Часть 2.
Предварительный итог: измена в любви и какое-то грубое, холодное забвение в дружбе… И сильное разочарование во всем роде человеческом.
Теперь ему понравилось играть роль страдальца. «Он был тих, важен, туманен, как человек, выдержавший, по его словам, удар судьбы, – говорил о высоких страданиях, о святых, возвышенных чувствах, смятых и втоптанных в грязь – «и кем? – прибавлял он, – девчонкой, кокеткой и презренным развратником, мишурным львом. Неужели судьба послала меня в мир для того, чтоб все, что было во мне высокого, принести в жертву ничтожеству?»
Каково? Выслушивать этот бред могла только молодая тетушка, которая и сама не чувствовала себя совершенно счастливой в браке и «слышала в его жалобах на любовь голос не чуждых ей страданий».
На вопрос тетушки, какой же любви он потребовал бы от женщины, наш герой без запинки отвечал: «Я бы потребовал от нее первенства в ее сердце. Любимая женщина не должна замечать, видеть других мужчин, кроме меня; все они должны казаться ей невыносимы. Я один выше, прекраснее, лучше, благороднее всех. Каждый миг, прожитый не со мной, для нее потерянный миг». И так далее, и тому подобное.
Нетрудно заметить, что в своих мечтах о «настоящей» любви, то есть такой, когда тебя любят, а ты позволяешь себя любить, Александр поменял местами себя и любимую девушку Надю.
Тут весьма кстати подошло знакомство (в скобках заметим: по инициативе дядюшки, который не оставлял племянника своим попечением) с молодой вдовой двадцати трех лет, Юлией, которая и воспитанием и «образованием» была вполне подготовлена, чтобы сыграть роль любящей безумно женщины. То есть именно ту роль, которую приготовил ей в своих мечтах Александр. На ее беду она была не совсем глупа, ибо в противном случае она влюбилась бы в первого же пошляка-ловеласа, вышла бы за него замуж, благо покойный муж оставил ей недурное состояние, нарожала бы детей и прожила бы, в сущности, счастливую жизнь, незамутненную никакими вулканическими страстями и страданиями. Но пошляка она забраковала, сердце ее ждало чего-то. И дождалось Александра, явившегося перед ней в образе не то Печорина, не то Чайльд-Гарольда, с челом, отуманенным печалью – следствием перенесенных терзаний, страданий и прочих мучений. То есть именно в том образе, который безошибочно произвел на Юлию требуемый эффект. Кроме того он поднаторел и в чувствительных речах, да и подходящий случаю стишок, вспомнив былые бдения у ног Наденьки, мог своевременно ввернуть.
Она не могла устоять и влюбилась. Влюбилась именно так как мечталось ему – безумно, преданно, самозабвенно, даже не побоимся этого слова – рабски. Собственно говоря, Александр отвечал ей взаимностью в известных пределах – пока она ему не наскучила. Да и то сказать, любовь их длилась около двух лет – не мудрено соскучиться. Он начал изводить ее ревностью, устраивать сцены, находя какое-то гадкое, он это и сам осознавал, наслаждение в этом мучительстве любимого человека. Наконец ему и это наскучило, и он перестал бывать у нее и не отвечал на письма и записки. И эта любовь прошла своим чередом.
Много было еще совершено нашим героем глупостей и даже поступков, не совсем чистых. Он узнал, например, что безучастное равнодушие вкупе с печальной миной может быть прекрасной наживкой при ловле наивных девочек. На эту нехитрую наживку попалась хорошенькая девушка Лиза, и только предусмотрительность и решительность престарелого отца девушки помешала случиться чему-то совсем нехорошему. Причем Александр был жестоко и оскорбительно им отчитан и вытолкан взашей из беседки – места предполагаемого «рокового» свидания с Лизой. После такого афронта оставался один путь – с моста в реку. Но и тут что-то пошло не так, мост оказался поворотным и повернулся, пропуская барку, именно в тот момент, когда наш герой, мысленно попрощавшись с родными, решился прыгнуть в воду. Пришлось спрыгивать на берег.
Прошло еще несколько лет, Александр постепенно и добровольно, к крайнему неудовольствию дядюшки и тетушки, превращал сам себя в разочарованного нелюдима. То есть, попросту говоря, в унылого дурака. Служба его не интересовала, литературные свои опыты он забросил, расшевелить его не удавалось никому. Жизнь свою он упростил до крайних пределов, и сам опростился и опустился внутренне.
Чем-то он мне напомнил позднего Илью Ильича Обломова, героя следующего романа Гончарова.
Наконец, наскучив пошлым петербургским обществом, Александр вышел в отставку и вернулся к несказанной радости матери в родной дом. Старушка, получив известие о приезде сына, не спала от волнения несколько ночей, весь дом стоял на голове, общую суету усугублял вечный Антон Иваныч.
И вот он приехал. Мать не сразу и признала сына, потом обняла и залилась слезами. Куда подевался румянец, бодрость молодости, жизнерадостный взгляд блестящих глаз? И, главное, куда подевались шелковистые Сашенькины волоса? Бледный, худой, унылый, постаревший и облысевший – таким предстал Александр перед матерью.
Что дальше? Прожив три года в деревне, окрепнув духом, поправившись и пополнев, вернув румянец на свои щеки (вот только волоса не хотели отрастать), схоронив мать, Александр почувствовал желание вернуться к жизни. То есть сделать карьеру.
Что он и сделал с помощью дядюшки, дослужившегося к тому времени до действительного статского советника, то есть до генерала.
Прошло еще четыре года, нашему герою за тридцать, он коллежский советник с хорошим казенным содержанием и с хорошими приработками на стороне. «Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит свое выпуклое брюшко и орден на шее!» Вот только иногда покалывает спина. Оброс, оброс наш Александр акульей шкурой!
Подоспела и удачная женитьба: за невестой пятьсот душ и триста тысяч денег! А что сама невеста? Любит ли она его? Об этом нет и речи, об этом ее никто, включая и жениха, и не спрашивал.
Счастливый конец. Даже требовательный дядюшка сказал: «Вот теперь ты – настоящий Адуев! Горжусь тобой!».
Занавес.
Да, вот уж действительно, «обыкновенная история».
