Продолжение
На мельнице было шумновато.
- Что ж тебе нужно ишшо, окаянная! – потрясая сухонькими кулаками, шишига ругалась на закваску. – Чего тебе не хватает, чего не нравится?
Расставленные по столу разномастные мисочки безмолвствовали, от полужидкого их содержимого расползался тухлый запашок.
- Опять меня подвела! – обнявшись с Оней, пожаловалась бабке шишига. – А ведь так хорошо росла поначалу, так пенилась!
- В тепле передержала? Или не доложила чего? – баба Оня с интересом осмотрела невнятную, отталкивающего вида, субстанцию. – Чем ты её подкормила, шиша? Соблюла рецептуру?
- Если бы я! Герась расстарался! – смахнув мисочки на пол, шишига гаркнула во всю мочь. – Моргулютки-моргульки, хорош лодыря гонять! Беритесь за дело! Всё вымыть да вычистить. Живо!
Из угла тут же затопотали шажочки – невидимые служки принялись выполнять команду.
- Послушные какие, – похвалила Оня. – Я всё гадаю, как выглядят твои моргульки? На кого похожи? Может, позволишь взглянуть? На минуточку снимешь покров?
- На что там смотреть, хари и хари! - отмахнулась шишига и повлекла гостью поближе к печи. – Присядь уже, отогрейся. У меня иван-чай настоялся. По чашечке выпьем, а после накормлю тебя... Только Герася сейчас покличу...
- Не тревожь его, шиша. Посекретничать с тобой хочу, перемолвиться с глазу на глаз.
- Ну, ежели посекретничать, то пущай дрыхнет. – шишига поставила перед Оней паром исходящую чашку, разломила напополам румяный хлебный кругляш.
- От чая не откажусь, - поблагодарила бабка и стала разматывать пушистую шаль. – Хорошо у тебя здесь! Тепло, спокойно. Будто не случилось ничего.
- Ты о морозе? – покивала хозяйка. – Я сразу смекнула – неспроста он на землю лёг. Раньше срока Мара каргой обернулась.
- Каргой...
- А то ты не знаешь. – шишига взглянула удивлённо. – Есть годы, когда особо лютует зима, поворачивается к миру безжалостной своей стороной. И звери тогда замерзают, и птицы. И люди следом... Никого не щадит карга, никого не жалеет. При прабабе моей так целая деревня вымерзла. Домовые без хозяев захирели... кто мог - ушёл, а иные так и остались в домах бедовать.
- Вот и теперь обернулась... – голос у Они дрогнул. - И всё из-за нас!
- Не надо, Оня. Не наговаривай почём зря. Не из-за нас это - из-за одной глупой ослицы!
- Зачем ты так на Аннушку!
- А как прикажешь ещё? О чём думала, когда прятала дочь? Чего хотела добиться?
- Сберечь хотела, оградить. Но не вышло. - расстроенно прошептала Оня. - Забрали Ладушку.
- Вот так да! – охнула в ладошку шишига. – Думаешь... Мара?
- Уверена, что она. Почти уверена. – бабка отхлебнула золотистого напитка и покивала. – Люблю капорский чай. Он душу согревает.
- Слышь, Оня! – шишига пододвинулась поближе. – А если кто другой в этом деле замешан? Если и Мара не знает, где теперь кроха? Вот и разошлась оттого! Разъярилась!
- Да кто другой решится на такое? Ладушка ведь зачуровать может. Или обратить в кого нехорошего... не со зла, а случайно. Несмышлёная совсем малышка, за ней приглядывать нужно, наставлять.
- То Анне своей скажи!
- Да говорила! Уж столько раз говорила! Не я одна...
- И что теперь?
- Не знаю, шиша! К тебе вот крюк сделала, совета спросить.
- Из меня советчик, что из Лиды грибник. – шишига прислушалась к чему-то и зычно проорала. – А ну, вон пошли! Просейте муки под новую закваску! Чтобы как воздух стала. Иначе...
Моргульки резво прыснули прочь – копытца протопотали совсем рядом и стихли.
- Взяли манеру подслушивать. Хорошо хоть рты позашиты, никому ничего не сболтнут.
- Да все и так знают. В деревне разве скроешь секрет.
- А знают и ладно. – отмахнулась шишига. – Я тут про Тоську подумала... Она же сейчас на обратке?
- На ней. – подтвердила Оня. – И Тимка там.
- Опять разругались с Анькой? Давно ушёл? Знает про Ладу?
Но Оня лишь развела руками в ответ.
- Хорошо, что Тимофей у сестры, - неожиданно объявила шишига. – Боюсь я за Тоську. Сильно боюсь. Вдруг не удержится, снова переступит черту.
- Не станет она по-чёрному колдовать! – заступилась за приятельницу Оня. – Одумалась Тося. Изменилась.
- А внутри червячок так и точит! Аньку ведь она не признала! И Ладе вовсе не рада. Когда последний раз их навещала?
- Ей время нужно...
- Эх, Оня. Слишком добрая ты, всех оправдаешь!
- Какая есть, шиша. Другой уже не стану, – бабка отставила чашку. – Пора мне. Ещё девчат созывать.
- Собирайтесь. Тогда и решим. Хотя что мы сможем противу Мары...
- Если не придумаем, как быть – отправлюсь к Маре сама. На разговор вызову, просить стану о милости.
- Ты-то может и станешь, да она вряд ли послушает. Мара ведь другая сейчас. Всем худо, а ей только в радость.
- Пойду я. – кивнула бабка. - Спасибо, шиша, что выслушала, поддержала.
- Собирай девчат. И защиту поставьте – мало ли кого Мара сюда пошлёт, мало ли что прикажет. Поползухи уже прилетали. Скоро и другие пойдут.
- А вы, смотрю, уже расстарались. Вон Лида Васильевна ведьмин круг собрала.
- Пускай чудит. Главное, что при деле. Ей хорошо, и мне спокойнее. Не мешается, не пристаёт.
- А Фёдор всё бродит?
- Бродит, Оня. По Варьке вздыхает да мается. До чего не свезло мужикам! Что Герась мой, что Федька - богатыри! Взглянуть любо-дорого, а вот поди же!
- Ничего, шиша. Найдут ещё свои половинки.
- Я уж не жду. Что на роду написано... – потуже затянув фартук, шишига направилась к двери. – Давай, что ль, аиста высвищу? Вызову для тебя такси.
Домой Оня вернулась под ночь – перестряли её по дороге удельницы, сорочьей стайкой налетели на аиста-возницу, принялись щипаться да клевать, норовя угодить в глаза. Не растерялась бабка – швырнула в нечисть адамовой головой, сухим корнем, что заготовила летом. Посыпались градом перья, послышались стоны да крики. Сильнее молитвы и креста боялись удельницы этой чародейской травы.
Уже возле дома приметила Оня жихаря. Длиннющий да тонкий, хромал он по деревне, замирая подле дворов, пытаясь заглянуть в окна. Облокотившись о крышу, пристраивал ухо поближе к трубе, прислушивался к людским разговорам.
У дальних построек шевелились корявые тени, там прятались или безымени, а может быть – кошемары. Перетряхивали мешки с пугалками-шутихами, чтобы подбросить тех в оставленный без защиты дома.
Оня не стала присматриваться - быстро юркнула в дверь, подсыпала под порог четверговой соли.
Девчата не спали, на кухне горела свеча. Грапа с Варварой раскладывали пасьянс, Матрёша втирала в лицо зелёную липкую массу.
- Наконец-то! – Грапа приняла у бабки корзинку. – Я извелась вся – в деревню нынче налетело!
- Ветер принёс с обратки. Такие тучи там ходят! Так метёт! – бабка присела к печи, положила руки на тёплый белёный бок. – Выдохлась я что-то. Устала...
- Вы нам не рады? – Варваре сделалось неловко.
- Рада, деточка. Очень рада! – слабо улыбнувшись, Оня прикрыла глаза. - Глова только кругом пошла – с приключениями пришлось возвращаться. Отдышусь вот сейчас и сразу обнимемся.
- Мы хотели догляд за тобой отправлять! – укорила Матрёша. – Что там у Аньки? Есть сдвиги?
- Так и сидит, - прошептала чуть слышно бабка. – Сколько ещё будет?.. Не вышло у нас, не получилось помочь. Я и к шишиге слетала, думала, присоветует что.
- Ничего? – сморщилась под маской Матрёша.
- Ничего. Пока ничего.
- А Фёдора вы видели? – Варвара отчаянно покраснела. - Он всё там же?
- Чегой-то ты про бывшего вспомнила? Соскучилась или как? – Матрёша ковырнула засохший слой. – Это не глина, а какой-то цемент! Сделаю на неё разгромный обзор.
- Совесть покусывает, - ответила за Варвару Грапа.
- Покусывает, - неохотно признала и Варвара. – Мы плохо расстались. Не поговорили по душам.
- Когда ж разговаривать было, если ты в город подалась. Перед самой свадьбой сбежала. А он мучился. Переживал.
- Я не готова была... не думала...
- Зачем же авансы крутила?
- Нравился он мне, очень...но личная свобода дороже оказалась.
- Правильно Варька говорит! – поддержала Матрёша. – Не камуфло на болоте торчать!
- Он и теперь переживает, - невпопад ответила баба Оня. – Всё в лес ходит, словно ищет чего.
- Приключений на одно место! Чего же ещё? – съязвила Матрёша, стирая остатки от маски. – Правильно ты спетляла, Варька. Свобода главнее всего!
Она хотела добавить что-то ещё, но в окно постучали. Кто-то пробежал по стене, бросился снегом в трубу.
- Пустите погреться, бабушки! – пропел тонкий писклявый голосок. - Мы на печи посидим да уйдём.
- Пустите! Пустите! Пустите! – подхватило-завыло следом. И запрыгало, заметалось по крыше, бахнуло в дверь, заскреблось по стеклу...