В 90-х годах позапрошлого столетия Мирра Лохвицкая являлась едва ли не самой значимой фигурой в русской литературе. После ранней смерти поэтессы о ней незаслуженно быстро и надолго забыли. В начале XX века о ней вспоминал в основном только лишь поэт Игорь Северянин, чье творчество в самом начале формировалось во многом под влиянием стихов и образа Мирры. Считается, что именно эта одаренная поэтесса была основоположницей русской женской поэзии и открыла путь А. Ахматовой и М. Цветаевой.
«Я жрица тайных откровений,
Во тьме веков мне брезжит день.
В чудесной были воплощений,
В великой лестнице рождений
Я помню каждую ступень…»
Родилась Мария Лохвицкая 1 декабря 1869 г. в Петербурге, в многодетной семье успешного адвоката Александра Лохвицкого. Одной из ее сестер была Надежда Александровна Лохвицкая, в последующем также ставшая поэтессой – знаменитой Тэффи.
Стихи она начала писать, по ее признанию, «с тех пор, как научилась держать перо в руках, и еще ребенком распевала песни собственного сочинения», но серьезно занялась поэзией лет с пятнадцати. Впрочем, в ее семье все, начиная с прадеда, занимались сочинительством, зачастую скрывая это друг от друга. С детства писали стихи три сестры и брат Марии.
Произведения юной поэтессы заметил сын известного историка Всеволод Соловьев, который был частым гостем в доме Лохвицких. Он и помог Марии напечатать ее первые стихи. Один из ее первых литературных знакомцев, Василий Иванович Немирович-Данченко, вспоминал о Марии Лохвицкой: «Это была сама непосредственность, свет, сиявший из тайников души и не нуждавшийся ни в каких призмах и экранах».
Относительно псевдонима Мирра есть легенда, согласно которой, умирая, прадед Марии Кондрат Лохвицкий произнес слова: «ветер уносит запах мирры...» и изменить имя Мария решила, узнав о семейном предании.
Ее дебют в русской поэзии был весьма скромен: всего два стихотворения, изданные отдельной брошюркой. Получив образование, поэтесса поселилась в Петербурге. Ее стихи оказались востребованными, за первой последовали другие публикации.
Через три года Мария Александровна вышла замуж за Е. Жибера, обрусевшего француза, довольно успешного архитектора. Молодая семья перебралась в Ярославль, где Жибер выполнял какой-то заказ. Брак оказался счастливым – такая редкость для поэтессы!
Мария Александровна, погрузившись в домашние заботы и родив одного за другим пять детей, была всецело поглощена семьей. Жизнь в провинции нисколько не тяготила ее, но навсегда родным оставался, конечно, Петербург.
Стихи Лохвицкой всегда были биографичны. Первый сборник был посвящен мужу и завоевал престижную Пушкинскую премию. Второй же, вышедший через два года, появился на фоне нашумевшего в литературных кругах романа…
Константин Бальмонт... Изнеженный, самовлюбленный поэт буквально ворвался в ее жизнь и стал для Лохвицкой еще одним ребенком, которого могла утешить только она.
С момента знакомства Бальмонт стал практически единственным адресатом любовной лирики поэтессы. Между ними происходила своего рода поэтическая перекличка-поединок. Первое время поэты были полными единомышленниками, но в более поздние времена перекличка начала становиться все более острой и холодной.
Лохвицкая писала:
«Если прихоти случайной
И мечтам преграды нет –
Розой бледной, розой чайной
Воплоти меня, поэт!»
Бальмонт отвечал:
«За то, что нет благословения
Для нашей сказки – от людей, –
За то, что ищем мы забвения
Не в блеске принятых страстей… –
За новый облик сладострастия, –
Душой безумной и слепой
Я проклял все – во имя счастия,
Во имя гибели с тобой»
И Лохвицкая и Бальмонт были людьми несвободными... Первым не выдержал Бальмонт... От косых взглядов окружающих он бежал из Петербурга.
Лохвицкая тяжело переживала разлуку с любимым человеком… Многие современники решили, что именно охлаждение отношений с Бальмонтом стало причиной депрессии Мирры Лохвицкой и ее угнетенного душевного состояния.
Пожелание Мирры Лохвицкой, высказанное в стихах («я хочу умереть молодой»), исполнилось: она ушла из жизни в 35 лет от чахотки.
«Я хочу умереть молодой,
Не любя, не грустя ни о ком;
Золотой закатиться звездой,
Облететь неувядшим цветком...»
Константин Бальмонт намного пережил Мирру Лохвицкую и еще не раз искал забвенья «в блеске принятых страстей». Но ее гибель оставила в его душе глубокую рану.
На кончину Лохвицкой он откликнулся четверостишием, наполненным непритворными горечью и болью, столь непривычными для вычурной поэзии эстета Серебренного века.
«О, какая тоска, что в предсмертной тиши
Я не слышал дыханья певучей души,
Что я не был с тобой, что я не был с тобой,
Что одна ты ушла в океан голубой»
Свою дочь поэт назвал Миррой…
