Прежде чем я перейду к последнему столетию истории некрополя, хочу поделиться с вами одним стихотворением и одной интересной традицией.
В 1796 - 1866 гг. жил критик, переводчик и поэт, практически забытый ныне, - Михаил Александрович Дмитриев. За годы литературной деятельности он умудрился схлестнуться с Вяземским, поссориться с Белинским, - в общем, закопал карьеру, и даже в свое время был более известен как великолепный переводчик, нежели как поэт.
Однако в 1858 году Дмитриев опубликовал сборник "Московские элегии" из произведений, которые до этого разрозненно печатались в различной периодике. Кроме 50 стихотворений, в сборник вошли воспоминания о встречах с Карамзиным, Жуковским и другими.
Читая эти стихи, будто переносишься в середину XIX века и видишь столицу глазами людей того времени. Но нас конечно же интересует элегия, которую Дмитриев посвятил Ваганьковскому кладбищу. Приведу ее полностью:
Ваганьковское кладбище
Есть близ заставы кладбище; его всем знакомое имя,
Божия нива засеяна вся; тут безвестные люди,
Добрые люди сошлись в ожиданьи весны воскресенья,
Ветви густые деревьев осеняют простые могилы,
И свежа мурава, и спокойно, и тихо, как вечность.
Тут на воскресные дни православный народ наш московский
Любит к усопшим родным, как к живым, приходить на свиданье
Семьи нарядных гостей сидят вокруг каждой могилы,
Ходят меж камней простых, и, прочтя знакомое имя,
Вспомнят, вздохнут, поклонясь, и промолвят «Вечная память»
Тут на могилах они – пьют чай (ведь у русских без чая
нет и гулянья); развяжут салфетки, платки с пирогами,
Пищей себя подкрепят, помянувши родителей прежде;
Вечером едут в Москву, нагулявшись и свидевшись мирно
С теми которым к ним путь затворен и придти уж не могут!
Добрый обычай! Свиданье друзей живых и усопших!
Сладкие чувства любви, съединяющей даже за гробом!
Мертвые кости и прах, а над ними живая природа,
И людей голоса, и живые гуляющих лица!
Есть тут и камни богатых; но что-то вокруг них не людно!
Как хорошо тут лежать! – И свежо, и покойно, и тихо,
И беспрестанно идут и живые, и мертвые гости!
Душно в стенах монастырских, и мрачно и тесно!
Тут я хотел бы лежать. Где простые и добрые люди;
Тут я хотел бы лежать, под зеленой травой и под тенью!
Мимо его я всегда проезжал, как с детьми и с женою
В Зыкове жил по летам, где мне было спокойно и вольно,
Где посещали друзья нас в бедном сельском приюте!
Вырастут дети, поедут по этой дороге, — и вспомнят…
Здесь я хотел бы лежать, и чтоб здесь вы меня посетили…
М.А. Дмитриев, 1845г.
Кстати, пожелание автора выполнено не было - похоронили его именно в монастырских стенах (в Даниловом монастыре), и могила до наших дней не сохранилась...
А теперь перейдем к традиции, которую так интересно описывает Дмитриев - к семейному посещению кладбищ, поминанию покойных. Вообще, обычай устраивать тризну - древнейший, и практиковался (и практикуется) многими народами. У нас в России он известен с времен язычества, когда пиршество устраивалось для того, чтобы отогнать злые силы от живущих. В дальнейшем понятие тризны как части ритуального обряда при умершем слилось с понятием поминок.
Но так странно представлять в наше время, что еще каких-то лет 100 назад на кладбище несли самовары и пили чай... Чай в России (и особенно в Москве) приобрел какое-то сакральное значение. По времени чаепитий можно было сверять часы. Его пили в трактирах, на деловых обедах, в семье. Про чай, как неотъемлемую часть быта, писали все, например:
Смеркалось; на столе блистая
Шипел вечерний самовар,
Китайский чайник нагревая;
Под ним клубился легкий пар.
Разлитый Ольгиной рукою,
По чашкам темною струею
Уже душистый чай бежал,
И сливки мальчик подавал…
А.С. Пушкин "Евгений Онегин"
Не случайно до наших дней дошли и десятки "чайных" поговорок, и даже расхожее выражение "дать на чай", - да, не на водку, а именно на чай.
Михаил Вострышев в своей книге "Частная жизнь москвичей из века в век" приводит историю от некоего московского студента 1860-х годов И. А. Свиньина:
"Москвичи более умеренные и благочестивые всегда предпочитали прогулки где-нибудь возле загородных кладбищ, где представлялась возможность соединить приятное с душеполезным. В мое время наиболее излюбленным кладбищем считалось Ваганьково. К таким прогулкам прибегали обыкновенно люди, искавшие спокойствия и уединения и которых волновали иные мысли и ощущения...
С каким, бывало, удовольствием выберешь свободный приятный денек, запасешься чаем, сахаром и калачами и в качестве добровольного туриста отправишься пешком, зноем палимый, по улицам Белокаменной, минуя Кудрино, Пресненские пруды, за заставу к Ваганькову кладбищу. Путь предстоял немаленький. Пот, бывало, льет с тебя ручьем, а ты, обремененный ношею, бредешь себе да бредешь, ожидая появления кладбища, как какого-нибудь спасительного маяка. И вспомнишь, бывало, при этом задушевный стих покойного Карамзина:
Как странник, зноем утомленный,
В тени желает отдохнуть;
Так бедный, скорбью изнуренный,
Желает вечным сном заснуть.
Прогулки по названному кладбищу имели вид какого-то пилигримства. От самой заставы и вплоть до кладбищенских ворот вы встречали толпы людей, обремененных саквояжами, узелками, стремящихся не на веселье, а из потребности хоть на мгновенье пожить счастливым прошлым, поскорбеть и посетовать о суете мира сего.
Такому душевному настроению вполне соответствовала и самая обстановка кладбища – суровая, мрачная и печальная. До вашего слуха то и дело долетали трогательные напевы «гостьи погоста, певуньи залетной», прерываемое то сдержанным плачем, то дающими себе полную волю рыданьями. Между рядами могил, как привидения, непрестанно мелькали служители алтаря в черных ризах, оставляя за собой клубы кадильного дыма, и в воздухе на далекое пространство несся запах ладана.
Меня на этом кладбище всегда поражала обидная неряшливость и, если хотите, какая-то черствость отношения живых к памяти усопших. Могилы поросли бурьяном, деревянные кресты подгнили и повалились, плиты тяжестью своей продавили насыпи, образовав зияющие отверстия и вызывая в памяти красноречивые слова симпатичного паломника Норова: «И эти сдвинутые с могил своих надгробные камни, кажется, готовы освободить из заключения мертвецов своих».
А между тем Ваганьково кладбище заслуживало бы гораздо большего внимания, так как здесь нашли себе вечный покой талантливые представители нашей родины, из коих каждый при жизни будил в нас душевные струны. Здесь погребены Шевырев, Даль, Мочалов, Ленский, Самарин, Шумский и наконец вся старая плеяда знаменитых артистов.
Отдав долг дорогому покойнику, благочестивые москвичи обыкновенно отправлялись подкрепить свои силы легкой закуской с чайком, для чего существовали особые палатки, расположенные в изобилии у ворот кладбища. Здесь, вдали от городского шума, с глазу на глаз со своими присными велись беседы в минорном тоне на тему о добродетелях усопшего и скорбной сиротливой жизни оставшихся в живых".
Кстати, а вот с алкоголизмом на кладбищах старались бороться, в период описываемых событий даже запрещали продавать выпивку близ некрополей.
Зато можно было сколько угодно купить теплой воды для чая.
Как мы видим, в XIX веке посещение некрополя превращалось в целый семейный ритуал само по себе, да и люди, просто прогуливающиеся по кладбищам, никого не удивляли.
