Двадцать третья часть второй главы автобиографичной книги "Восточный фронт". Ссылки на предыдущие части после статьи.
– Здравствуйте! – Дмитрий поздоровался с ребятами только после того, как они затихли. На это потребовалось секунд десять. – Садитесь.
Это был десятый класс. Приятные, сообразительные и веселые пацаны и девчонки. Работать с ними было в радость. Но с другой стороны, судя по негативным отзывам о них же, Дмитрий делал вывод, что от самого учителя тоже многое зависит. Без ложной скромности, он мог утверждать, что на его уроках им интересно. А кроме того нельзя сбрасывать со счетов характер и суть предмета. Ведь ОБЖ — это не алгебра и начала анализа. Но как бы там ни было, а дядьку Дмитрий Николаевич вспоминал частенько.
Александр Владимирович был профессиональным легкоатлетом, входящим в тысячу лучших спортсменов СССР, мастером спорта. Но кроме того, он замечательно читал лекции по физической культуре. Когда в институте Дмитрий узнал из расписания, что предстоит их слушать, ему стало дурно. Представьте себе, ну что интересного или полезного можно услышать на таких лекциях? Особенно если до этого тебе читали другие, например по экстремальным ситуациям на транспорте, и они были поразительно скучны и занудны.
Но рассказ Александра Владимировича захватил студентов. Он рассказывал так, будто пропустил через себя каждую частичку информации. Рассказывал с живыми примерами, с шутками, лишь изредка сверяясь с маленьким, исписанным забористым, каллиграфическим текстом блокнотом.
Дмитрий до сих пор очень многое помнил из тех лекций. Можно было смело утверждать, что почти все его познания по теории физической культуры родом из тех пар и ограничиваются прочитанными тогда лекциями.
Кроме Александра Владимировича, Дмитрий встречал еще несколько замечательных педагогов. Живо и с интересом слушал их, разбирался в сказанном. Но с еще большим копанием и дотошностью старался понять, в чем их секрет. Выявлял принципы, структуру рассказов, речевые обороты и отдельные меткие слова, поступки и даже жесты. Многое, очень многое он вынес не из формальной программы, а таким вот способом. Глядя на живой пример.
Там же, в числе прочего, он понял основную истину: если то о чем ты говоришь тобой не прожито, то ты не можешь говорить интересно и живо. А значит и слушать тебя не будут. Поэтому учитель старался максимально обогащать теорию практикой. Желательно – своей. Но если таковой нет, то прекрасно подходила и чужая. Например, практика отца, родных, друзей и даже прочитанные когда-то рассказы.
– Сегодня у нас с вами «Спасение утопающих». «От и до», как говорится. – Дмитрий Николаевич опять, в который уже раз, забыл отметить в электронном журнале отсутствующих. Не нравилось ему это занятие, как и многим другим учителям. Сознание упорно сопротивлялось выполнять тупую работу.
Приложение электронного журнала почти всегда тормозило, в него трудно было войти. А бывало и так, что проставленные «энки» куда-то исчезали при следующем открытии файла. Но даже если тормозов не было, а учитель не забывал, то на заполнение надо было потратить десять минут урока! Десять минут сорокаминутного урока! Из которого еще пять уйдет на успокоение пацанов и ожидание опоздавших. И это у него, довольно бойко управляющегося с компьютером «молодого специалиста».
– Дмитрий Николаевич, давайте в «мафию»! Давайте! Давайте! – Кто-то один предложил и тут же последовал целый шквал поддержки от остальных.
Дмитрий покачал головой. «Мафия» – это такая игра. Причем, он предлагал ребятам несколько модифицированный вариант. Смысл был в следующем.
Ребята садились в круг, закрывали глаза и опускали головы. Ведущий – им в основном был сам учитель – обходил всех по кругу и назначал главные действующие лица. Одно легкое беззвучное касание – мафия. Два – комиссар. Три – доктор. Дальше ведущий разрешал «проснуться» главному мафиози. Один из играющих медленно и тихо поднимал голову и, только одними глазами, показывал ведущему на того, кого он хочет «убить». Дожидался утверждающего кивка и засыпал вновь. Следующим просыпался комиссар. Так же потихоньку, глазами, указывал ведущему на предположительного убийцу и дожидался ответа. В качестве ответа выступал либо отрицательный, либо положительный жест ведущего. После этого комиссар засыпал. Теперь у него была уверенность. Он либо угадывал мафиози, либо точно знал, что выбранный им подозреваемый мафией не являлся. Последним просыпался доктор. Мучительно предполагал, кого бы на этот раз могла «вальнуть» мафия и, надеясь на удачу, тыкал пальцем. Если его выбор совпадал с выбором мафии, то «страдалец» считался вылеченным и оставался «живым». Если же врач не угадывал, что случалось намного чаще, то «утром» просыпались все, кроме того, «чьи мозги растеклись по асфальту». У доктора, кстати, имелась одна единственная возможность вылечить себя. Такое ограничение вводилось из-за желания многих игроков всякий раз указывать на себя любимого.
Наступало «утро» и ведущий объявлял всем проснувшимся имя «убитого». В случае если новую жертву убийцы вылечил доктор, ведущий не говорил ничего, кроме того, что все жители живы. Дальше шло обсуждение, в котором сам ведущий не участвовал. Жители должны были найти кого-то одного и проголосовать за то, чтобы выгнать его из города. Они разговаривали, следили за жестами и мимикой, ловили на логических несоответствиях и вообще прибегали ко всевозможным способам выявления мафиози. Комиссар при этом мог указать на мафию в случае, если он ее угадал или защищать человека, которого остальные захотели бы выгнать, ошибочно полагая, что он и есть мафия. Однако комиссар должен был понимать, что следующей ночью мафия может убить уже его, заинтересованная в том, чтобы ее не нашли.
После того, как большинство взглядов сойдется на одном кандидате, ведущий предоставлял ему оправдательное слово. В большинстве случаев не умеющие говорить ребята этот шанс не использовали. «В топе» долгое время оставались такие их «отмазки», как: «Я не мафия», «Вы ошибаетесь», «Вы все уроды» и тому подобные не несущие смысла фразы. Естественно, что подобные слова не могли переубедить выбравших жертву жителей и она отправлялась туда, где уже прохлаждался «труп». Кстати, отыгравшие свое игроки не имели права участвовать в обсуждении до начала следующей игры. Но случалось и так, что подозреваемый переубеждал некоторых ребят и привлекал дополнительные голоса на свою сторону. Обсуждение возобновлялось и город искал новую жертву.
В игре не было практически никаких правил за некоторым исключением. Нельзя было шептаться, нельзя говорить игрокам, кем «по должности» являлся убитый ночью и кого они выгнали днем, даже если бедняга являлся врачом или комиссаром. Они до конца не должны были знать, остался ли кто-то из действующих лиц в игре или нет. Разумеется кроме мафии, потому как с ее уходом кончалась и игра.
Если мафию не удавалось выгнать и она сокращала «городское поголовье» до двух человек, то игра была проиграна жителями, а сам мафиози торжествовал.
Игра стала пользоваться у ребят огромной популярностью. Иногда они оставались играть на переменах и даже после уроков. Дмитрию же она была выгодна по многим причинам. Например, она по-настоящему учила ребят разговаривать. И учились они намного быстрее, чем рассказывая ответ на уроке. Изменения происходившие с теми, кто играет чаще и активнее очень быстро бросались в глаза. Их речь была уверенней, полнее и убедительнее, вели они себя естественней, не стеснялись говорить на публику. Кроме того, ребята учились думать, строить логические связи и выявлять закономерности. Учились «читать» человека, понимать, когда он явно врет, когда подозрителен, а когда в нем можно быть уверенным как в себе. Учились играть на команду, думая не только за себя, но и за всех остальных. Более того, именно в этой игре вечно молчащие ученики чуть ли не впервые ощущали себя членами коллектива.
Был и еще один аспект. В далеком 1961 году социолог Музафер Шериф и его коллеги заинтересовались проблемой межгрупповых конфликтов. Они устроили и провели несколько экспериментов в летних лагерях для мальчиков, которые даже не подозревали, что являются участниками. Первым делом Шериф разделил пацанов на две группы и используя весьма нехитрые приемы поссорил их между собой. Он присваивал этим группам свои названия, устраивал конкурентные конкурсы, расселял их по отдельным домам и делал тому подобные вещи, очень распространенные и похожие на то, что происходит в нашей современной школе. В результате исследователи и получили две враждебно настроенных по отношению друг к другу группы ребят.
После этого социологи попытались помирить группы, прибегая к самым распространенным формальным методам. Например, они устраивали совместные праздники и походы в кино. Которые оканчивались чуть ли не драками. В тот момент, когда ученные всерьез обеспокоились своим бессилием, им на помощь пришел случай. Что-то там у них сломалось в лагере, и ситуация с общим бытом значительно осложнилась. Дли устранения неприятностей понадобилась общая работа всего детского сообщества. Именно после этого случая ученный социолог пришел к выводу, известному каждому сообразительному русскому человеку издавна: общая цель, работа, сложности сближают.
И на самом деле, организовав несколько подобных случаев в будущем, социологи не просто мирили ранее враждебные группы, но и чуть ли не роднили их.
После этого в школах США стали появляться «новые» методы. Например, метод «составной картинки-головоломки», который был «впервые» применен Эллиотом Аронсоном и его коллегами в Техасе и Калифорнии. Смысл в том, что педагоги моделируют такую ситуацию, когда овладеть экзаменационным материалом можно только сообща. Попросту говоря, они раздают каждому члену группы часть общей информации таким образом, чтобы подготовиться и изучить целое можно было лишь проявив элементарные навыки взаимодействия. Учащихся просто ставят в такое положение, когда им приходится по очереди учить друг друга и помогать товарищам. Ведь каждый нуждается во всех остальных. Этот метод применялся в тех классах, которые состояли из ребят разных национальностей и рас и зарекомендовал себя хорошо.
«Картинка-головоломка» выступила в качестве первого камешка, являющегося предвестником и причиной лавины. Можно сказать, что во многом из неё выросло новое направление в западной педагогике, названное «педагогикой сотрудничества».
Прошло много лет и далеко от тех мест, где это направление возникло, произошла «геополитическая катастрофа» распада Советского Союза. Сдерживаемые до того момента его угасающей идеологией темные силы рванули на волю и быстро заполонили всю жизнь некогда великого и гордого народа. Дегенеративные изменения произошли во всех без исключения сферах жизни. В образовании произошло многое, в том числе появились такие «пророки», которым не давали сказать слова раньше. Им буквально зашивали жесткой ниткой губы, не позволяя доносить до народа правды. И сейчас, с крушением «красной империи зла», они наконец смогли заговорить.
И заговорили.
Они сказали, что образование в СССР было ужасным. Сказали это, не обращая внимания на официально высказанные признания США в том, что в сфере образования они проиграли Советскому Союзу и были вынуждены догонять. И им…
Поверили.
Поверили и стали разрушать и отвергать все то, что было наработано Советами. И действительно плохое, что без сомнения было в системе образования (а где его нет?). И многое хорошее, что позволило выиграть Великую Отечественную Войну, поднять страну из руин, создать атомную энергетику и полететь в космос.
А вместо этого попробовали взять с Запада то, что казалось наиболее привлекательным и давалось самим Западом. Так, среди прочего, и появилась прозападная «педагогика сотрудничества» в России.
Но давайте разберемся в этом вопросе подробнее.
Во-первых, на самом Западе признавались, что «…требуется не одно исследование, чтобы определить, в каком проценте случаев, в каком объеме и в какого рода группах будут работать стратегии сотрудничества. Необходимо также знать, как учителям лучше всего вводить новые методики – при условии, что они вообще будут их вводить. Методики совместного обучения не только радикально отличаются от традиционных рутинных методик, которыми пользуются большинство учителей; они могут также угрожать авторитету учителя… Наконец, мы должны понимать, что конкуренция также необходима…» – и так далее и тому подобное.
Во-вторых, та же «родоначальная» методика «картинки-головоломки» может быть применима при одном существенном условии: если дети хотят учиться. И совершенно не работает в том случае, когда они этого не хотят. Так что получается в полном соответствии с поговоркой «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги». А «овраги» сплошь и рядом.
В-третьих, нет ни одного серьезного, проработанного, обоснованного и детального исследования с опорой на практику на тему «педагогики сотрудничества». А потому нет ничего, кроме мишуры пустословия и чьих-то желаний или замыслов. Которая – мишура – будучи лишена конкретики, может только навредить учительскому делу. Может, и вредит. Успешно вредит. Стоит учителю только повысить голос на хулигана, как умники тут же напоминают ему о «золотой» педагогике сотрудничества и обвиняют в некомпетентности.
В-четвертых, имеющаяся классно-урочная система почти не подходит для того, что на самом деле является сотрудничеством.
Можно было бы назвать и «в-пятых», и «в-шестых», но не будем. Не будем этого делать и объясним, почему все обстоит таким образом с тем, что числится под четвертым номером. Все просто. Дело в том, что американцы со своим «открытием» лишь изобрели велосипед. Причем, весьма сомнительного качества. До них и несравнимо лучше них «педагогику сотрудничества» «открыл» величайший советский педагог – Антон Семенович Макаренко. Смысла пересказывать его деяния нет. Любой желающий может ознакомиться с ними, прочитав замечательные художественные книги, написанные самим Учителем. Тут надо сказать о том, что вся его педагогика очень плохо совместима с тем, что сейчас называется общественной жизнью и образованием. Она имела грандиозные результаты, сам Макаренко был уверен в том, что ее можно «технологизировать», но с тем, что имеется в нынешней действительности она, увы, почти несовместима в том виде. Ну в каких школах перед ребятами встают сложности, подобные описанным Макаренко? Где ребята живут вместе семь дней в неделю? Где с ними живут учителя, забыв про «выходные шашлыки на пляже под водочку» или турецкие курорты – в зависимости от уровня достатка и города? В какой школе возможно на свое усмотрение изменять количество отведенных уроков в классах?
Таких вопросов можно записать на три листа. Ответ будет одинаковым почти на все. И предваряя «критику» некоторых «ученых» от образования, можно тут же тыкнуть им в рожу тем фактом, что макаренковские «неучи» массово производили очень «наукоемкое» по тем временам изделие. На заводе, который построили, между прочим, тоже сами. А после колонии становились отличными врачами, инженерами, учителями. Если сравнить это… ну например с ЕГЭ… Надо продолжать?
Что касается «мафии» и упомянутого выше аспекта, то он очевиден. Игра позволяет поставить перед всеми играющими учениками единую актуальную цель – найти и выгнать мафию. И им действительно интересно, действительно важно выиграть. А значит и полученный результат будет настоящим. Хоть и не грандиозным, но настоящим. Дмитрий, например, своими глазами видел, как студенты колледжа (ранее ПТУ), не знающие даже имен друг друга, превращались в одну из самых крепких групп.
Могут кидать обвинениями: а как же учебный план?! А какой учебный план может быть там, где склонившись друг к другу сидят две девочки и учитель, в самом углу, у окна, подальше от шумящей толпы остального класса? Никакой учебный план в таком месте (и в десятках подобных мест) не соблюдается. Если только формально. Поэтому лучше пожертвовать несколько уроков, для того, чтобы вовлечь ребят. После этого заняться со многими желающими тем же самым после уроков. И только на следующем этапе возвращаться к учебному плану, имея уже значительно изменившуюся классную группу.
– Нет ребят, не в этот раз. Сегодня надо поучиться. – Он никогда не перегибал палку. Одно дело, играть вместо урока, на котором должно «изучать» что-то совершенно не нужное и не усваиваемое ребятами, и другое дело не провести необходимого урока. Не дать тех знаний, которые могут на деле пригодиться.
– Итак, спасение утопающего. – Не обращая внимания на разочарованные лица, начал учитель. – Для начала я задам вам вопрос. Ведь вы все думаете, что знаете, что нужно делать в таком случае. Верно? Или кто-то сейчас может сказать: «Дмитрий Николаевич, я ничего не знаю. Не представляю, как надо действовать»? – Подождав пару секунд и не заметив оживления, Дмитрий констатировал – Я так и думал. Но тогда давайте, кто смелый, расскажите мне, что вы будете делать?
Как всегда на новой теме, плохую оценку не ставлю. Только пятерку или четверку. Ну?
Поднял руку крупный светловолосый парнишка, миролюбивый тихоня.
– Давай…. Не нужно вставать, – поспешил предупредить учитель, видя, что парень собирается подняться – сколько раз говорить? Новая тема — это обычный разговор. Никаких подъемов, двоек и рук. Просто беседуем. Пожалуйста.
– Так… Нужно спасти его. Подплыть к нему, перевернуть на спину или взять подмышки. Ну и плыть.
– Угу. Вариант со спиной мы чуть оставим. Давай про подмышки поподробней. Как так взять?
– Ну, как?
– Да, как?
– Ну, вот так… – Парень старательно задвигал руками, стараясь понять сам и показать остальным, как он будет хватать тонущего.
– Нет, подожди. Ты лучше подойди ко мне и покажи на мне, как ты это будешь делать. Не стесняйся. – Парень не спешил. Он успел встать, чтобы было легче демонстрировать, но подходить не спешил.
– Да иди ты! – Воскликнула через чур раскрепощенная девчонка с третей парты первого ряда. – Чего боишься, лошара блин… А можно я покажу, как надо брать? – Она улыбалась игривой улыбкой. Суть ее шутливого предложения была в том, что она хотела сама потрогать учителя. Ребята засмеялись. Дмитрий, не обращая внимания на ее повторные «Ну можно» и «Ну давайте я» и смех класса, посадил парня.
– Ладно. Все как я и думал. Расскажу вам одну историю, которая произошла со мной классе в восьмом. Может на год раньше.
Купались мы на речке. Пляж такой классный был… «Уголок» назывался. Река в том месте делала крутой поворот и он имел треугольную форму. Песок крупный, белый. В воде и глубоких мест полно, и «коса» отмели есть, где маленькие постоянно плескались. И «круча» высокая – метра полтора высотой – с которой мы ныряли. А на самом повороте быстрина и даже такие маленькие водоворотики. Ну, знаете, они не засасывают никуда, но выглядят настораживающе. А на другом берегу лес лиственный. Короче – сказка.
Надо сказать, что плавал я очень хорошо. И на воде, и под водой, и мог с одной рукой, и даже без рук, и на спине – короче в воде себя чувствовал, как рыба. Связано это было с тем, что я всегда был толстым. – Дмитрий Николаевич улыбнулся. – И поэтому только в воде и сидел, стесняясь вылезать на берег. Учился плавать, тренировался дыхание задерживать. А тут все-таки пришлось вылезти, потому что все наши стали нырять «сголовка» с кручи. И кто не ныряет, тот позорник. Ну, понимаете.
Стою я значит на круче, жду очереди. И вдруг всё стихает. – Он повел ладонью вокруг, глядя куда-то внутрь себя. – Знаете, как ветром подуло, замерло все. Таинственный такой, странный эффект. Я его всего два раза в жизни наблюдал… До этого все веселились и отдыхали. Кто-то пиво лежит пьет. Кто-то в картишки сбрасывает. Одни – девчонки – ходят своими тазобедренными композициями виляют. – Дмитрий изобразил характерную женскую походку. – Другие вни-имательно за этим наблюдают. Всем хорошо. А тут разом притихли. Поняли, что происходит что-то страшное. Я стою на самой высокой части берега и вижу, как на водоворотной быстрине тонет деваха. Она вообще классе в пятом, наверное, училась. Соседка моя была по улице. Не помню, как ее звали. Глаза раскосые, из многодетной семьи. Даже фамилию помню – Филичкина. – Пояснял учитель, обвешивая рассказ точными подробностями. – Место такое, что ее от берега отнесло метров на восемь и крутит, дальше не относит. При том, что глубина начинается сразу около берега. И она так над водой то появляется, то исчезает. Вниз, вверх… Сразу ясно, чем это закончится. Ясно, что скоро.
И вот тишина такая, и никто не спешит на помощь. А рядом со мной сидят дед с бабкой. Ну как… Это тогда мне так казалось. Сейчас-то я понимаю, что им было не больше пятидесяти лет. Мужик – в красных труселях – вроде бы начал вставать. Рукой уперся в землю, за…ицу от покрывала оторвал. Нехотя так. Но его тут же за руку жена! Хвать! И вниз тянет. «Сиди, не ходи!» – говорит. Вот и скажите мне, почему она его не пустила, а сам он так и не пошел?
Повисла небольшая пауза, после которой ребята стали выдвигать предположения. Все они были неверными, даже бредовыми. Ребята сами понимали это и смеялись. Но вскоре одна девочка все-таки нашла верный ответ:
– Она испугалась, что он сам утонет.
– Верно! – Похвалил Дмитрий. – Молодец.
Понимаете какое дело? У кого не спроси, чуть ли не каждый скажет вам, что знает, как нужно спасать утопающего. И всё так просто получается на словах, как по маслу. А до дела доходит и сразу «Сиди, не ходи!». Понимаете? А ведь там девочка тонет. Маленькая. Светловолосая. Чья-то дочка, сестренка. Просто люди понимают, что спасение утопающего дело сложное. Что запросто можно утонуть вместе с ним. Вот и все. И даже тупая поговорка появилась: «Спасение утопающего – дело рук самого утопающего». Она показывает, что на самом деле думают люди…
Постоял я еще пару секунд, посмотрел кругом. И понимаю такой: надо идти. Не думайте, что я герой какой-то или до фига смелый. Ну просто все же понимают, что надо. Но боятся, потому что уверенности нет в своих силах. И я понимаю, что надо. Но у меня еще и уверенность есть, плаваю я отлично. Пошел, чего. Плыву к ней. Подплываю. И не знаю, что делать дальше. Это сейчас вы все такие умные. Плохой, теоретической, но информацией владеете. А я вообще не знаю, что с ней делать. А потом еще и стресс. И вот с этого момента давайте немного отвлечемся.
Скажите, кто из вас дрался? Дрались же? – Дмитрий замолчал, осматривая класс. Ребята зашевелились, заулыбались. В этом возрасте драчливые эпизоды только славы прибавляют. Многие сразу признались, причем среди них были и девочки. – Ну вот. А теперь вспомните. После драки. Начинается какой разговор? «Ну, мы такие выходим. Он меня толкает, я его в ответ. Смотрю, кулак летит, уворачиваюсь. А дальше… дальше не помню…» И вам отвечает друг, который видел это все: «А дальше ты такой, как дашь ему снизу, что сопли полетели!» Такой разговор, да? – Дмитрий говорил все это, в лицах разыгрывая знакомую каждому с детства сценку. – Что тут для нас важно? А то, что вы очень многие моменты не запомнили! Вам если кто расскажет потом, вы начинаете вспоминать и удивляетесь.
Или если убегали от кого, от милиции, например. – Дмитрий улыбнулся в ответ на засветившиеся улыбками детские лица. – Потом вспоминаешь, где бежал, куда свернул – ничего не помнишь. Верно? Почему так?
Дело в том, что наше сознание имеет не очень простую структуру. – Он взял брусочек мела и заскрипел по доске, рисуя две параллельные вертикальные линии, перечеркнутые перпендикуляром. Грубо это можно изобразить вот так. Два отдела. Есть мнение, что имеется еще парочка отделов, но нам в данном случае важны эти два. Верхний – это сознание. – Учитель подписал нужную половину. – А нижний – это так называемое «подсознание». – Мел продолжил крошиться. – Линию между ними можно условно назвать критическим мышлением.
Любая информация, поступающая в сознание, «переваривается» там, после чего проходит барьер критики. И если прошла, то укладывается в подсознании этакими «кирпичиками». Для чего они нужны и какие функции выполняют – это вопрос отдельный, важный и интересный. Но не сейчас. Нам интересно другое. В обычной ситуации у нас работает верхний отдел, сознание. И мы можем отслеживать обстановку, что называется «сознательно». А есть ситуации, когда работает наоборот – нижний. Давайте проведем простейший эксперимент. Есть доброволец?
С добровольцами проблем не было. Выбрав первого попавшегося, Дмитрий продолжил.
– Смотрим на него внимательно, а ты, пожалуйста, выйди за дверь, досчитай до десяти, постучись и зайди обратно. Как зайдешь, проходи к своему стулу и садись. Понял?
– Да.
– Давай!
Пока парня не было в классе, Дмитрий придвинул его стул к столу. Через минуту все было сделано, а парень сидел на своем месте.
– Теперь я задаю ему вопрос: какой рукой ты открывал ручку двери?
– Эм… Правой! – Уверенно ответил парень.
– Сейчас мы с вами наблюдали, как он предположил ответ. Он просто знает, какой рукой делает это обычно. Верно?
– Ну… Нет. Я помню, что я открывал правой рукой.
– Хорошо. Пусть так. Но вот делал ты это не сознательно. Это все понимают? – Ребята покивали головами. – Это действие было совершено подсознательно. На основании тех «кирпичиков»-навыков, которые когда-то контролировались сознанием, а теперь в том не нуждаются.
Второй вопрос. Какой рукой ты отодвигал стул, перед тем, как сесть?
Парень задумался, замолчал. Ребята захихикали, довольные тем, что одноклассник «поймался».
– А я его не двигал. – Предположение было слабым и неуверенным и вызвало бурю негодования со стороны ребят. Они все разом стали доказывать «подопытному», что стул он на самом деле двигал.
– Тихо, тихо! – Повысил голос учитель, успокаивая класс. – Успокойтесь… В этом случае уже никто не сомневается, что это действие было совершенно бессознательно? Отлично. Вот так, на практике вы поняли, что такое сознание и подсознание. Но вернемся к нашей ситуации, когда я подплыл к девочке…
– Дмитрий Николаевич, а зачем вы ему сказали за дверью до десяти считать? – Задавшая вопрос девочка была естественной шатенкой с пухлыми губками. Симпатичная и стройная, скромно одевающаяся девочка. В глазах одноклассников ее могли портить только брекеты, исправляющие очевидно неправильный прикус. Хотя сам по себе, на взгляд Дмитрия, он ее не портил.
Кинув взгляд на часы, рассчитывая сколько минут уделить на ответ, учитель вдруг услышал:
– Ну ты, животное бешеное! Всегда ты лезешь со своими тупыми вопросами! Рот свой закрой и не открывай его вообще, зубами своими не отсвечивай!
Это сказал Алик. Он сидел за одной партой со своим другом Гошей. И оба они дружили с Тариком и Русланом из класса Дмитрия. Парни были хорошие. Сам Алик – высокий, стройный армянин со смолисто черными волосами и гордым профилем. Красивый и веселый парень, борец. Но на уроках бывал редко и местные правила еще не усвоил. Хотя к Дмитрию относился уважительно. Скорее всего после того, как Руслан рассказал ему о разборке учителя с отсидевшим отцом.
Девочка резко развернулась к обидчику, ответила:
– Я человек! И не затыкай мне рот! Понял?
– Рот свой закрой! – Наклонился к ней через парту Алик, принимая угрожающий вид раньше, чем Дмитрий успел среагировать.
– Все заткнулись! – С небольшим опозданием прорвало учителя. Смотрел он при этом на Алика.
– А чё она рот свой открывает? – Не спешил успокаиваться горец.
– Я сказал. Все заткнулись! – С тяжелым нажимом повторил Дмитрий, продолжая давить взглядом. – У меня есть друг. Десантник армянин. Роман Назарян. Он мне рассказывал, что у армян так не принято обращаться с женщинами.
– Она не женщина – животное.
– Сам ты животное! – Тут же отреагировала девочка.
– Что ты сказала?!
Опять пришлось их успокаивать, на что было потрачено секунд двадцать.
– Настя, прошу тебя, помолчи. Я сам с ним поговорю. Скажи мне, Алик. Твою мать будут обижать, ты как себя будешь чувствовать?
– А при чем тут моя мать? Я за свою мать убью любого!
– Да? А как ты узнаешь? Вот идет она сейчас по магазину, а ей встречается какой-то говнюк и обзывает ее. Предположим так, как ты Настю обозвал. А ты вот тут сидишь. И заступиться за неё не можешь. И что?
– Да я найду эту мразь!
– Перестань. Вояка грозный. Во-первых, она тебе даже не скажет, потому что любит тебя и волнуется за тебя. Во-вторых, никого ты не найдешь, даже если скажет. А в-третьих, ну нашел ты его и что? Мать-то он уже оскорбил… И что, спрашиваю?
– Ну она же не мать! – Не сдавался сильно нервничающий пацан.
– Она будет матерью. А сейчас она сестра и дочь. Что скажешь?
– Да все равно… – Внезапно сменил тактику обороны Алик.
– Хорошо. А почему именно она? Заступиться-то за нее некому. Ну обижал бы любую другую девочку. Что, боишься?
– Я никого не боюсь! Я любого тут сделаю.
– Да? – Иронически протянул Дмитрий. – И Магомадовых?
Повисла пауза. Затянулась.
– Что же ты молчишь? Их сестру-то вряд ли обидишь, они за нее на британский флаг задницу разорвут любому.
– А что вы меня на слабо берете?! – Парень попытался запальчивостью прикрыть охватившую его тревогу и не отвечать на прямо поставленные вопросы.
– Нет, не беру. И тем более не хочу, чтобы ты кого-нибудь обижал. Я хочу, чтобы ты понял: наличие силы не предполагает автоматическое её тупое применение. Но даже если не поймешь, то уясни себе твердо: на моих уроках и рядом со мной никого унижать нельзя. Тем более девушек. Я за это буду наказывать. Понял?
– Понял… – Пробурчал недовольный горец. Конечно, ему не нравился такой итог разговора. Но он был рад тому, что «замялась» острая тема с Магомадовыми и не рискнул продолжать.
– А касательно твоего вопроса, красавица – Обратился к девочке учитель, – он замечательный. Я, честно говоря, не думал, что кто-то обратит внимание.
Девушка засияла еще больше. Она и так была рада, что учитель заступился за неё, а обидчик был осажен прилюдно и по-настоящему. А тут её еще и похвалили, и комплимент щедро «отвесили». – Я нагрузил его сознание мелочами специально, чтобы максимально отвлечь от тех действий, которые можно совершить без его участия. Чтобы вызвать к работе те навыки, которые находятся в подсознании. Вот и всё. Но давайте продолжим; у нас времени уже в обрез.
Подплыл я к ней и, не зная, что делать дальше, хотел как-нибудь взять и потащить к берегу.
Но в тот момент ее сознание не работало. Ситуация для нее была крайне стрессовой. А любой стресс выводит «в первые ряды» именно подсознание. Причем чем сильнее стресс, тем дальше прячется сознание. Если в драке вы еще можете что-то припомнить, где-то контролировать свои действия, то в данном случае девочка ясно понимала, что всё: вот он «гейм овер». Всё, дальше ничего не будет. И при таком раскладе сознание спряталось. Вернее не спряталось, просто на сцену вышло подсознание и вышвырнуло сознание подальше. «Всё, теперь действовать буду я!» – говорит. Это обоснованно тем, что в подсознании кроме всего прочего, хранятся простейшие наборы действий и рефлексов, полученные нами от предков. Все то, что помогло им пройти через сотни лет и родить нас. И когда сознание не знает как выжить, действовать начинает подсознание. Именно поэтому с человеком в подобных условиях нет смысла разговаривать. Он ничего не запоминает, не может оценивать ситуацию. Можно сказать, что, в каком-то смысле, вы видите перед собой не человека, а...
Дмитрий хотел сказать «животное». Но это слово сразу бы напомнило всему классу о недавней грызне. Потому, перестраиваясь на ходу, учитель подобрал другое слово.
– Кошку, например. И вот девочка кидается на меня. Она видит, что я плаваю на воде и не тону… – Учитель изменил мимику и жесты на комичный набор, тыкнул указательным пальцем куда-то в класс и перебил сам себя. – Просьба не путать меня с тем, что тоже не тонет, хотя плавать не умеет.
Ребята засмеялись, понимая о чём идет речь. Смех нужен был учителю, чтобы окончательно разрядить обстановку. А когда объектом смеха становился он сам, это было еще лучше. Сильнее отвлекало внимание от других ребят.
Не дожидаясь пока они отсмеются, Дмитрий продолжил, возвращаясь к прежнему, серьезному, амплуа.
Если Вы заметили "смешную" или очень глупую ошибку, то пишите. Я не претендую на звание учителя словесности и даже на звание шибко грамотного писаки, – не обижусь. Большое спасибо за помощь!
Содержание:
Первая глава: 1 часть, 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть
Вторая глава: 1 часть , 2 часть, 3 часть, 4 часть, 5 часть, 6 часть, 7 часть, 8 часть, 9 часть, 10 часть, 11 часть, 12 часть, 13 часть, 14 часть, 15 часть, 16 часть, 17 часть, 18 часть, 19 часть, 20 часть, 21 часть, 22 часть, перед Вами 23 часть, 24 часть.
Все в одной подборке – тут.
