Как было обещано, я публикую тут описание рассуждения на тему задачи, приведённой в материале «Двое», как это рассуждение представлено в Талмуде.
Обращаю внимание, что большая часть талмудичесих рассуждений представлена в виде диалога, а точнее — спора. Один из рассуждающих спрашивает, а второй пытается ответить.
Напоминаю, что задача выглядела так:
Двое держат одну и ту же одежду. Этот говорит: «Я нашёл [её]», и этот говорит: «Я нашёл [её]»; этот говорит: « [Она]целиком моя», и этот говорит: « [Она]целиком моя»
Эту ситуацию пытаются как разрешить по существу её, так и разъяснить — что она означает, если иметь в виду, что ничего избыточного не написано.
Сначала о разрешении спора.
Я не даром упомянул, что дело рассматривает не абы какой, а именно раввинатский суд — בית־דין. Этот суд рассматривал гражданские дела только тогда, когда обе стороны были согласны на рассмотрение их спора именно в этом суде. В противном случае рассматривал совершенно иной, государственный суд, а не духовный (Аналогию с третейскими судами не усматриваете? Это к вопросу об относительной «молодости» третейских судов). Если ситуация была описана так, как описана, и ничего более прибавить к ней нельзя, то предлагалось тяжущимся сторонам принести храмовую клятву. Замечу сразу, что древние иудеи весьма редко приносили подобную клятву, ибо её малейшее нарушение или обнаружившаяся ложность неминуемо вели к пожизненному поражению практически во всех гражданских правах, а также, например, для него становится невозможным избавиться от претензий в долге именно клятвой о безденежности заявленного долга (Это, кстати — отдельная и очень поучительная история, особенно в свете современных ГК).
Если каждый из них говорил в клятве, что «она моя не менее, чем наполовину», то вещь признавалась принадлежащей обоим спорящим в равных долях, при неделимости она оставлялась по усмотрению суда у одного, а с него в пользу другого взыскивалась половина цены; также вещь могла быть продана и деньги разделены пополам; если вещь была делимой пополам — её именно делили. Если один говорил в клятве, что «она моя не менее, чем на четверть», а второй клятвенно же утверждал, что «она моя не менее, чем наполовину», то вещь признавалась долевой собственностью тяжущихся сторон в соотношении 1:3, причём три части получал тот, кто дал клятву, что «она моя не менее, чем наполовину».
Далее там ничего нет, но надо так понимать, что метод вполне ясен: клятва заменяла доказательства. При их отсутствии, разумеется.
Да, один момент: свободы в процессуальных действиях не существовало, и, если вы явились в суд, то подчиняетесь указаниям суда, касающимся не существа дела, а самого процесса.
Теперь начинаются неожиданности.
Неожиданности ждут не когда мы разрешаем задачу, а когда мы пытаемся талмудически истолковать текст.
Назовём беседующих так: Вопрошающий и Ответствующий.
Вопрошающий задаёт как раз вопрос, обозначенный в задаче: отчего тут написано и то, что оба утверждают, что каждый её нашёл, и то, что каждый утверждает, что она целиком его? Не излишня ли вторая пара утверждений? Ведь если человек нашёл вещь, то из этого следует, что вещь его! На это Ответствующий говорит, что совершенно неясно, что такое «нашёл». Это может означать и то, что я её просто обнаружил взглядом, увидел, в то время как другой её взял. Поэтому-де и надо вторую пару утверждений, ведь, как это видно из Торы, собственность возникает не в момент обнаружения вещи, скажем, взглядом, а в момент завладения ею. (Вспоминаем правило возникновения собственности по умолчанию именно из владения, которое закреплено намертво в ГК. Чувствуете дыхание древности?)
Вопрошающий не унимается и, ссылаясь на места в Торе, говорит, что нигде в Писании не интерпретируется находка и глагол «найти» как простое нахождение взглядом, а только и исключительно как завладение. Ответствующий соглашается с таким возражением, но отмечает, что Мишна, Талмуд написаны не на языке, на котором говорят мудрецы (по-нашему это специалисты), а в представлениях и языке «улицы» (Обратите внимание на это обстоятельство! Предполагается, что в суд-то приходят неспециалисты!), а тогда это — важное уточнение смысла глагола «нашёл», и именно потому что не каждое «уличное» употребление этого глагола должно вести именно к возникновению претензий на собственность.
Вопрошающий тогда переходит ко второй части описанной ситуации и говорит о том, что тогда-де, нечего мне морочить голову, ибо тогда первая часть ситуации является явно излишней, ведь если некто утверждает, что вся вещь его, то это и означает, что он на эту вещь претендует, так что всё можно выразить короче: «вся она — моя», к чему городить огород с находкой? Ответствующий поясняет, что тут всё становится неясным, так как возможны например, ситуации, когда первый купил вещь, существующую в единственном экземпляре, а второй очень её алчет. Тогда второй всучает деньги продавцу, пытается объявить вещь своей, ведь первый получит свои деньги назад, так что никакого хищения в смысле Мишны не возникает (Так как не возникает ущерба! Гей, мудрецы из Верховного суда Украины, Луганского апелляционного суда, судья С.М. Лубяной и прочие пахловые азаровы и святославные пискунчики! Да прочие дряни!), объявлю-ка я её своей, она мне очень нужна, а первый поищет такую же в другом месте, зато у меня уже эта вещь будет!
Кроме того, эти двое могли, ничего не зная о сделке другого, купить одну и ту же вещь, а первая часть поэтому указывает на основание в виде именно находки.
Примерно в таком вот духе идёт рассуждение и далее. С множественными ссылками на тексты Торы и разъяснения известных правоведов и мудрецов.
Вот тут происходит нечто неожиданное.
Один из тогда известных авторитетов гражданского права подходит и заявляет, что на самом деле Мишна потому-то и разделила эти речения, ведь там написано не два раза ««Я нашёл [её]» и [она]целиком моя», а именно так: „Этот говорит: «Я нашёл [её]», и этот говорит: «Я нашёл [её]»; этот говорит: « [Она]целиком моя», и этот говорит: « [Она]целиком моя»“; а так написано именно потому, что речь идёт не об одной, а о двух ситуациях, которые подлежат разрешению одинаковым образом: с помощью храмовой клятвы.
На мой взгляд эти рассуждения сильно небесспорны. С точки зрения нормального цивилиста-процессуалиста при споре в суде, тем более — в третейском, изначально надо указывать, разумеется, как предмет спора, так и на основания. Но обратите внимание — с какой дотошной занудливостью въедаются древние правоведы в каждую точку, в каждое слово написанного! C какой превышающей мыслимые границы чуткостью они исследуют текст, даже такой коротенький! Как часто и тщательно они прибегают к тому, что сейчас бы мы назвали системным, телеологическим и историческим толкованиями… Они бережно относятся к словам. Очень бережно. С бережностью чрезвычайной.
Кстати, потому-то и приносимая клятва предписывается в максимально осторожной форме: не «клянусь, что он весь мой», а «клянусь, что он не менее, чем наполовину мой». Ведь если только обоих заставить поклясться, что талит принадлежит каждому целиком, то это сразу же означает, что будет иметь принуждение по крайней мере одного из них к ложной клятве. Вспоминаем предполагающуюся добросовестность и разумность при защите права!
Согласитесь — тоже неожиданно.