Настя совсем потеряла счёт времени. Уже и страх ушёл. Стала себя успокаивать.
— Не бил, не приставал. А ведь было и хуже, — говорила она сама себе вполголоса.
Вспомнила свою первую беременность, стало тянуть низ живота.
Погладила его, прошептала:
— Нам с тобою, малыш, нужно выжить любой ценой. А то папка твой без нас не проживёт, как и мы без него…
"Кромка льда" 36 / 35 / 1
Куры вроде уже и спать собрались заново. Расселись по своим жёрдочкам. Петух нахохлился, недоверчиво поглядывал на Настю.
А ещё как будто понимал, что она в беде — не кукарекал.
Настя опять пожевала несколько зёрнышек. В этот раз не стошнило. Но ей казалось, что зёрна падали в желудок как камни в глубокий колодец — глухо и со всплеском.
Услышав сквозь сон глухие удары топора и громкое недовольное ворчание, Настя встрепенулась.
Обняла себя руками, задрожала.
— Топор не наточен, что с бабы взять? Эй, курочка, ты куда запропастилась? Выходи, я тебя не трону.
Настя помотала головой, словно гость видел её.
Когда дверь в курятник отворилась со скрипом, куры закудахтали. Петух важно выступил вперёд.
Прятаться уже не было смысла. В курятнике всё хорошо обозревалось от лампы под потолком.
— И правда курочка, — засмеялся мужчина.
Настя не сдвинулась с места.
— Вставай, не трону! Клянусь!
Она поднялась с трудом. Ноги еле держали её.
Ярослав подошёл близко, взял её под руки, повёл к дому.
— И чего ты сбежала? — недоумевал он. — Я добрый, ласковый. Пригожусь ещё и не раз. Тем более ты одна. Топор тебе наточу. А там и приглянусь тебе.
Настя молчала. Но вдруг стало спокойнее. Гость так нежно её обнимал, словно это был не незнакомец, а Егор.
Усадив Настю за стол, поставил перед ней тарелку с пшеном.
— Нашёл я твои запасы. Воспользовался. Вот и тебе оставил. Ешь, брюхо изголодается, кто родится потом?
Настя взяла ложку, ела с жадностью. Потом ещё выпила две кружки воды.
От сильного жара её разморила, стало подташнивать.
— Фух, — кочегарил Ярослав, — заморозили меня нелюди. Вот живут же люди как ты. Ни бед тебе, ни ссылок, ни холодных землянок. То ли до вас не добралась Советская власть. Да тут доберёшься! Я ноги ломал три недели по сугробам. Два раза проваливался и чуть не задохнулся. Думал уже, что лучше в снегу, чем меня потом за руки в яму скинут и тонким слоем земли…
Мужчина замолчал.
Насте показалось, что на его глазах появились слёзы.
Она отвернулась для приличия.
Гость заговорил опять:
— Тонким слоем земли… Как дружка моего Саньку. Случай, говорили, несчастный. Но я-то видел, как всё было. Они специально нас в тот день направили в разные бригады. Знали, что я защищать буду. Комендант у нас — свoлoчь редкая. Не человек он…
Одиннадцать лет я ждал дня, когда смогу сбежать. Жаль, что один только смог. Другие не стали рыпаться.
А я уже не мог. Сковали моё сердце, а оно рвалось на свободу. Мы ведь все под одним небом родились. Все одним воздухом дышим, одну землю топчем. Только одни жрут крыс, а другие молоденьких поросят. И остальное у нас всё общее. Корни общие…
Мужчина вздохнул тяжело.
— Ты чего молчишь? Разве я не прав? Ты ведь тоже не от хорошей жизни тут. Видно по тебе: зашуганная, трусливая, страх в глазах бегает. Местные так себя не ведут. Они смелые, страха нет, только твёрдость характера. А ты не такая. Мужик-то есть?
Настя кивнула.
— И куда он ушёл? Откуда мне ждать беды?
— На песца ушёл…
И тут Настя не выдержала и заплакала:
— Сын не вернулся. Должен был через 10 дней прийти, а дни уже все прошли. Я уже и не знаю, что думать.
— Да-а-а-а-а, — задумчиво протянул Ярослав. — Детей терять тяжело. Я своего не уберёг. Пока в приступе корчился, его забрали. А куда забрали? А я не знаю… Обещали на распределении, что не разлучат. А вышло иначе. У нас с ним уговор был, что если кто-то освободится, то ехать к бабке моей в Енотаевку. Ему уже 21 в этом году. Я доберусь теперь туда. Только вот не знаю, как тебя тут оставлять.
Настя хотела сказать ему: «Идите своей дорогой, я сама справлюсь!», но промолчала. Вдруг ей подумалось, что ещё кто-то придёт незнакомый. А тут уже вроде как место занято. Да и заступится в случае чего.
— Дождусь сына твоего, чтобы уже со спокойной душой уйти.
— Топите поменьше, мне дышать нечем, — попросила Настя.
— Милая моя, дай согреться. Ты вон и в курятнике не замёрзла, а у меня кости насквозь промёрзли. Я и не помню, когда вот так последний раз топил. Прямо тепло разливается по телу, и так хорошо становится. Баньку заметил, мне туда надобно. Противиться не будешь?
— Не буду, — ответила Настя.
Встала из-за стола и пошла в свою комнату.
Закрыла на крючок дверь, прилегла на кровать.
Стала молиться. Просила бога о возвращении мужчин и Сеньки. Уснула.
Стук в дверь был несмелым.
— Бабонька, выходи, пожрать надобно. А то если ты помрёшь, чего я сыну твоему скажу?
Ярослав оказался очень заботливым. Готовил сам, убирал сам, кормил птицу.
Настя даже ничего не напоминала. Прошли дни возвращения Ивана Ивановича и Егора.
Стало невыносимо от боли внутри. Каждое утро гость говорил:
— Лес — место страшное. Зимний лес — место бедовое. Мало ли что случилось. Вернутся твои мужики. Только ты в случае чего за меня заступись. Я ведь плохого тебе ничего не делаю. Жрать готовлю, помогаю.
Конец ноября выдался очень холодным. Настя уже так привыкла к жару в доме, что когда Ярослав топил слабее, она ворчала на него.
Он смеялся. Говорил, что поначалу он мёрз в доме. А теперь хорошо ему.
Ночью Насте приснился сон.
Сидит она столом и читает письмо от Егора. Оно написано мелко, разобрать трудно. Настя видит вроде знакомые буквы, а глаза могут прочесть только слово «ангел». А потом письмо стало этим «ангелом» всё исписано.
Проснулась в слезах.
Перед завтраком посмотрела на Ярослава и мысленно подумала: «Может быть он мой ангел?»
Перед Новым годом гость зарубил курицу. Приготовил из неё суп, поджарил мясо в печке.
Настя вытащила ему бутылку с наливкой.
Ярослав выпил, поблагодарил. А перед сном у него случился приступ. Он резко закричал, потом повалился на пол. Дёргался в кoнвульсиях.
Настя положила ему под голову свёрнутое полотенце. Щипала за щёки, гладила по голове. Успокаивала. Он закрыл глаза, скулы его сжались до предела.
— Всё пройдёт, — шептала Настя, — всё пройдёт.
Когда мужчина затих, перетащила его на кровать. Укрыла, положила мокрое полотенце ему на лоб.
А сама до утра сидела у печи.
Ярослав очнулся только к обеду. Вышел из комнаты шатаясь.
— Чёртова голова, — бормотал он. — Не даёт она мне покоя. Один раз получил по ней, и вот теперь мучения на всю жизнь.
— Наливку не нужно было, — виновато произнесла Настя.
Ярослав махнул рукой и ответил:
— А тогда радости никакой в жизни. Ну подёргался, покорячился и вот живой! Только кажется мне, что сплю я после приступа всё дольше и дольше. Когда-то совсем не проснусь. Но доберусь до своих обязательно. У меня уговор с сыном. Чувствую, что и он там меня ждёт.
Наливку Настя припрятала. И когда гость просил её, говорила:
— Вот до сына доберётесь, там и выпьете. А сейчас надо сил набираться.
В конце февраля 1939 года Настя уже совсем потеряла веру в возвращение мужчин и Сеньки. Плакала несколько дней. Ярослав её успокаивал.
А в начале марта приехал Мирон.
Увидев незнакомца, насторожился. Настя вышла их дома и всё объяснила.
Мирон переночевал и собрался в лес.
— Знаю я все отцовские места. Проверю.
Вернулся через шесть дней с Егором.
Егор был слаб и истощён.
Мирон оставил его с Настей и опять ушёл в лес.
Объяснять Егору откуда взялся Ярослав Настя не торопилась.
Отвела его в баню, напарила.
Гость приготовил еду.
Егор был настолько слаб, что кормить его пришлось с ложечки.
— Я сидел и ждал их… Так было велено. А они не пришли. Мне еды не хватило. Куда идти я не знал. Кору деревьев ел. Я даже не понял, что уже весна…
Настя плакала, причитала, обнимала Егора.
А ночью родила мальчика.
Продолжение тут
Дорогие читатели! Поздравляю вас с наступающим Новым годом!
Пусть всё в нём будет радостно и благополучно!
Спасибо, что вы со мной!