Точки над «i»
После этих слов Алешу снова сорвало с койки. Он прошелся до двери, почти пропав в темноте, и снова вынырнул на свет лапы совсем в упор перед Иваном:
- Нет! Нет!.. Не верю!.. Не верю, что ты просто так все это рассказал. Не за этим ты меня два месяца держал здесь. Говори, Иван!..
- Ты хочешь начистоту?.. Хорошо – сядь только.
Алеша повиновался, усевшись на край кровати и нервно запахнувшись полами своего потертого арестантского халата. Иван заговорил с какой-то жесткостью, даже суровостью:
- Итак, нет никакого Бога, нет никакого Христа. Если и были когда-то, то давно умерли или их убили. Их нет, но есть оставленный Ими мир. Мы, охранителя, защищаем мир, оставленный Богом, вы, революционеры, его пытаетесь разрушить. В этом разница между нами. Мы пытаемся спасти и сохранить мир, в котором однако остались высшие идеи, оставленные в мире Богом и Христом – идеи любви, добра, человеческого братства и взаимной солидарности. Осталась, наконец, красота, может быть, самый щемящий дар, оставленный в мире умершим Богом. Дар, который так много говорит о Боге… Осталась беззащитность юных, их трогательная нежная хрупкость, взывающая к защите и так надеющаяся на любовь, на ту неопошленную любовь, о которой говорил Христос и воплощение которой Он Сам и был… Вот эту трогательную юность, вот эти клейкие листочки людские и жалко…
Иван на секунду замер, взглядом словно уйдя внутрь себя и неожиданно продекламировал:
На заре ты ее не буди,
На заре она сладко так спит;
Утро дышит у ней на груди,
Ярко пышет на ямках ланит.
И подушка ее горяча,
И горяч утомительный сон,
И, чернеясь, бегут на плеча
Косы лентой с обеих сторон.
А вчера у окна ввечеру
Долго-долго сидела она
И следила по тучам игру,
Что скользя затевала луна.
И чем ярче играла луна,
И чем громче свистал соловей,
Все бледней становилась она,
Сердце билось больней и больней.
Оттого-то на юной груди,
На ланитах так утро горит.
Не буди ж ты ее, не буди…
На заре она сладко так спит!
Какое-то время в камере вновь повисла тишина, Алеша словно тоже впечатлился вдохновением Ивана. Впрочем, это длилось всего пару-тройку секунд. Еще раз встряхнув головой, Алеша заговорил и даже не без некоей издевки:
- Почему же их жалко? Эти клейкие людские листочки?.. Они по твоей теории тоже неизбежно станут скотами.
Слова Алеши словно попали в какое-то больное место Ивана. Он опять заговорил с резкостью и суровостью:
- Да, станут… Могут стать. Если только некоторые люди-скоты, называющие себя революционерами, дадут ими стать. Если раньше их не взорвут, не расстреляют, не отравят и не сделают, поймав в свои сети, скотами, еще худшими себя!..
- Революционеры не скоты, - глухо ответствовал Алеша, сгорбившись на своей койке.
- Скоты и худшие из всех скотов. Ни одно из животных, даже из самых хищных, не убивает себе подобных, как делаете вы. И никакому тигру или льву не придет в голову уничтожать подряд всех газелей или антилоп, только потому что они газели или антилопы.
- Волк может перерезать всех овец в стаде…
- Вот!.. Ты говоришь!.. Ты сам себе и своим кровавым подельникам определение. Сам нашел, с кем из скотов вас отождествить.
Теперь черед пришел Алеше «загореться» суровостью:
- Да, и надо резать. Резать тех скотов, которые устроились на горбах и костях других, которые пьют кровь и слезы своих соплеменников, высасывая из них как вампиры их трудовую кровь и вытягивая их трудовые жилы. Я согласен с тобой – скотов этих бессмысленно в чем-то убеждать, они есть прирожденные скоты, которых нужно просто резать и уничтожать. Да таких скотов как твой Курсулов и им подобных, имя которым легион, что насилуют малолетних девчонок, и нужно резать. Они другого языка не понимают. С ними нужно сражаться до конца. Причем, сражаться приходится не в открытом бою, не с равными силами, а из подполья, погибая и отдавая собственные жизни.
- Да, только при этом и самому не забывать о девочках…
Алеша вопросительно, но в то же время с какой-то мукой вскинул глаза. Иван, сузив свои, превратив их почти в щелки, не отрываясь уперся взглядом в лицо Алеше:
- Ладно Грушенька, тут мы все замараны. Но именно ты выполнил завет нашего отца. Ты ведь и ездил в Чермашню к насмотренным отцом босоножкам. Это как называется?.. Ты разве их не бесчестил? А это мало чем отличается от того, что вытворил Курсулов. Или ты думаешь, раз ты не силой принудил, а просто развратил невинность, то с тебя и взятки гладки?.. Или ты забыл слова Христа: «кто соблазнит одного из малых сих, тому бы лучше вообще не родиться»? Или там – жернов на шею… Ну – что скажешь? Ты же хотел начистоту, так давай же расставим все точки над «i»…
Алеша снова сорвался с койки и несколько раз почти бегом прометнулся от стола к двери и обратно. Его била крупная дрожь. Наконец он заговорил, но уже не прекращая свои метания по камере, говоря урывками во время приближения к Ивану:
- Да знаешь ли ты что значит быть в АДу?!.. Да в настоящем АДу!.. Так по первым буквам – Anno Domini… В лето Господне… Да лето Господне… Когда отменяются все старые законы и правила и жизнь перекраивается заново… Так и у нас в нашей тайной полиции. Ты думал, такая только у вас, где ты служишь?.. Нет, такая есть и у нас. Только у вас это шарашкина контора, где служат скоты, а у нас это АД, настоящий АД. АД, поставленный на службу революции. Мы должны следить за всеми участниками подполья, за всеми революционерами, потому что провалы от предательства кого-то из нас нам всем слишком дорого обходятся. Поэтому некоторые из нас и стали слугами этого АДа, опричниками революции, волками, чтобы выгрызать малейшее подозрение на измену. Девочки?.. Ты сказал о босоножках… Да, были босоножки… Но знаешь ли ты, что в АДу свои законы, там отменена всякая мораль. Мы должны стать пьяницами, развратниками, растлителями, отцеубийцами, чтобы отвлечь от себя малейшее подозрение, чтобы сами наши товарищи не понимали нас и обвиняли в нарушении морали, отлучали нас от себя и даже выносили нам приговоры. Да была Грушенька, но этого оказалось мало… Нужна была еще большая жертва моралью. Ставрогинская жертва… Странно, как глупо же его поняли. Мол, это он от нечего делать поиграл с Матрешей, растлил ее для собственного удовольствия. Господин Достоевский и сам, наверно не понял, что он изобразил самый трагический тип, самого мучительного своего персонажа. Он же и был сотрудником АДа, АДа, того времени, АДа, без которого невозможно настоящее подполье. А что стоило ему это – говорит его финал. Он не вынес этого адского эксперимента над моралью. А его можно вынести только, если ты живешь в АДу только ради революции. Если ты ее любишь больше своей собственной жизни и готов душу положить за нее…
- А может не так. Может он выполнял одну из установок вашего АДа – в случае угрозы ареста истребить себя?.. Он же и повесился, когда его уже прибыли арестовывать.
- Да, может и так. Одно другого не отменяет и не противоречит. Это и есть АД. Ад, где сходятся все концы и объединяются противоположности…
- Да, Алексей Федорович. Ты пошел дальше нас всех. Вот он – карамазовский безудерж и переход за все границы. Если в разврат, то непременно в самый гнусный, если в революцию – то на самое ее дно!.. Арестовали мы как-то одного такого же. Ехал отравить своего отца, чтобы получить наследство. Тот был богатым помещиком, а революции, конечно же, нужны деньги; она – дело, как известно дорогостоящее. Конечно же, было принято коллегиальное решение, непременно коллегиальное, - это у вас так водится, чтобы ответственность была размазана по всем, чтобы в крови все измазались и никто себя чистеньким не чувствовал. Вы так и Ракитина убивали… Так вот, помещический сыночек этот революционный собрался якобы погостить к отцу. Товарищи достали рецепт быстродействующего яда. Тот по отдельности получал в аптеках все необходимые ингредиенты – это нам помогло его вычислить. Тот уже приехал в город, где жил отец, да решил в гостинице сначала остановиться, потренироваться, так сказать. Снял номер, сделал смесь и стал тренироваться на кошках и собаках, выискивал точную пропорцию, чтобы не так явна смерть была, не внезапная, а чтобы через некоторое время, чтобы помучился. Это он отца своего еще и помучить был не прочь. Мы потом его спрашивали, как же это с отцом, неужто не то что жалость какая – совесть не шевельнется ли. Где там. Знаешь, что он нам ответил? «У нас совесть на службе революции». Это гениально! Когда совесть на службе у революции, служба может быть самой суровой. А про отца сказал: «Он меня произвел на этот свет безо всякой моей воли, значит, и я могу его отправить с этого света без всякой его воли». А пока отправил, то есть отравил, несколько кошек и собак. Мы взяли его, когда он уже выходил из гостиницы на встречу с отцом. Когда ему потом рассказали, ради чего ехал к нему любимый сыночек, он нам так и не поверил. Мы даже яд ему показывали – все равно не поверил. Черним, дескать сына, царские сатрапы. И яд ему, мол, подкинули. Эх, люди без воображения! Я в какой-то момент даже пожалел, что мы не дали дойти истории до конца. Послушал бы я тогда его поздние прозрения, когда бы еще и не сразу умер, а с мученьицами. Я ведь и ставку им очную сделал, только сыночек молчал все время, а чего уж? Надо было и тут пожаловаться: вот, мол, не дали тебя, папашка ты богатенький, отравить и денюшки твои наследовать…
- Он должен был сам себя умертвить. Если бы действительно был членом АДа, то в случае провала, если бы его не убили, должен был себя убить.
- Да-да, только это в теории. Ты же сам себя не умертвил. А?.. Что – тоже живучесть карамазовская помешала? Располнел даже на даровых тюремных харчах…
- У меня еще все впереди.
- Нет, у тебя, Алексей Федорыч, уже все позади. Ячейка ваша разгромлена. Скотов ваших революционных разметало как листья в ноябре. Кто в тюрьме, кто с ума сошел, кто в бегах.
- На наше место придут другие, чтобы убивать вас, скотов охранкиных… А если не убить, то хотя плюнуть в лицо…
И если деспот мощною рукою
Тебя за горло схватит наконец
И ты не в силах будешь кликнуть к бою,
То молча плюнь ему в лицо, боец!..
Голос Алеши прозвучал с какой-то непереносимой отчаянной ненавистью… И он начал подниматься со своего ложа. Подниматься стал и Иван:
- Ну, что ты остановился?.. Плюнь мне в лицо!.. Это будет хорошей точкой в наших с тобой отношениях… Ну!..
Алеша стоял, с ненавистью глядя в лицо брата, но все-таки отвел взгляд в сторону. Какое-то время они так и стояли напротив друг друга. Затем Иван медленно нагнулся к полу и подобрал с него полураздавленного таракана, что еще подавал признаки жизни слегка подрагивая усами и судорожно дергая одной из лап. Иван зачем-то дунул на него и положил на стол, затем, захватив лампу, направился к двери. Стукнув по ней и ожидая пока охранник отворит дверь, он наполовину обернулся к Алеше:
- А пока будем убивать тебя. Готовься…
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь
