Как всегда стоит начать с определения понятий. Под паранойей мы всегда понимаем перенесение собственной агрессии на объект вовне с одновременным игнорированием собственной агрессии к данному объекту. “Кажется этот парень как-то косо смотрит на меня, какого хрена ему нужно?”, - за мгновение до этого, незаметно для сознания думающего, пронеслась зависть о крутой куртке, страх перед столкновением из-за уверенной походки того парня, стыд о том, что вчера перепил, а идущий навстречу выглядит свежим и здоровым… Регрессия подразумевает своеобразный “откат” на усвоенные ранее уровни функционирования. Классический пример регрессии можно увидеть на детской площадке, когда ребёнок 3-4 лет не справляется с яростью по отношению к родителю, а тот его игнорирует или дразнит. Не получив желаемого (тактильный контакт, игрушку, защиту от другого ребёнка), тот сначала начинает стоя плакать и кричать, а потом, столкнувшись с отвержением, вдруг садится на колени или вовсе ложится на землю, продолжая плакать уже в такой позе. Это и есть регрессия - не в состоянии вынести напряжения, малыш возвращается к тому уровню функционирования который характерен для ребенка 1 года. В случае параноидной регрессии все происходит гораздо более остро и драматично.
Следует с осторожностью относится к употреблению этого термина, так как он указывает на наличие тяжёлого характера у того, у кого развивается такой тип реагирования.
Термин “параноидная регрессия” введён Отто Кернбергом для обозначение специфической ситуации разыгрывающийся в терапии людей подозрительных и с неустойчивой самооценкой.
Такая реакция всегда развивается в ответ на какую-либо двусмысленность в ходе диалога между двумя людьми, которую допускает один по отношению к другому.
Для того, чтобы проиллюстрировать этот процесс предлагаю короткую клиническую зарисовку.
Пациент рассказывает терапевту о своих сексуальных неудачах, которые связаны с постоянным страхом недостаточно хорошего и качественного удовлетворения многочисленных партнерш. После рассказа об очередной неудаче пациент нервно посмеивается, стараясь таким образом показать незначительность ситуации, с обратной стороны сигнализируя об очень большой значимости данной темы и высокой уязвимости перед неудачей. Терапевт в своём ощущении от разговора испытывает сильный стыд и беспомощность, то есть то, что испытывает пациент. Оказавшись под властью этих чувств (сообщённых, кстати, посредством проективной идентификации - нервных смешков), терапевт повторяет реакцию пациента нервно посмеивается или молчит. Часто терапевт думает, что так он сочувствует пациенту или побуждает его самого задуматься о природе своих затруднений. Терапевт может иметь похожий конфликт в сексуальной сфере или находится под влиянием сильной беспомощности и раздражения, которые сковывают мышление, может пытаться моментально дать “исцеляющий” ответ на бессловесные мольбы пациента, решить его проблему (моментально удовлетворить пациента), но пациент уже почти понял в чём тут проблема. Так проигрывается повторяющаяся ситуация - пациент рассказывает о своих неудачах, сигнализирует о стыде и беспомощности смешком, терапевт может протянуть что-нибудь многозначительное, хмыкнуть или нервно посмеяться в ответ, промолчать. Формируется крайне двусмысленная ситуация где пациент вынужден гадать: “Это он надо мной так смеётся или нет?”. Через два-три таких эпизода пациент начинает испытывать сильнейшую ярость, так как уже понял, что терапевт совсем не заинтересован, чтобы помогать, он сидит и в уме сравнивает неудачи пациента со своими успехами, в тайне получая садистское удовольствие. На следующий сеанс пациент просто не приходит. Терапевт испытывает сильную ярость на это, объясняя свои чувства, что пациент не дал ему достаточно времени чтобы разобраться, и помочь. На самом деле испытывая ярость от стыда, что пациент своим уходом сообщил ему что он плохой терапевт. То есть то, что испытывает пациент к самому себе, каждый раз после очередной сексуальной неудачи.
Другой пример, считающийся классическим, это часы. О да, время бежит неумолимо, и вот ещё одному терапевту после сессии надо спешить по своим делам, поэтому он периодически посматривает на часы во время разговора с избегающе-подозрительной пациенткой, которая говорит с длительными паузами. Она склонна затягивать сессии, и всегда заканчивает их с неохотой. Но проблема глубже. Пациентка всегда назначает встречи в последний час работы терапевта. Делает она это с бессознательной целью подтвердить свои глубинные убеждения или просто так совпало, мы точно сказать не можем. Но на лицо одна и та же ситуация: встреча в последний час работы, немногословность пациентки, в этот раз терапевту нужно спешить. При этом он старается помогать ей говорить, и к ней относится скорее внимательно чем безразлично. Но всё же часть внимания затрачена на контроль времени, чтобы избежать вины за опоздание на встречу сразу после работы. Каждый раз, когда терапевт поглядывает на часы, пациентка прерывается и резко обрывает речь поджимая губы. По окончании сессии терапевт поспешно прощается и бежит по своим делам. Поздно вечером терапевт замечает, что ему не приходит оплата, хотя обычно пациентка переводила деньги сразу после сессии. Не приходят деньги и на следующий день. На следующей сессии терапевт задаёт вопрос об оплате сессии. “”А-а–а, я так и знала, что вас интересуют только деньги, на самом деле вам вообще на меня наплевать! Вы только и ждёте как избавиться от меня и получить свои денежки за просто так! Какого хрена вы в прошлый раз постоянно смотрели на часы!? Вы только и ждёте когда закончится сессия, думаете: “О боже, когда же эта дура наконец заткнется!” “Скажите, можем ли мы с вами встречаться не по четвергам в 8 вечера, а скажем, по вторникам в 15:00?” - первое, что предложит вменяемый супервизор, ну это помимо обсуждения чувства ярости пациентки и стоящего за ней представления о терапевте как безразличном и игнорирующем.
Второй случай, кстати, более благоприятный, так как свидетельствует о способности удерживаться в отношениях и предъявлять свою агрессию, что говорит о большем доверии, нежели в первом случае.
В более тяжёлых случаях у пациентов возможно развитие и "микропсихотических эпизодов", как пишет Отто Кернберг, описывая соскальзывание пациента к психотической паранойе, например, ощущения запаха экскрементов от терапевта, тревога от лежания на психоаналитической кушетке, потребность следить за действиями терапевта, чтобы тот не нанёс удар ножом.
То, что провоцирует параноидную регрессию - это двусмысленность. “Он посмеялся, потому что ему смешно, что я импотент? Он наверняка смеётся надо именно мной…” “Он опять посмотрел на часы, кажется ему абсолютно на меня наплевать…” Это отчаяние и тоска по любви, прикрытые маской агрессии, проистекающей от ощущения собственного ощущения несостоятельности, никчемности, ненужности. Любая двусмысленность активирует эти потаённые страхи, продиктованные жёсткими объектными отношениями. На самом деле, в обоих случаях мы видим, что терапевты наоборот, больше сосредоточены на том, чтобы сделать своё дело хорошо, но в силу собственных особенностей и обстоятельств провоцируют ситуацию двусмысленности, которая и приводит к параноидной регрессии.
Интуитивно понятно, что с жаром убеждать, что "это я смеюсь не над вами" и "мне совсем на вас не наплевать" лишь усилит параноидную подозрительность и приведёт к эскалации. Что делать? Кто-то работает через перенос, кто-то по сопротивлению, кто-то через бессознательное, кто-то через лингвистику….
Автор: Лебедев Владимир Александрович
Врач-психотерапевт
Получить консультацию автора на сайте психологов b17.ru