-...С точки зрения вас, простецов, магия – это порождение хаоса. Впрочем, как вам иначе на это смотреть? Ваш умишко ограничен. Сложные материи ему неподвластны. На самом деле хаос был бы без магии. Именно она все строго упорядочивает. Создатель мира, если таковой и был, растворился во время мироздания и оставил свой мир недоделанным. Усовершенствовать его может только магия.
«Дура! – мысленно возразил ей Раэ, потому как возражать верховной ведьме он мог только мысленно, чтоб она не знала, зато возражал он ей всегда, - мир был бы совершенен, не разрушай его ты и подобные тебе своим злом. Не нравится мир, так сгиньте, чего им пользуетесь?»
Мурчин не спеша ступала по лугу, босая, в белоснежном платье, благоухающая гардениями. Две пепельные зернистые косы, похожие на канаты, красиво огибали ее голову. Выглядела Мурчин лет на двадцать, свежа, гибка, стройна, хоть и несколько бледна. Заживавшие, но все еще припухшие руки она прятала за кружевными перчатками, которые разлезались из-за ведьминских растущих коготков. Стоило Раэ глянуть на ведьму, как она раздувалась от самодовольства. Она явно считала, что производит ой-ей-ей какое впечатление, а он, подросток, должен был стесняться и балдеть от общества такой раскрасотки. Так важничали ровесницы Раэ, которые превратились в барышень и при этом считали мальчишек своего возраста еще детьми. Дура старая! Да если ты – верховная ведьма, тебе лет где-то за сотню, а то и за три. И тем не менее Мурчин иногда вела себя как девчонка немногим старше своего пленника. Раэ научился не заострять на этом внимание. Было в его нынешней жизни и без того много чего неприятного, о чем стоило больше беспокоиться. Настораживало его, правда, еще то, что ведьма все еще хотела охорашиваться и наряжаться. Это означало, что Мурчин была в самом расцвете сил и все еще много чего хотела. Старые ведьмы обычно утрачивали вкус к жизни и переставали не то, что омолаживаться, а вообще поддерживать хоть какой-то человеческий облик, для которого и магия не надобна. Они переставали обращать внимания даже на вшей, годами живших в их сваленных космах, могли щеголять в заскорузлых лохмотьях, а то и вовсе потерять остатки одежды.
Все-таки Раэ предпочел бы иметь дело с более старой ведьмой, которой не хотелось бы нравиться...
Он старался не глядеть в сторону Мурчин и отвлекался на облака в небе да на альвов, которые стрекотали крыльями поблизости. Похоже, они были несколько разумны и тянулись к Раэ как к живой человеческой душе. Только зря они сейчас приблизились к нему, на этой философской прогулке: позади семенила шишига с кривым сачком. В другой руке она держала самодельную соломенную клетку – ведь умела же мастерить что-то, правда, все только для того, чтобы напакостить. Шишига ловила альвов, сажала их в соломенные клеточки и мучила. Раэ не мог в открытую мешать зеленой гадине, чтобы ведьма не догадалась о его сочувствии к альвам. Мурчин и так и эдак искала способ, как воздействовать на подневольного ученика, не хватало еще, чтобы она отыгрывалась на этих маленьких созданиях, и пленник пытался показать, что они ему не очень-то нравятся из-за сыплющейся с них серебристой пыльцы. А что, они и в самом деле изрядно мусорили на крыльце и подоконниках ведьминского дома, а мести за альвами приходилось ему. Не белоручке Мурчин же.
Впрочем, сейчас ведьма была увлечена, своим новым платьем, сознанием собственной красоты, наставлениями, которые давала Раэ, и тот мог украдкой попинывать шишигу.
-Все, что может делать в нашем мире людье, простецы, - продолжала Мурчин, - это изобрести для самих себя клетку из законов, якобы безоговорочно нравственных. Сами на себя напялить выдуманное ярмо, потому как никаких безоговорочно нравственных законов не существует, разве что только на глупом согласии людей что-то считать хорошим, а что-то считать плохим.
«Да чтоб тебя как-нибудь обобрали на народном гулянии! Или юбку тебе на голову при всех накинули! – ответил ей мысленно Раэ, - Вот тогда я бы посмотрел, как ты радуешься, что безоговорочно нравственных законов для кого-то не существует. Сразу согласишься «с людьем», что считать хорошим, что считать плохим!».
Вполне возможно, что с Мурчин действительно могло приключиться нечто подобное. Первое время, пока она лечилась, то прочно засела в ведьминской Кнее, подальше от «презренного людья». Все ее общество в пору выздоровления только и составляли, что шишига да Раэ. Но, похоже, Мурчин было недостаточно править своим миром – некогда роскошным домом, несколько запущенным садом, и несколько ухоженным лесом в замкнутом пространстве, в свою очередь затерянном где-то в непролазных дебрях. Когда она сколько-то поправилась, то стала покидать Кнею на помеле или через портал. Эти дни были счастливыми для Раэ, и он по датам догадывался, что Мурчин летает в Аву на праздники развлекаться. Одевалась она при этом как богатая молодая вдова во вторую половину траура, когда даме уже дозволяется приличиями принимать участие в общих уличных танцах, ходить по городу одной и знакомиться на гуляниях со вдовцами.
Кстати, назревал очередной праздник…
-Людье, - продолжала ведьма, сбивая прутом головки цветов, - договорилось меж собой считать магию злом. Потому, что это искусство не для всех, а только для избранных. Против нас, ведьм, восстают ничтожества, которым не дано. Они прозябают смертными, больными, с разрушающимися от старости телами… и жаждут стать такими, как мы. Зависть – вот что заставляет злопыхать двуногих червей против магии.
«Сама ты червяк двуногий. Всю человеческую природу в себе изжила. Тебе ж за сотню перевалило! Что там у тебя за девичьей милотой? Если ты утратишь силу, что там будет? Морда прокаженной? А ваши иные дрянные ведьминские болезни? Им и названия-то нет, потому, что в человеческом теле за восемьдесят лет жизни они попросту не могут развиться. Неужто ничем не страдаешь?»
-Чтобы жить в гармонии с магией, нужна иная раса существ, нежели простецы, - добавила Мурчин, - она должна заменить недоделанное человечество и завладеть этим миром, чтобы усовершенствовать его.
Ведьма картинно встала, выпрямившись в полный рост, чтобы Раэ заценил в ней образчик этой новой расы.
-Мы далеко продвинулись на этом пути. Мы уменьшили численность людья, чтобы расчистить место для более полноценной жизни. Посмотри, как после этого окрепла земля! Очистился воздух, зазеленели леса, животный мир, бывший на грани исчезновения, вновь явил свое изобилие.
Мурчин раскинула руки, приглашая полюбоваться окрестным лугом как олицетворением очищенной от ничтожных людишек природы.
«Врешь, как дышишь. Мир окреп потому, что люди взялись за ум и вновь бьют вас. И вновь стали рожать детей, которых вы так ненавидите. Этот мир создан для людей, и без него не имеет смысла».
Луг, которым предлагала полюбоваться Мурчин, был прекрасен лишь на первый взгляд. Дрянные грибы – самые разнообразные в своей непригодности и уродстве - норовили произрасти везде и без всяких кругов – на деревьях, на крыше дома, у крыльца – и все за одну ночь, и в особенности здесь, на этом искусственном лугу уже рыжели средь травы их поганые семейки. Раэ с тоской подумал о том, что ему опять придется взяться за грабли и лопату: за лугом они условились с хозяйкой все-таки следить.
Мурчин, подобно многим ведьмам, хотела выйти из положения, превращая Кнею в сад. В замкнутое пространство не попадали пчелы, а привнесенные в него гибли. Наверное, поэтому ведьма, как думалось Раэ, поселила сюда колонию несчастных альвов, чтобы те опыляли цветы. Запустила бедолаг, как карпов запускают в искусственный пруд. Альвы тут маялись так же, как и Раэ, но зато кой-какие медоносные кусты и цветы украшали окрестности дома и небольшой участок для прогулок. Впрочем, как и многие ведьмы, Мурчин время от времени уставала быть садовником, и больной лес с повиликой подкрадывался ближе к дому. Лишь недавно, и то, потому что Раэ ткнул ее носом, Мурчин занялась лесным хозяйством и получила возможность красиво разводить руками хоть в какой-то части своих владений.
-Рано или поздно, - продолжала самодовольная владелица гиблого места, - в оздоровленном мире будет царить усовершенствованная раса, в которой будет больше гармонии, чем в человеке.
«Какая раса? – про себя проговорил Раэ, - твои колоссы, что ли? Да их земля едва носит. Если мы их не перебьем, твои гармоничные колоссы перебьют и пожрут друг друга. Как крысы в бочке. Когда пожрут все, что есть съедобного на земле и только они съедобными для самих себя и останутся. Хорош мир, где все, что имеет плоть, будет съедено! Полная гармония!»
-Что же касается избранных людей… Видишь, Раэ, я не говорю, что все люди подлежат уничтожению…Избранные люди могут быть совершенными, как боги. В этом им может помочь магия.
«Какие там еще боги? Человек – это только человек и с человека этого достаточно».
-Когда-нибудь избранный усовершенствованный человек дотянется до звезд… Он доберется до далекой звезды Майяр. А это совершенно другой мир, не эта изувеченная мерзким людьем земля. Вокруг этой звезды вращается земля Айле. Когда-нибудь мы достигнем этой земли и омоемся вводах Лигайя-Уны… ты все молчишь, но что ты на это скажешь, Раэ?
-И чего он будет делать там, на этой самой Айле? – вынужден был тот высказаться вслух.
-Что значит – что делать? – насторожилась ведьма, разом возвращаясь из витания вокруг звезды Майяр на бренную землю.
-Ну, вот прилетим мы к этой звезде, найдем эту землю… помоемся в той речке, а дальше что?
Тут-то ведьма увидела то, что Раэ уже и не мог скрыть: его насмешливый взгляд. До Мурчин дошло, что ее зажигательная речь пропала даром.
-Узколобый придурок! – выкрикнула она. Ее хорошенький остренький подбородочек поехал вперед, личико исказилось в гневной гримасе. Она отшвырнула Раэ от себя ударной волной. Тот привычно приземлился в нескольких метрах от ведьмы, вторую волну принял боком, устояв на ногах, и отбежал подальше на безопасное расстояние.
-Как ты смел меня не слушать! – взвизгнула Мурчин.
-Так я ж тебя слушаю, - отозвался Раэ издалека, - вот и спрашиваю. Вот долетят они до звезды, все эти избранные рода людского, а дальше - что? Как это изменит мироздание?
Третья ударная волна была сильнее. Раэ свалило с ног и протащило по траве.
-Как ты смеешь смеяться надо мной?!
Шишига, заметив, что Раэ попал к госпоже в немилость, возликовала, заулюлюкала и запустила в него склизким комком из грибов. Раэ вскочил, отряхнулся.
-Да я вовсе не смеюсь, просто я ж не избранный… Я простое людье, я не знаю, зачем мне забираться не пойми куда не пойми зачем… Может, избранным что-то надо там… такое…
-Дубиноголовый болван! – щеки Мурчин горели, глаза, казалось, вот-вот метнут молнии, хотя она такого, кажется, не умела, - что ж, я верю, что твой убогий неразвитый умишко ограничен только этой землей и хочет оставаться только по эту сторону звезд!
Раэ едва успел увернуться – не этот раз от шишки, запущенной лапой шишиги.
-В твоей зачуханной Цитадели тебя не учили тому, что разум жаждет свободно передвигаться по вселенной?
Раэ изловчился и поймал забывшую об осторожности шишигу за кривую тонкую ногу и запустил высоко над деревьями под довольное цвирканье альвов. Шишига с воплем приземлилась где-то в зарослях.
-Вот тебе свободное передвижение тупости по вселенной, - не удержался Раэ. А затем и сам отлетел на край луга от ударной волны Мурчин. Затем произошло то, что не могло не произойти: ведьма пронзительно взвизгнула, воздух вокруг Раэ кратко завибрировал – и он оказался перенесен на дно колодца, что стоял на заднем дворе ведьминского дома. Вверху было видно небо, правда, не было видно звезд, которые, говорят, должны быть видимы днем с колодезного дна. И уж точно оттуда нельзя было высмотреть звезду Майяр.
Продолжение следует. Ведьма и охотник. 26 глава.
