6. Лавку Михаил соорудил прямо во дворе, сразу у входа. Была она с виду как небольшая лачужка из досок. Над дверью сын старательно вывел чёрной красной слова "хоз. лавка". Внутри поставили прилавок, по стенам Михаил прибил крючки для хомутов, вожжей, плетей, серпов, в общем, всего того, что в хозяйстве являлось первой необходимостью. На прилавке размещалась всякая дешёвая мелочь.
В их селе был только продовольственный магазин, а за подобными вещами приходилось ездить в город. Односельчан выручала лавка Михаила и они стали охотно покупать его скромный товар. "Магазинчик" этот выглядел до то непритязательно, что и завидовать было лень. Чтобы не сидеть там постоянно (за день могла быть всего пара покупателей) Михаил прибил к калитке звонкий колокольчик.
Конечно, зажиточными крестьянами они не стали. Доход был скромным, но позволял Михаилу с Маричкой спокойно жить, вести хозяйство. Михаил без сожалений отказался от работы в поле - обрабатывать его с загубленным здоровьем он больше не мог. Оставили себе только огород возле дома, а за зимними запасами ездили либо на рынок, либо покупали у местных.
А тем временем мир, ещё недавно такой привычный и понятный, вдруг стал меняться так стремительно, словно какой-то сумасшедший невпопад перемешивал колоду с разноцветными карточками: сегодня белая сверху, завтра красная, потом чёрная, белая, и красная, красная, красная! Всё крепче облагали крестьян продовольственным налогом.
Война не успела закончится, как грянула революция... "И шо тепер буде? Шо?" - перешёптывались ничего не понимающие жители и никто не находил твёрдого ответа. Одни сочувствовали большевикам, другие оплакивали царя... И никто опомниться не успел от пережитого, как завязалась гражданская война. Михаил не проникся большевистскими лозунгами. Как и братья-казаки, он поддерживал белых. Правда, только в душе. Споров на эти темы он старался избегать, а вояка из него был никакой, даже на лошадь не мог забраться со своей искалеченной ногой.
И словно на диких, строптивых конях помчалась народная жизнь в пугающее и как никогда неясное будущее. Не слушались больше кони, как раньше, хозяйской руки. В бешеном намёте летели они то на красных ногах революции, то на белых крыльях последних надежд, теряли в этой неистовой скачке седоков, но всё равно продолжали, продолжали лететь вперёд... Слишком велико и беспощадно разогнались на своих вороных большевики. Сплошной, огромной, красной волной накрыло от края до края Россию и восторжествовала над ней советская власть.
За эти смутные годы младшие дочки Михаила вышли замуж, а сын Андрей поступил в железнодорожное училище. Семья его сестры Галины, которая когда-то так хладнокровно отвернулась от деда Ефима, была разорена: их городскую лавку разграбили, мужа убuли, а дом спалили бывшие работники. Больше у Михаила не получилось ничего о ней узнать.
Под давлением событий Михаил начал попивать. Редкие посиделки с собутыльниками со временем перерастали в запои. В такие дни его лавкой, пережившей все поборы и поползновения со стороны властей (слишком она была скромной, чтобы предъявлять хозяину что-то серьёзное), заведовала Маричка. Она постоянно устраивала вернувшемуся мужу скандалы, так как совершенно ничего не соображала в таких делах и не могла даже высчитать полагающуюся сдачу.
— Позоришь мене на всё село! - возмущалась она, - стою там, як дуҏа, глазами лупаю и ничого не розумию! Тепер уси будуть знать, шо я тупа, як та курка!
Михаил до поры до времени отшучивался и заваливался спать, но настал момент, когда Маричка твёрдо сказала:
— Всё! Не хочешь своею лавкою займатыся, продавай её к ядрёной фене! А сам с плугом и лошадью в поле - вперёд! Я бильше позориться не буду! Ноги моей за прилавком бильше не встане!
Маричка слово сдержала, а Михаил подумал-подумал и завязал с выпивкой. Когда собутыльники приходили к нему и звали в свою компанию, он, не жадничая, вносил в общую складчину монету на водочку, но оставался дома и занимался делом.
Советская власть крепла. Маричку настойчиво звали в колхоз (вместе с единственной коровой), но как-то получалось выкрутиться. Шли в колхозы только последние бедняки, которым нечего терять, а хозяйственные крестьяне противились этому всеми способами. Никому не хотелось расставаться с честно нажитым тяжёлыми усилиями добром.
Андрей, ещё учась в училище, стал работать на железной дороге. К 1929 году он успел жениться и развестись. Именно осенью того года он и приехал к уже престарелым родителям. Был он мрачен и очень озабочен действиями властей. По стране уже покатилась набирающая обороты волна решительной политической репрессии под названием раскулачивание.
— Вас, папа, в кулаки запишут с этой лавкой. Всё заберут и вышлют за Урал, - хмурил лоб Андрей и вбирал в себя скромное убранство родной хаты с тёплым, но отчаянным взглядом человека, у которого хотят отнять самое дорогое.
— Да что там той лавки, Андрюш! Спички, гвозди да соль! А дом у нас что? Халупа! А хозяйство? Одна корова, поросёнок, да стайка кур! Какие с нас кулаки! - не верил в страхи сына Михаил.
Маричка, плохо понимая масштаб надвигающейся трагедии, ела борщ и влюблённо посматривала на сына, не тая улыбки. Какой справный вырос Андрей! Умный! Жаль, в жёны взял себе неподходящую девушку, слишком оба с запросами.
— Ты, папаша, сидишь тут в глуши, и особо ни во что уже не хочешь вникать. А я газеты читаю, с людьми неглупыми общаюсь и выводы делаю. К тому же, я на станции работаю, повидал уже этих ссыльных... Ты бы лучше подлизался к кому-нибудь из сельсовета да выпытал на свой счёт информации. Авось и прояснится, какие на тебя планы у власть имущих.
— К Митрофану обратиться можно... Он там ошивается, - задумался Михаил. - дружны мы с ним... Только что посулить ему?
— Деньги, сахару мешок! Не знаю! Всё, что можешь! Не затягивай!
На следующий вечер Михаил отправился с дарами и бутылочкой к Митрофану. Нехотя, под пьяный язык, Митрофан признался, что семья Михаила рассматривается как кулачья и подозревается в несочувствии к советской власти. Сам Митрофан повлиять на такие выводы никак не мог и взял с Михаила обет, что об этом разговоре никто не узнает. Друг посоветовал ему всё продать, пока есть возможность, и поскорее уезжать, ибо ситуация с раскулачиванием накаляется и скоро сорвётся с цепи, как бешеный пёс.
— Деньги мне не нужны твои, обижаешь. Тебе они важнее будут. А вот сахар оставь, если можешь, такое в хозяйстве всегда пригодится...
Лавку с домом предприимчивому Андрею посчастливилось продать в конце декабря. К широкому ремню мать нашила карманов-ячеек и Андрей, спрятав туда вырученные деньги, надёжно прицепил его к себе на талию и спрятал под тулупом. Он решил вывезти родителей в Кисловодск, там ему обещали помочь с работой на железной дороге. Собрав самые необходимые вещи, скрепя сердце и страдая душой, Михаил с Маричкой отправились в неизведанный путь.
С тех пор не прошло и месяца, как раскулачивание беспощадной лавиной обрушилось на население страны в тех районах, где проводилась сплошная коллективизация. Караваны поездов, заполненные ссыльными, лишёнными всего людьми, двинулись в отдалённые, необжитые точки на карте России. Северный край, Сибирь, Урал, Туркестан... Не всем им "посчастливилось" добраться туда. Слабые умиҏали в пути.