Непопулярное мнение: «Дюну» невозможно читать как сай-фай роман. Если только вам не 13 и вы знакомы с другими книгами. В ней предельно унылый и предсказуемый сюжет, нет ни одного действительно неожиданного поворота, персонажи четко делятся по оси «хороший/плохой», а финал очевиден с первых страниц.
«Дюна» — прекрасный роман контекста. Так или иначе Герберт сумел отразить в одной книге полноценный набор острых вопросов той эпохи: экологический, социальных, политических и философских. Читать «Дюну» как культурный феномен — одно удовольствие. И вот, почему.
Spoiler alert!
В мире светлого будущего человечество расселилось по космосу и вернулось к феодальной структуре общества. Миром правит Император, ему подчиняются Великие Дома, осуществляющие власть на отдельных планетах, а простого народа политические дела как будто бы не касаются. Главный экономический ресурс империи — спайс, специя, меланж, или пряность. Она некоторым образом расширяет границы сознания и возможности человека, позволяя с высокой скоростью анализировать огромные объемы данных и практически заглядывать в будущее, — поэтому активно используется в межпланетных перелетах, помогая навигаторам выбрать оптимальный и самый безопасный маршрут. Здесь стоит сделать оговорку: когда-то давно мир «Дюны» пережил разрушительную войну с «живыми машинами» и с тех пор не допускает практически никаких технологий, поэтому все вычислительные задачи ложатся на плечи людей.
Вся пряность, доступная человечеству, добывается на одной планете. Арракис, или Дюна, практически полностью покрыт пустыней, в которой выживают только песчаные черви и местные бедуины-фримены, чья главная ценность — вода. Несмотря на столь неблагоприятные ландшафтно-климатические условия, Арракис остается ключевым звеном в экономике всего мира, поэтому за обладание этой планетой Великие Дома соперничают с особым упорством.
В течение многих лет Дюной заправлял клан Харконненов — хитрых, коварных и нелицеприятных капиталистов, уважающих только деньги и власть. Им противопоставлен Дом Атрейдесов — благородных и справедливых, чтящих честь, долг и закон. В результате дворцовых интриг Атрейдесов отправляют на Арракис в качестве новых наместников. Не столько для того, чтобы прижучить «плохих», сколько ради полного уничтожения «хороших».
Вместе с герцогом Лето Атрейдесом в новый феод отправляется вся его семья: сын Пол, не по годам мудрый мальчик, видящий к тому же вещие сны, и его мать леди Джессика — «ведьма» из мистического полурелигиозного женского ордена Бене Гессерит. Он был основан после уничтожения компьютеров в результате великой войны человека с искусственным интеллектом и практикует особые методы тренировки тела и разума, позволяющие сестрам буквально проживать жизни своих предшественниц. При этом у их способностей существует естественное ограничение — «заглядывать» таким путем они могут лишь в прошлое, а будущее остается тайным и неизведанным, такова уж природа женщин. Поэтому сестры ордена, активно эксплуатируя теорию евгеники, стремятся «вывести» мужчину, способного принять мудрость и пройти ритуалы ордена и при этом не умереть. Такой мужчина Бене Гессерит, или Квисац Хадерах (ивр. קְפִיצַת הַדֶּרֶךְ, сокращение пути) будет обладать генетической памятью предков и по мужской, и по женской линии, и сможет буквально объять пространство и время, расширив свое сознание вплоть до способности видеть будущее во всех его вариантах. Благодаря этой суперсиле Квисац Хадерах выведет человечество на принципиально новый уровень и укажет путь к светлому будущему.
О чем-то подобном, не без участия Бене Гессерит древности, грезят и фримены на Арракисе. Пока империя выкачивает из планеты спайс, автохтонные жители пытаются озеленить пустыню и превратить ее в цветущий рай. В этом им должен помочь собственный пророк — Лисан аль-Гаиб (араб. لسان الغيب, нездешний язык) — пришелец из внешнего мира, «податель воды», чья миссия — спасти фрименов от имперцев и подарить им новый мир, в котором воду не придется выцеживать из атмосферы.
В конечном итоге мифы о Квисац Хадерах и Лисан аль-Гаибе сливаются в объединенный миф о мессии. И нетрудно догадаться, что этим мессией оказывается Пол Атрейдес.
Экологическая повесточка
Есть гипотеза, что пустыня появилась в черновиках Фрэнка Герберта раньше всего. В 1959 году Фрэнк по журналисткому заданию отправился в небольшой городок Флоренция, штат Орегон, находившийся неподалеку от довольно известных Орегонских дюн. В том году сенатор Ричард Н. Нойбергер внес законопроект о придании зоне статуса национального морского побережья — однако столкнулся с жесткой оппозицией, и предложение было отложено в долгий ящик. Пустыня, протянувшаяся на тысячи акров вызывала серьезные опасения и со стороны экологов, и со стороны простого населения региона — зыбучие пески отвоевывали у цивилизации по шесть метров земли в год, уничтожая все на своем пути: леса, животных, иногда и людей. Статья Герберта должна была быть посвящена борьбе человека с местной природой — он собирался писать о том, как сотрудники Министерства сельского хозяйства успешно побеждали дюны, закрепляя их с помощью высадки мелких трав, завезенных из Европы. Разбираясь в предмете своей миссии, Фрэнк перечитывал архивы Министерства и несколько раз вылетал в пустыню на легком самолете Cessna. Пустыня манила и завораживала — и в итоге материала набралось столько, что писать по нему простую статью было уже не с руки, требовался большой репортаж, лонгрид, монография, а то и полноценный роман.
Вообще, следует сказать, что «Дюна» без шуток оказалась на гребне волны экологической повестки. Примерно в начале-середине двадцатого века активно формировалось представление о природных экосистемах — базовых экологических единицах, как атом для химии или клетка для биологии. Само понятие «экосистема» появилось только в 1935 году в трудах Артура Тэнсли; в то же время параллельно и независимо Владимир Сукачев разработал концепцию биогеоценоза, тоже подчеркивавшую взаимосвязь частей природы. Логичным продолжением их изысканий стал вопрос: можно ли трансформировать всю экосистему, влияя на ее элементы по отдельности?
Арракис vs «Гея» Лавлока
В 1972 году Джеймс Лавлок и Линн Маргулис предложили гипотезу «Геи», по имени древнегреческой богини, отождествлявшейся с Землей. Согласно этой гипотезе, планета представала как единый суперорганизм, обладающий свойствами саморегуляции и стремящийся поддерживать параметры всей системы на постоянном уровне. В упрощенном виде всю теорию можно свести к трем простым пунктам: 1) Гея всегда стремится поддерживать или сохранять неизменными условия, оптимальные для жизни; 2) последствия любых изменений в системе зависят от того, в каком именно месте или элементе системы они происходят; 3) реакция на негативные изменения не мгновенна и подчиняется законам кибернетики — ситуация ухудшится, прежде чем станет лучше.
Практически в тех же терминах и выражениях описывает Арракис эколог-планетолог Лиет-Кайнс в одном из приложений к «Дюне»:
Как и Кайнс, Лавлок подчеркивает роль энергии в формировании жизни. Он утверждает, что обитаемость планеты во многом зависит от объема энергии, которую та получает от звезды. Если бы энергия Солнца была меньше, а Земля вращалась бы ближе к нему, сохраняя таким образом нынешний температурный режим, жизнь на планете все равно не зародилась бы — не хватило бы энергии для формирования или наоборот разрыва определенных необходимых химических связей и соединений. При этом Лавлок не отрицает значимости и других элементов системы — таких, как атмосфера.
На Арракисе есть жизнь, значит, светила посылают достаточно энергии, а атмосфера планеты пригодна для дыхания. При этом поверхность Дюны премущественно покрыта песками; нет морей и океанов, практически нет растительности. Конечно, так было не всегда. Сначала отец Лиета Пардот Кайнс, а спустя много лет и леди Джессика, замечают в пустыне солончаки и делают единственно возможный вывод — когда-то здесь были моря. Что же произошло и почему предыдущая оптимальная для жизни экосистема оказалась разрушена вопреки идее саморегуляции среды?
Герберт рассказывает об опустынивании Арракиса уже во второй книге. Когда-то на планету была завезена так называемая песчаная форель — небольшой организм, личинка, характерной особенностью жизнедеятельности которой было инкапсулирование, или «связывание», воды. На влажной планете форель размножилась до такой численности, что полностью перекроила экосистему, фактически уничтожив сначала крупные, а затем и мелкие водоемы и превратив поверхность планеты в голую пустыню. В этих новых условиях форель эволюционировала, и следующим этапом развития этого покемона стала форма огромного песчаного червя.
Нечто в этом духе когда-то пережила и Земля. Правда, тригером «килородной катастрофы» стали еще более мелкие создания, эндемичные планете — цианобактерии, впервые «научшившиеся» в процессе фотосинтеза вырабатывать токсичный для предшественников кислород и постепенно изменившие состав атмосферы с восстановительного на окислительный. Похожий сценарий описывает и Лавлок, спекулируя на тему конца света. Его гипотеза сводится к тому, что в далеком будущем мы создадим генетически модифицированный микроорганизм для повышения плодородности почвы, который в результате контакта с водными водорослями разрастется до гигантских размеров и покроет большую часть поверхности планеты. Со временем состав атмосферы Геи изменится настолько, что планета больше не сможет поддерживать жизнь. Путь Арракиса очень похож на этот сценарий — так почему же планета не вымерла?
Песчаные черви. Самая ошеломительная и будоражащая часть планеты. Своим появлением и своей жизнедеятельностью они уничтожили большую часть кибернетических систем Арракиса, необходимых для поддержания на нем жизни. Но вместо этого они буквально заменили всю природу планеты собой. Полностью замкнули на себе экосистему Дюны. Жизненный цикл песчаного червя стал циклом регулирования всей планеты. Например, вытеснив растения, черви забрали на себя функцию по выработке кислорода — средний червь (около 200 метров в длину) выделяет в атмосферу столько же кислорода, сколько десять квадратных километров зеленой поверхности, на которой происходит фотосинтез. Уничтожив моря, почву и болота, где на Земле производятся аммиак и метан, разрушающие кислород и поддерживающие атмосферный баланс, черви — или их пред-форма песчаная форель — перехватили выработку этих газов, переместив ее под песчаные дюны и выбрасывая их на поверхность во время взрыва предпряной массы. Жизненный цикл песчаных червей представляет собой замкнутую целостную систему, которая не может продолжаться, если одна из частей отсутствует. Этот цикл не просто существует в вакууме, а поддерживает жизнь на всей планете — единственная кибернетическая система подменила собой целый ансамбль предшественников. И теперь ее нельзя так просто взять и уничтожить — ведь тогда планета вымрет.
Занятный момент: на Дюне невозможно просто жить, а не выживать, — но и покинуть планету тоже нельзя. Вместе с кислородом, метаном и азотом, дающими возможность дышать на Арракисе, черви в процессе своей жизнедеятельности производят и пряность — токсин замедленного действия, наркотик со смертоносным синдромом отмены. Это едва ли первое, что осознает Пол, эволюционировав в Квисац Хадерах: субстанция, расширяющая сознание и позволяющая вам буквально видеть будущее, убьет вас, едва вы покинете планету. Фримены, с детства растущие на пряности, дышащие ей и принимающие ее вместе с водой и пищей, никогда не смогут уничтожить песчаных червей или покинуть Дюну — для них это равносильно прыжку с обрыва.
Терраформирование Арракиса
Постепенное изменение экосистемы — единственная возможность для местного населения разорвать замкнутый круг и начать жить, а не выживать. Пардот Кайнс, имперский планетолог, влюбившийся в Дюну и даже женившийся на фрименке, описал путь к трансформированию облика Арракиса. Для планомерных, но устойчивых и самовоспроизводящихся изменений достаточно заставить три процента зеленого растительного элемента на Арракисе участвовать в образовании углеродных соединений — тогда через примерно триста пятьдесят лет правнуки правнуков нынешних фрименов насладятся райскими кущами. Пардот подсчитал, сколько воды потребуется для этого проекта, и выяснил, что на планете ее достаточно.
Очерчивая планы по озеленению пустыни, Герберт опирался на свои орегонские материалы. Начать терраформирование предлагалось в в широком поясе между 70 градусами северной и южной широт. Температура там почти не менялась, и средние температуры вегетационного периода оставались в пределах 10-28 градусов Цельсия. Сама идея заключалась в том, чтобы начать с малого и постепенно вводить новые растения и организмы в медленно развивающиеся экосистемы. Сначала нужно было остановить постоянно движущиеся дюны — для этого, точно так же как работники Министерства сельского хозяйства США, фримены высаживали на песчаных холмах мелкие — а с наветренной стороны более густые — травы, которые корнями закрепляли песок на месте. За ними следовали другие неприхотливые растения, которые использовались для обогащения почвы питательными веществами и подготовки ее к выращиванию более требовательных культур. Затем фримены во главе с Кайесом занялись возрождением фауны — на планету завезли мелких норных зверушек и хищников, приручили летучих мышей. Следом на планете начали высаживать полноценные с/х-культуры, деревья и лекарственные травы — все необходимое для жизни общин.
На самом деле, идеи Герберта довольно близки к реальности, и подобные процессы вполне могут сработать в нашем мире. Помимо Орегона, что-то в этом духе еще раньше, в 1840-х годах сотворил Джозеф Далтон Гукер на бесплодном вулканическом острове Вознесения. Он предложил высадить на Грин Маунтин искусственный лес, чтобы в перспективе увеличить количество осадков и фактически трансформировать экосистему, о которой в те годы еще понятия не имели. Проект оказался успешным — к началу 1900-х на острове уже естественным путем росли новые культуры, например, бананы и гуава; а лес на горе до сих пор остается одним из крупнейших искусственных лесов на планете.
Социальная повесточка
«Дюна» — регрессивная антиутопия. Мир будущего, нарисованный Гербертом, на самом деле имеет куда больше общих черт с прошлым. Его общество — феодальное с примесью империализма, что-то среднее между XX веком и Средневековьем. В нем нет компьютеров или других «умных» машин, под запретом даже калькуляторы. Во главе империи стоят отдельные Великие дома и могущественные полурелигиозные мистические ордена. Вместо прогресса — деградация. Вместо процветания — полнейшее упадничество.
Фрэнк Герберт был человеком эпохи в том смысле, что идеально соответствовал духу своего времени. Он выражал недовольство властью, расширял сознание пейотом и псиллобицином (говорят, идея гигантских плотоядных червей пришла ему в голову именно под грибами, которые писатель сам вырастил), водил дружбу с философами и симпатизировал идеям нью-эйджа. В течение некоторого времени он даже жил у Алана Уоттса — британского популяризатора и в чем-то даже проповедника восточной философии, в частности, буддизма. Что-то подобное мы видели в «Дзене или искусстве ухода за мотоциклом» Персига, но если тот выражал свои взгляды на бытие в форме эссе, то Герберт, с детства мечтавший стать писателем, пошел в полноценную художественную литературу.
Уроки истории
Поскольку Фрэнка весьма волновали вопросы ресурсов и их распределения, центральной и самой поверхностной темой «Дюны» становится борьба за спайс. Метафора и аллегория очевидные: Империя интересуется планетой исключительно из-за конкретного и ограниченного полезного ископаемого, без которого жизнь государства и, в первую очередь, межрегиональные логистика и транспорт накроются медным тазом. Ради него имперские наместники готовы угнетать местное население, ругаться и сражаться между собой, хитрить и подличать. При этом для автохтонного населения сам ресурс по умолчанию не имеет никакой ценности, и наделяется ею только «извне», с легкой подачи условно цивилизованных имперцев. На что же это может быть похоже?
В эссе 1980-го года Герберт поясняет свою мысль для самых непонятливых: пряность = нефть (или любой другой ограниченный и ценный ресурс, например, вода), а Картель негоциантов и перевозчиков товаров (CHOAM) — ОПЕК. Это довольно интересная параллель: тему Фрэнк начал изучать где-то в конце 50-х, книгу писал в начале 60-х, а ОПЕК была организована как раз в 1960 году. Правда, в тот момент нефть еще не была дефицитным ресурсом, и цены на нее, даже с поправкой на инфляцию, были низкими и падали. Первый серьезный нефтяной шок, вызванный ОПЕК, произошел только в 1973 году — тогда все арабские члены организации заявили, что не будут поставлять нефть государствам, поддержавшим Израиль в его конфликте с Сирией и Палестиной (Война Судного дня). В течение следующего года цена на нефть выросла в несколько раз, спровоцировав экономические кризисы в развитых странах, а мир наконец осознал, насколько сильно зависит от нескольких арабских стран. Но в дни, когда Герберт писал «Дюну» ничего еще не случилось — можно ли в этом случае считать книгу отчасти пророческой, или в своем эссе Фрэнк просто натянул сову повестки на глобус давно опубликованной книги?
Вопрос открытый, но менее контекстуальным роман от этого не становится. Арракис как месторождение спайса имеет реальный прототип — Ирак. К 1965 году, когда вышло первое издание «Дюны», нефтедобыча и переработка велись в Ираке уже более 30 лет. Страна фактически оказалась под контролем крупных компаний из США, Великобритании, Франции и Голландии, а в руки местных жителей нефть почти не попадала. В результате в 1958 году в стране вспыхнул военный переворот, приведший к свержению иракского монаха и установлению первого «суверенного республиканского правительства». В 1959 году новое правительство подписало соглашение об экономическом и техническом сотрудничестве с Москвой и вышло из Багдадского пакта, отказалось от доктрины Эйзенхауэра, ликвидировало британскую военную базу на своей территории и разорвало все неравноправные договоры, действовавшие после формального провозглашения независимости в 1932. По всей видимости, именно такое будущее Герберт подготовил для фрименов, сумевших с помощью Пола военным путем выгнать со своей земли Императора. Так что в своем антиимпериализме «Дюна» прямо опирается на недавнюю историю.
Антиколониализм
Условно белые колонизаторы-имперцы захватили пустынный Арракис и выкачивают из него ресурсы. Им плевать на автохтонное население, они стремятся насадить свои порядки и культуру, по максимуму адаптировать планету для собственного удобства, не обременяя себя заботами о местных. В рамках своего политического антиколониального высказывания Герберт воссоздает и отчасти деконструирует миф о «белом спасителе» — таким выступает сначала Кайнс, отказавшийся от своей «белой» идентичности и потому не ставший Лисан аль-Гаибом, а затем Пол, прообразом которого стал Лоуренс Аравийский.
Пареллелей можно провести довольно много: оба они бастарды из знатных семей (технически родители Пола неженаты), оба демонстрируют поразительную выдержку и умение противостоять боли (по крайней мере, киношный Лоуренс как-то загасил спичку пальцами, игнорируя пламя), оба отправляются на «арабские» территории по приказу свыше (Лоуренс в качестве связного, Пол — в качестве наследника Великого Дома), оба получают признание в регионе и приводят свой новый народ к независимости. Кроме того, оба получают новое имя от туземцев и учатся кататься на местной живности (верблюдах и червях). Сложно сказать, были ли эти детали продуманы заранее или оказались случайным совпадением, но картинка складывается занимательная — Герберт не просто приводит «белого спасителя» в колонию, а придает ему черты реального человека, точно так же, как придает Арракису черты реального государства.
Но на этом писатель не останавливается — миф о цивилизованном пришельце, спасающем варваров, надлежит не только создать, но и разрушить. Поэтому Пардот Кайнс говорит: «нет более страшного бедствия для народа, чем попасть в руки Героя», — а сам Герой оказывается социальным конструктом, намеренно созданным и выпестованным поколениями «белых» сестер Бене Гессерит, подготовивших почву для покорения варварской планеты цивилизацией. Колониализм пугает не только выкачиванием ресурсов, но и глубиной проникновения — пришлая элита может полностью контролировать автохтонное общество как посредством открытого вооруженного вмешательства, так и путем медленного и планомерного манипулятивного искажения культуры.
Религиозная повесточка
Вопрос на подумать: сколько мессий в «Дюне»? По моим подсчетам, минимум трое: Пол, Лиет и... Фейд-Раута. Разбираемся в сложной системе пророчеств Империи и Арракиса.
«Черный» и «белый» мессии
В середине двадцатого века, примерно тогда же, когда Герберт пишет «Дюну», черный американский теолог Джеймс Коун одним из первых пытается трансформировать идеологический ландшафт Западного мира и на теолого-философском уровне разрушить миф о «белом» спасителе, противопоставляя ему истинного «черного» спасителя. Параллели с этими идеями прослеживаются в «Дюне» — нетрудно предположить, что в роли белого мессии выступает Пол Муад'Диб, роль черного мессии, соответственно, отведена Лиет-Кайнсу.
Лиет-Кайнс отрекается от своей «белизны», чтобы возродиться «в черноте» и спасти свой народ — в этом смысле он представляет собой куда более трагичную и мессианскую фигуру, чем Пол Атрейдес. Последний, как и предназначено, отвоевывает Арракис у Харконненов. При этом он фактически прибирает к рукам всю Империю, показывая, что может без зазрения совести уничтожить залежи спайса и парализовать цивилизацию. Именно в этом — ключевая разница меджу двумя потенциальными мессиями: Пол Атрейдес захватывает бразды правления и сохраняет старую имперскую систему, в то время как Кайнс принимает мученическую смерть за свой народ. Смерть Лиета отдаленно напоминает повествование о Страстях: и Лиет, и Иисус страдают от насмешек со стороны могущественных империй и оба перед смертью ведут односторонний диалог со своими отцами, которые то ли отказываются, то ли просто не могут помочь. Перед самой смертью Иисус обращается к Отцу с мольбой из Псалма 21: «Элои! Элои! Ламма савахфани? — Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?». Галлюцинаторный диалог Кайнса с отцом более антагонистичен по своему содержанию, но выдерживает общую канву с первоисточником: «Почему ты не помогаешь мне?... Всегда одно и то же: когда ты мне больше всего нужен, ты меня подводишь».
Пол Муад'Диб не может стать полноценной 100% аллегорией истинного мессии — если только религиозное прочтение «Дюны» не предполагает, что Иисус когда-то станет правителем вполне реального земного государства. Пол захватывает трон и начинает новое династическое правление. В этом царствовании фримены не освобождаются, а включаются в имперское общество. Они «освобождены» и «спасены» только в том смысле, что теперь являются частью механизма империи, а не чужеродным для нее элементом — это простая инверсия эксплуататорской структуры власти, а не ее уничтожение. Лиет-Кайнс, напротив, стремился раз и навсегда вывести Арракис из-под влияния Империи, трансформировав планету таким образом, что производство ценного ресурса на ней станет невозможно, и планета потенциально перестанет представлять интерес для завоевателей. Даже если избавить Дюну от имперского надзора никогда не удастся, ее роль в общей мировой структуре кардинально изменится. Лиет-Кайнс мог стать полноценной аналогией Христа, но Герберт в последний момент отдает ему другую роль — аналогию Иоанна Крестителя, провозглашающего грядущего мессию. При этом пришедший «настоящий» мессия не несет с собой ни освобождения, ни переоценки ситуации. Он лишь создает нового императора для той же самой империи.
Мессия и лже-мессия
Интересные параллели проводятся между «Дюной» и «Откровением Иоанна Богослова», больше известным как «Апокалипсис». Из этого знаменательного теологического труда нам наиболее известен отрывок про четырех всадников: на белом, рыжем, вороном и бледном конях — Чума, Война, Голод и Смерть. Чуть реже мы встречаем (или соотносим с «Откровением») другой элемент книги: зверь о семи головах и десяти рогах, выходящий из моря. Нам он больше знаком в различных художественных переосмыслениях — например, в форме Ктулху.
На самом деле, зверей в Апокалипсисе было несколько — буквально двое, в более широком смысле — трое. А знаете, кого еще было трое? Представителей Великого дома Харконненов: сам барон Владимир Харконнен и его племянники Глоссу Раббан, также известный как «Зверь», и наследник Фейд-Раута. Последний — особенно примечательный персонаж. Дело в том, что по великому евгеническому плану Бене Гессерит Пол Атрейдес не должен был родиться — вместо него леди Джессика должна была подарить герцогу Лето дочь. Эта дочь должна была впоследствии объединить кланы Атрейдесов и Харконненов и родить Фейд-Рауте сына, который и стал бы легитимным Квисац Хадерах. Таким образом, Пол и Фейд-Раута до момента трансформации Пола оставались равнозначными претендентами на роль если не самого мессии, то как минимум его родителя — и это ставит Фейд-Рауту в неожиданное положение.
Возвращаясь к зверям апокалипсиса.
«И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. <...> И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его», — не зверь, но похоже на роль, отведенную леди Джессике, не правда ли?
Первый: «И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним».
Второй: «И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. И дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть».
Третий: «И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела; и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми».
Герберт не до конца разобрался с первыми двумя зверями — с одной стороны, Гурни Халлек цитирует отрывок про зверя из моря при виде барона, с другой стороны, Раббан носит прозвище «Зверь» и получил власть от того же барона, который в этом случае предстает скорее красным драконом, чем кракеном. Зато с третьим зверем все предельно понятно — это портрет на-барона Фейд-Рауты, готовившегося принять на себя роль «спасителя» и «осводителя» Арракиса после нерадивого предшественника Раббана. Третий зверь похож на Агнца; в отличие от предыдущей парочки он не собственно Сатана, а скорее Антихрист — образ Сына в этой «пародийной» лже-Троице, извращенный аналог Христа. Иными словами, в изложении Герберта, Пол — мессия и агнец, а Фейд-Раута — лже-мессия и лже-агнец.
Есть еще один занятный момент, которому не нашлось места выше. С некоторой долей вероятности метафора Харконненов чуть глубже и олицетворяют они не только лже-пророков, но и главного врага всей христианской церкви на заре ее существования — Римскую империю, потенциально времен императора Нерона. В этом случае барон отлично соответствует гиперболизированно порочной версии самого Нерона — он тоже любитель предаться разврату, игрищам и содомии. А любимый племянник и на-барон мастерски убивает рабов-гладиаторов в галактическом Колизее. Отличная парочка из древнего Рима будущего.
Итого
«Дюна» — своеобразная и необычная книга, читать которую безумно интересно и точно стоит, но только в контексте.
3/10 за сюжетные линии и самые предсказуемые повороты ever.
9/10 за обилие отсылок, интертекстов, спрятанных ссылок и метафор.
