Вязкий смрад пота, боли и рыбьего жира заполняет комнату. Тёплый воздух просачивается через щели в стенах и распахнутое окно. Женщина зашлась надсадным воем, сжимая зубами кусок ткани, заменяющий кляп. Тело мелок затряслось, вскинула руки над головой, ногти впились в древний известняк. На стене остались пыльно-красные борозды. Выгнулась дугой, выпячивая круглый, как мяч, живот. Одна из трёх повитух промокнула лоб холодной тряпкой.
Лицо женщины перекосило, на лбу пульсирует тонкая вена. Красота, о которой слагают песни барды всего королевства, исчезла без следа. На ветхом ложе из ссохшихся досок и соломы корчится гротескная пародия на женщину. Извивается, как умирающий паук и не может исторгнуть новую жизнь.
Неверный свет масляной лампы играет тенями на стене, искажает черты лица и пропорции тела. Оголенные участки кожи масляно блестят, покрытые потом. Роженица выплюнула кляп, заорала, перемежая вопли с руганью.
Проклинает себя, проклинает любовника и проклинает ребёнка. Перекладывает вину на человека, только готовящегося прийти в мир. Взгляд выпученных глаз устремлён в дырявый потолок, на кусочек луны заглядывающий внутрь. Лоб усыпан бисером холодного пота, рот оскален и в тусклом свете блестят жемчужные зубы, со слабо выраженными клыками.
Старуха перекрестилась, затараторила молитву, торопливо промачивая полотенце в тазу холодной воды. Отвернулась, не в силах вынести вида благородной. Роженица обхватила себя плечи, затрещала рвущаяся ткань. По молочной коже побежали алые бусинки крови. Под кожей на горле вздулись толстые жилы.
Вторая повитуха склонилась меж широко раздвинутых ног. Она была стара, ещё когда баронесса не появилась на свет. Может статься, именно она помогала ей родиться. Однако настолько сложные роды видит впервые. Ребёнок будто не хочет выбираться или продвигается боком. Вдруг пуповина обернулась вокруг горла? Что ж, это будет не самый плохой исход для него.
— Вылезай... — Простонала баронесса, красная от натуги. — Бастард чёртов!
По крыше пробежала испуганная кошка, в тёмном окне мелькнул вытянутый силуэт. Загремело, хвостатая дрянь сшибла прислонённый к стене инструмент и скрылась в зарослях винограда. Третья повитуха проводила её взглядом, оценила сколько воды осталось в тазах. Всплеснула руками и поспешила на кухню, пополнить запасы тёплой. Оставшиеся две тревожно переглянулись. Если женщина умрёт, барон рад не будет. Пусть она и грязная изменщица, но всё же жена.
Баронесса откинулась на соломенную подушку, вяло задвигала головой. С прокушенных губ срываются проклятия в сторону мужа, в сторону проклятого наёмника-любовника и в сторону ребёнка. Один ей ненавистен, другой оказался никчёмен, а третий мучает прямо сейчас.
— Миледи... — Пробормотала повитуха, готовая принять новорождённого. — Это ведь ребёнок...
— Заткнись! — С бурлящей яростью взвизгнула баронесса и лягнула старуху в лицо.
Та откинулась назад, упала на пол и постанывая поползла к выходу. Мимо промчалась третья, с ведром воды. Мельком глянула на напарницу, та зажимает лицо ладонью. Разбитый нос выплёскивает струйки крови, что сочатся меж пальцев. Выползла в дверь и привалилась к стене, силясь остановить кровь. Подняла взгляд на полную луну, нависшую над виноградником. Такую огромную, что можно разглядеть каждую оспину на серебряном диске. Нетопыри танцуют в мертвенном свете под вопли женщины и крики козодоев.
Кровь не останавливается, лицо саднит. Повитуха тихонько заскулила.
Плохая ночь, плохой день и плохая работа. Надрывный вой смёл мысли, и старуха замерла, прислушиваясь к чужой боли и испытывая слабое удовольствие. Земля вытягивает тепло из дряхлого тела. А затем старуха услышала новый крик, пронзительный и продирающий до костного мозга.
Крик новорождённого.
Попыталась встать, но голова закружилась. Вцепилась в стену, напряглась, отдавая остатки сил, и воздела тело на ноги. Шагнула к двери, за спиной загремели тяжёлые, полные мрачной угрозы, шаги. Обернулась. Лунный сумрак качается, как студень. Через виноградник двигается рослый мужчина. Массивный, с холёной чёрной бородой и угольными волосами. Остриженными по последней миланской моде. На плечах плотный плащ, не скрывающий медвежьей мощи.
Барон прошёл мимо, даже не заметив, вошёл в развалюху пригнувшись и схватившись за дверной косяк, едва не вырвав. Под сапогами жалобно скрипят доски, взметнулись облачка едкой пыли. Крик младенца режет уши, не замолкает, будто лёгкие безразмерны. На входе в комнату встретил повитуху, та низко поклонилась, барон отмахнулся.
Неверная жена скорчилась на кровати, мокрая от пота и исхудавшая. Волосы облепили лицо, а круглые глаза смотрят в стену.
— Живая? — Глухо спросил барон, переводя взгляд на третью старуху, нянчащую младенца.
— Да, господин. — Ответила та. — Просто устала.
— Мальчик?
— Крепкий и сильный!
— Это я и так слышу. — Фыркнул барон. — Хлюпик так орать не будет.
Он повернулся к жене, подошёл ближе, нависая над ней как утёс, покрытый чёрным мхом. Вгляделся в бледное лицо, большим пальцем сдвинул волосы со лба, взялся за подбородок и повернул к себе. Сдавил, заглядывая в пустые и блёклые глаза.
— Оно того стоило? — Прорычал барон, жена попыталась высвободиться, но он сдавил сильнее. — Мне стоит убить тебя, за такой позор на моём имени. Убить бастарда... хотя это даже хуже, чем бастард. Грязный плод женского предательства, бесправный и ненужный.
По жесту повитуха передала ревущего младенца барону, а тот брезгливо вгляделся в сморщенное и красное личико. Покосился на старуху и спросил:
— Он и должен быть такой красный?
— Да, господин...
— Впрочем, это не важно. Мне следует проявить христианское милосердие и избавить его от такой судьбы.
Перехватил ребёнка, как крупный камень, примерился к стене и начал отводить руку назад, для удара или броска. Жена зашевелилась, застонала и пролепетала, глядя на него стеклянными глазами.
— Не убивай.
— Что?! — Прорычал барон, наклоняясь к ней и щеря зубы, цвета жжёного сахара. — Ты просишь меня о снисхождении?!
— Только не убивай. — Простонала изменщица, двигая челюстью, как марионетка и подёргивая головой.
Есть в этом нечто жуткое, неестественное. Барону вспомнились боевые товарищи, умирающие от столбняка. Вместе с этим всколыхнулось омерзение. Старого Орса корёжило точно так же, мучился два дня и на третий навеки застыл, выгнувшись дугой.
— Хорошо.
Выпрямившись, передал младенца повитухе, прорычал, не отрывая взгляда от жены:
— Выбрось его.
— Господин?
— Выбрось в мусор, где ему и место.
Старуха неуверенно поклонилась, прижимая замолкшего младенца к иссохшей груди. Шагнула к выходу и оглянулся на окрик.
— Только не на моей земле. Выкинь на городской свалке. Не хочу поганить виноградники.
Он склонился над женой, коснулся плеча, отдёрнулся и застыл, давясь гневом. Пальцы скрючились, а руки потянулись к горлу неблаговерной. Барон шумно выдохнул, оскалился и подхватил невесомое тело. Прижал груди, за малым не разрываясь от шторма эмоций. Жена забылась нервным сном, мокрая как мышь, с капельками крови на оголённом бедре. Слабо застонала, сжалась, как кошка.
***
Повитуха спешит через виноградник, прижимая к груди младенца, закутанного в грязную простыню. Полная луна освещает дорогу, но сгущает тени до чернильного мрака под изогнутыми лозами. Старухе чудятся взмахи демонических крыльев, а вопли козодоев превращаются в сатанинский гогот. Она съёживается, а мальчик молчит и будто бы заснул. Однако, в полумраке сверкают осколки голубого льда, заменяющие ему глаза.
Выбежала за ограду, оглянулась на громаду поместья с могучим дубом во дворе. Что возвышается над виноградником, оседлав рукотворный холм. Луна краешком зашла за крышу и следит за повитухой, как хищник, готовый к прыжку. Мертвенный свет падает на утоптанную дорогу, серебрит кипарисы, покачивающиеся вдоль обочины.
Тёплый летний ветер обдувает лицо, старуха воровато оглянулась. Замотала младенца поплотнее и посеменила вниз по дороге к расплескавшемуся в отдалении городу. Поколебавшись, распахнула простыню, чтобы ребёнок не задохнулся, с горечью вгляделся в сморщенное личико.
Она не плохая, не злая и не чудовище... но ослушаться барона смерти подобно. Повитуха тяжело вздохнула, покачала головой. Можно спрятать младенца, но, если об этом прознает барон… её сыну и внучке будет плохо.
— Прости, малыш. — Прошептала старуха, касаясь кончиком пальца лба. — Жизнь она такая... не самая простая.
Ребёнок не ответил, что немудрено, лишь заулыбался беззубым ртом. Старуха застонала, чувствуя, как горячие когти рвут сердце. Он дитя греха! Какая судьба его ждёт? Стать разбойником или грязным наёмником, как отец? Ну уж нет, прав барон, лучше сгинуть невинным, не вкусив мерзостей жизни.
Занятая мыслями не заметила, как вошла на окраину города. Опомнилась, когда в нос шибануло смрадом нечистот и гнили. Младенец протестующе засучил ножками, заплакал, едва слышно. Старуха прошла подальше на свалку, положила свёрток на кучу мусора у стены. Отступила не в силах отвести взгляда от ребёнка, утешая себя мыслью, что он ничего не понимает. Он ничего не почувствует. Может, сожрут крысы, может бродячая собака... он этого не осознает...
Попятилась, прижимая ладонь к груди, будто это успокоит сердце. Опустила голову и посеменила прочь, мечтая о глотке крепкого вина. С парой капель макового молока, чтобы забыться глубоким сном и задушить голос совести... Затылок взорвался болью и мир исчез во Тьме.
Тело рухнуло на землю, раскинув руки, лицом вниз. Двое мужчин крысиного вида начали обшаривать карманы. Один радостно гыкнул, схватив цепочку на шее. Сорвал и поднёс к глазам, надеясь разглядеть блеск драгоценного металла. Второй нашёл кожаный кошель, вытряхнул на ладонь горсть монет. Довольно оскалился. Тут хватит на ночь кутежа и девку попроще!
— Делись! — Выкрикнул первый, пытаясь выхватить добычу.
— Щас! — Просипел бандит, прижимая монеты к груди и отпрыгивая. — У тебя цепочка!
— И сколько я за неё получу?! Две лиры?! Этого не хватит и на кувшин!
— Кому-то везёт, а кто-то ты! — Огрызнулся напарник. — Вон, сходи проверь, что она выбросила! Может, что утащила из хозяйского дома?
— Гад ты, Ален. — Ответил бандит, сплюнул на труп и, бурча под нос, пошёл к мусорным навалам.
Вернулся споро, злой и усиленно шаркающий левой ногой. Напарник, успевший пересчитать деньги, осклабился и бодро спросил:
— Ну, что там?
— Крысиное говно!
— И всё?
— И всё.
— Ладно. — Расщедрился бандит. — Сегодня я угощаю. Вдруг в следующий раз тебе повезёт.
— Вот так бы сразу, пошли!
Погыкивая бандиты скрылись в тёмном переулке и не видели, как от кучи мусора отделилась тень. Лунный свет осветил седого мужчину, тощего, с длинными руками. Он бесшумно прошёл к телу, оглядел разбитый затылок, лужу крови. Немного покачал свёрток, прижатый к груди. Вздохнул и хрипло пробормотал:
— Даже не знаю, везучий ты или нет.
Младенец беззубо улыбнулся, потянул ручки и коснулся бороды. Старик хмыкнул и неумело приподнял уголки губ.
— Должно быть, это с какой стороны посмотреть.
Огляделся и поспешил в сторону, противоположную той, куда ушли бандиты. Невольно задумавшись о переплетениях судеб и предначертанном. Всего полчаса назад он собирался уснуть в душистом сене, но решил пройтись по злачным районам. Без цели, просто вспомнить бурную молодость. Прогулялся, теперь у него на руках последствия чужой бурной молодости. Ирония судьбы, не иначе.
