— Папа завтра позвонит тебе. Поговоришь с ним от лица куратора? Есть специальная прога, которая слегка меняет голос.
Как же мне не хочется просить именно об этом и именно этого человека, кто бы знал! Но выхода, кажется, действительно нет. У Антона довольно взрослый голос, мужественный и глубокий. Красивый… И узнаваемый. По крайней мере, для меня. Но папа каждый день слышит множество и запросто мог бы стереть из памяти разговор с этим парнем два года назад. Так что спалиться и без проги не так уж просто, наверное. Но лучше перестраховаться.
Хмыкнув, Антон откладывает телефон, смеряет меня пристальным взглядом и вкрадчиво интересуется:
— С какой стати я буду покрывать твою ложь?
Мне кажется, или у него во взгляде появляется опасный блеск?
Сглатываю, призывая себя сосредоточиться. Я ведь уже решила, что с Антоном вполне реально договориться, и вообще он вполне неплохой парень.
— Ну пожалуйста, — мягко прошу и даже просительно улыбаюсь. — Это очень важно, ты же слышал, — слегка иронизирую над собой.
Антон не улыбается в ответ. Но мою последнюю фразу всё же не оставляет без внимания:
— Милые у вас отношения, — кривит губы, бросая на меня насмешливый взгляд. — Доверительные.
Мне вроде бы не должно быть до этой скорее поверхностной характеристики от человека, который нас с папой не знает, но отчего-то задевает. Я ведь вообще-то почти впервые папе соврала. Такие разы по пальцам перечитать можно, и каждый имеет весомую причину.
— Ты не понимаешь, просто… — начинаю, и тут же осекаюсь. И что я ему скажу?
Но Антону моя заминка явно не по душе. Даже такого начала ему хватает, чтобы уцепиться и потребовать пояснений:
— Что? — спрашивает с нажимом, даже настойчиво. — Если ты уж просишь меня вмешаться, обрисуй причину.
Прикусываю губу, колеблясь. Но недолго — Антон спрашивал так, будто ему важно знать. По непонятным мне причинам, но тем не менее. Значит, вопрос принципа, придётся ответить.
Да и что теперь скрывать, когда я и так врала перед ним? Постыдное он уже слышал, почему бы и личное не раскрыть следом? Ведь не такая уж тайна же. Пусть я это мало с кем обсуждаю, только с подругой одной.
— После смерти мамы папа слишком меня опекает, — тяжело вздохнув, признаюсь, не глядя на Антона. — Поэтому я и захотела общагу, мне не хватает свободы. Еле убедила его дать мне немного больше самостоятельности, но с условием, что на выходные я к нему. А если он увидит меня такой… — показываю на свои ноги и горько усмехаюсь. — Боюсь, больше мне свободы не видать.
На какое-то время повисает пауза, во время которой я почему-то не решаюсь посмотреть на Антона. Но чувствую, что он смотрит на меня. От этого немного не по себе. Или от того, что открылась ему?
— Жаль насчёт твоей мамы, — его голос звучит непривычно мягко.
Так, что я всё-таки смотрю на Антона. Выдерживаю его спокойный взгляд своим, каким-то образом поддержку в нём устраиваю. И дальше говорить проще становится:
— Да, это было тяжело. Особенно папе, мне тогда было десять.
— В десять тоже многое понимаешь, — возражает Антон так, будто точно знает, о чём говорит.
Книга "Запретная. Ты всё равно будешь моей".