула
- Я сама знаю, кому что давать, у кого что забирать. Алю не поправить, если память не отнять, у нее эта память, как пила с зазубринами, душу до мяса рвет. А насчет безумия ее… Так ты сначала со своим справься. Твое пройдет - и ее уйдет. Оно у вас одно на двоих.
Грянула песня, да так громко, что последние слова Марфы потонули в какофонии баяна, балалайки, голосов чуть принявших на грудь гостей (Марфа позволила). Народ построился в шеренгу, взявшись за руки, впереди вели Алису и Лешку. Все вышли во двор и потянулись вокруг дома, повторяя какие -то слова мерно и громко.
- Роза цветет на зеленой горушке. Это они говорят. Красиво…Сейчас ленту с нее снимут, на куски разрежут - подружкам раздадут. Смотри…
Лиза обернулась на голос - позади стояла Нина. Ее вороньи перья на этот раз были приглажены и убраны под светло-зеленую шаль, расписанную белыми и золотыми цветами, и от этого ее лицо казалось совсем незнакомым, очень красивым и загадочным. А в глазах, чуть подернутых печальной дымкой поблескивали непролившиеся слезы.
- Я тоже замужем была. Любила его, больше жизни любила, до смерти. А он умер. Покончил с собой. Потому что та - другая - дрянь поганая, его не любила…
Лиза сочувственно дотронулась до теплой ладошки Нины, та сжала руку, поймав Лизины пальцы, вздохнула.
- Ты вот Никодима бросила, а зря. Отомстила, думаешь? Ты себе отомстила, миленькая, ты два раза душу свою разорвала. ты ничему не научилась за жизнь - а она учит главному - чужое не бери, свое не отдавай. А ты чужого нахватала, свое не отняла и опять… А думать быстрее надо, а то опоздаешь. Вот так!
Она ткнула Лизу острым пальчиком в живот, скосила глаза, а потом развернулась и ушла за поющей чередой. Лиза хотела было пойти следом, но острый приступ дурноты на секунду лишил ее воли. Она скрючилась на стуле, стараясь подавить тошноту, и с ужасом посмотрела на стаканчик с мутноватой жидкостью, который ей протягивала Марфа
- Выпей. Рассол. Мне помогало когда-то… Когда сынком ходила.