Часть вторая
Нелюдь-каратель, 43 года скрывавшийся от правосудия
О белорусской деревне Хатынь не знает разве что младенец. Трагическую судьбу деревни и ее жителей разделили сотни других сел.
До войны в Гуторово Смоленской области было 86 дворов. Люди жили, работали в колхозе «Заря». Но все закончилось 15 февраля 1943 года, когда было расстреляно и сожжено 147 мирных жителей. Среди них были женщины, дети, старики. Их обвинили в помощи партизанам.
Долго не удавалось установить палачей, имевших свой почерк: убивали людей прямо в избах. Однако благодаря кропотливой работе следователя Алексея Кузовова, отдавшему многие годы поиску нацистских приспешников, их имена названы.
Федор Зыков встретил войну в Белоруссии. В середине осени 1941 года попал в плен. Над тем, что делать долго не раздумывал: заявил о желании сотрудничать и вскоре был зачислен в группу Шмидта. С какой жестокостью и цинизмом он убивал, поражались даже его хозяева. Сам допрашивал, сам выносил приговор, сам приводил его в исполнение. Свидетели его кровавых расправ вспоминали, как он, словно в него бес вселился, кричал, что жить не будет, если не убьет кого-нибудь.
Он мог издеваться над жертвой часами. Так случилось с 17-летним Сашей Прудниковым, у которого палач хотел выпытать сведения о партизанах. Но парень мужественно перенес пытки, не выдав товарищей.
Когда началось освобождение Смоленщины, палач ушел с немцами. Получил направление в специальную школу в Летцене, где прошел спецподготовку, и в 1944-м вместе с полусотней офицеров-власовцев в звании подпоручика прибыл для дальнейшей службы в Освенцим.
В сохранившихся лагерных документах указано, что группа состояла из восточных рабочих, но при этом они носили немецкую форму и были вооружены. Всех зачислили в пожарную команду. Однако какие в действительности возлагались на них обязанности, установить не удалось. А то, чем могли заниматься люди, чьи руки были по локоть в крови, представить страшно.
Советские войска освободили пленных в мае 1945 года. Зыков затерялся среди них, а в ходе проверки сказал, что он военнопленный и провел в концлагере три года. Тогда ему удалось ускользнуть.
За ним пришли спустя сорок три года после Великой Победы.
Сентябрьским днем 1988 года по Вышнему Волочку быстро разошлась новость: Федор Зыков совсем не тот, кем его считали много лет жители города.
Жил на окраине, ни с кем не общался, трудился на гармонной фабрике. По праздникам выходил в город, надевая пиджак с юбилейными медалями.
Из воспоминаний Алексея Кузовова: «Закончив все необходимые формальности, говорю: «Ну, Федор Иванович, дальше мы поедем в Смоленск. Будем вспоминать, что происходило на территории Смоленщины в 42-м, 43-м году». И уже перед выходом из дома он попросил: «Гражданин следователь, разрешите мне на прощание выпить?» Ну, я посмотрел, бутылка не вызвала доверия, точнее, ее содержимое. Я запретил, говорю: «Нет, в таких случаях не положено». «Ну тогда разрешите мне на прощание сыграть на гармошке». Я разрешил. Он взял гармошку и растянул меха. И вот можно представить эту картину. Играет гармошка, а у Зыкова слезы льются».
На допросах обвиняемый вел себя настороженно, контролировал каждое слово, ничего лишнего не говорил. Ждать признательных показаний от такой категории допрашиваемых — дело безнадежное. Только факты и свидетельские показания могут заставить их говорить. Так было и с доказательством причастности Зыкова к кровавой расправе над жителями Гутарово.
Кузовов понимал, что перед ним не простой жестокий палач, а человек, прошедший определенную спецподготовку. Слишком много он знал для рядового исполнителя нацистских приказов.
Зыков всячески пытался избежать наказания. Искал любые зацепки, пытался торговаться: он показания — ему жизнь. Но приговор был вынесен. Большую часть известных ему сведений он унес с собой, и теперь вряд ли удастся их узнать.
Перед расстрелом Зыков сочинил: «Меня презирают напрасно. Причина в родине и власти. Поэтому мне так обидно. И жить на свете тяжело».
Продолжение следует...
Первую часть читайте здесь
