— К чему сомнения? Прекрасная картина! Как много драмы, какой глубокий символизм! А это великолепное техническое исполнение...
Спикировав на правое плечо и устроившись на нём поудобнее, белокрылая Муза подбадривала меня аргументами, убеждая в правильности выбора темы. Впрочем, иного от неё и не ожидалось. Ведь она — мой вкус.
— О да. Читатели обожают разборы мифологических полотен конца 18 века. Особенно тех, что написаны художниками-женщинами, во всём подражающим своим наставникам. Подруга, ты когда крайний раз заглядывала в статистику канала? Хочешь, чтобы мы опять «работали в стол»?
Чернохвостый Скепсис язвителен. Как, впрочем, и всегда. Вскарабкавшись на левое плечо, он тут же занялся любимым делом: принялся ломать «воздушные замки», возводимые Музой. Надо признать: получалось у него чертовски хорошо. Потому что он — воплощение моих сомнений и страхов...
Я нервно дернула плечами. Знали бы Вы, дорогой читатель, сколько раз эти двое задерживали выход моих публикаций! Хорошо ещё, если на считанные часы, а не на целые дни, отбивая своими диспутами желание работать. И я бы рада игнорировать их вечные дискуссии, но Её Величество Практика доказала: безоговорочно вставать на сторону первой и/или игнорировать второго мне противопоказано. Ведь если данная конкретная живописная тематика интересна лично мне — это совсем не означает, что встреча с нею порадует читателей. С другой стороны, если работа не вдохновляет меня изначально — ничего путного всё равно не напишется. Не смонтируется, не оформится, не прокомментируется.
А значит — выбора нет. Всё — по штатному расписанию. Сердце — на замок, раздражение — в глубины печени, планы на день — в долгий ящик. Заседание внутреннего худсовета объявить открытым. Первая реплика — Ваша, моя милая Муза.
— Благодарю! Так вот: сюжет картины однозначно заинтересует зрителя. Облачённая в жертвенные одежды красавица Психея, в последний раз обнимающая мать; согбенная спина растерявшего царственную осанку отца героини; тщетно утешающие друг-дружку сестры-царевны... Словом: эти яркие эмоции, положенные на проверенную временем античную стилистику, просто не могут не быть интересны читателям. Вот.
— Конечно же техника Бенуа великолепна. Потому что воспроизводит приемы Жака Луи-Давида.
— Нет уж извольте, господин Скепсис! Первым наставником нашей художницы была не кто иная как Элизабет Виже-Лебрен! Не последняя фигура в Королевской академии искусств, между прочим! Ах, как это символично и концептуально: ученица превзошла наставницу, посвятив картину образу прекрасной девы. И попутно став первой в истории участницей исторического «отделения» Парижского салона! Особый женский взгляд на историко-мифологическую живопись рубежа веков: разве это не интересно?
— Ага. Была наставником, не спорю. Пока не закрыла свою студию. Тогда оставшаяся без наставника Мари Бенуа отправилась стажироваться к великому французскому неоклассику. Чьё влияние в итоге и сформировало тот уверенный, твердый и строгий стиль, что представлен на данном полотне. А значит вся твоя теория о «сугубо женском взгляде» на живопись рубежа 18-19 веков не выдерживает никакой критики.
— Ты невыносим...
— Почту за комплимент, милочка. И кстати: с сюжетом ты тоже слукавила.
— ?
— Вот не надо этого удивлённого хлопанья крылышками. Ты не хуже меня знаешь, что в те годы Францию сотрясали жуткие последствия революции. И что супруг художницы сперва «бегал» от якобинцев, а потом, заняв пост министра в ходе реставрации монархии, сам с не меньшим азартом гонялся за ними. Вот и ответь мне, дорогуша: могла ли верная супруга видного роялиста писать сюжетно-ориентированные картины для Парижского салона, не вставляя в них политическую повестку?
— Ой, всё...
— Нет не всё! Ты прекрасно понимаешь, что идея жертвенности Психеи...
— ... это калька с личности самой художницы. Знаю. Согласно мифу, сестрицы царевны совсем по ней не горевали. Напротив: сами «подвели ее под монастырь». Из зависти к красоте и доброму нраву, выделявшему Психею. И всячески поговаривали царя-батюшку сделать героиню полотна кандидатом номер один на отдание чудовищу. Ради спасения государства, разумеется. Но я не понимаю, как этот факт отменяет художественную ценность работы. Да, Мари намекала на лицемерие своих бывших подруг, отвернувшихся от её семьи в годы репрессий. И на то, что мифическое чудовище из древнеримской трагедии на её полотне обрело суть безжалостного политического механизма. Но разве жертва Бенуа-Психеи, до конца оставшейся верной мужу и семье, теряет от этого свою значимость?
— Не горячись, конечно не теряет. Но ты могла бы сразу сказать об истинном смысле изображённого на картине действа. А не представлять дело таким образом, будто перед нами — иллюстрация старой сказки, и только.
— Просто я не люблю начинать рассказ о картине с трудных и неоднозначных тем.
— Ну, предположим. И что же у тебя значилось по плану после анализа композиции?
— О, Вам понравится! Дальше — как раз про неоднозначность. Дело в том, что в конце XVIII столетия портрет, пейзаж и натюрморт считались куда более «низкими» жанрами, нежели многофигурная, обладающая ясным сюжетом живопись. Французское общество полагало, что нравоучительные и высокоморальные сюжеты предпочтительнее «легкомысленных» работ на произвольную тему. И нашей героине пришлось менять специализацию. Идти на очередную уступку социуму ради диалога с ним же.
— Кажется, я начинаю понимать твой коварный замысел.
— ??
— Да-да, коварный! Или считаешь, что если ты вся в белом и умеешь летать, то автоматически становишься вне подозрений? Тебе понравилась картина, и ты решила подговорить Лёлю устроить ей «рекламную кампанию» в виде статьи. А чтобы добиться вовлечения и вызвать положительную реакцию аудитории канала, ты предполагала «давить на жалость».
Ах, смотрите, первая в истории парижских салонов женщина-художник добивается успеха! Да ещё и будучи ученицей другой выдающейся дамы! Да ещё и вопреки стараниям злокозненных недругов семьи! Впридачу поразив публику смелой (по тем временам) светотенью и чёткой структурой композиции, умножающей её психологизм!
Ну давай, крылатая, скажи что я не прав. И ты не хотела манипулировать чувствами. А ведь любая картина Жака-Луи Давида по многим из перечисленных аспектов даст «Психее» Бенуа сто очков вперед!
— Это исключительно Ваша версия, любезнейший господин Скепсис. Я лишь хотела рассказать о самых ярких и сильных сторонах этой картины, потому что она удивительная и уникальная.
— А давай поступим так, дорогуша. Я призна́ю за тобою моральное право продолжать этот разговор, если ты назовёшь мне хоть один фактор, делающий Психею кисти Мари Бенуа уникальной.
— Но уж тогда и у меня будет особое условие для этого пари.
— Ха. Смотря какое.
— Если я сумею привести аргумент в пользу самостоятельной ценности сего полотна, Вы, Инанна Вас побери, навсегда забудете привычку называть меня «милочкой» и «дорогушей». И наконец перестанете мне «тыкать».
— Хм. Это серьёзное заявление. Так и быть, согласен. Ваш ход, мил... Простите, мадмуазель.
— Всё просто. Буквально ни один из великих деятелей искусства, обращавшихся к мифу о Психее до момента написания сего полотна, не уделял внимания раннему его этапу. Предшественников и современников Мари Бенуа интересовала только любовная история Психеи и Купидона. В крайнем случае- подвиг Зефира, успевшего унести красавицу прочь от мрачной скалы. Именно стараниями господи Бенуа впервые в истории больших художественных выставок Старого Света был представлен иной взгляд на знаменитого мифологического персонажа. Поставлен иной акцент в истории её становления. Здесь Психея, эта архетипичная «дама в беде», сама предстаёт спасительницей и защитницей. Последней надеждой для своих родных и для целой страны. Здесь она — самостоятельный а́ктор, а не «приз» сильного мужчины. Субъект истории, а не её объект. И в этом — абсолютная новизна и ценность картины.
— Туше́. Признаю, это и в самом деле оригинальный взгляд. Но я всё равно буду звать тебя милочкой, крылатая. Потому что скрестил пальцы за спиной, когда обещал этого не делать.
«Так что Вы решили?», — не выдержала я. «Картина сто́ит того, чтобы показать её читателям? Или нет?»
— А знаешь что? Покажи им наш диалог с этим вот хвостатым грубияном. И пусть решают. В конце концов, всё самое принципиальное мы уже озвучили. А малые детали и скрытые загадки, как и всегда, предстоит разглядывать и разгадывать им самом. Ты же не собираешься лишать их удовольствия самостоятельного исследования замечательной картины?
— Средней картины, крылатая. Весьма средней.
— Сударь, Вы невыносимы...
— Такая работа.
Автор: Лёля Городная.
