После окончания русско-японской войны слово «солдат» в народе приобрело отрицательный оттенок.
Померкла слава русского-оружия: последние успехи были достигнуты почти 30 лет назад, а новых громких побед дождаться не пришлось. Царь и генералы изначально недооценили восточного противника, который, воспользовавшись ситуацией, смог тщательно подготовиться к конфликту. Расчет был на маленькую победоносную войну со второсортным государством, которая помогла бы удержать империю-гиганта от надвигавшейся революции.
Несмотря на героизм отдельных солдат и офицеров, война завершилась для страны в целом тяжелым поражением. Именно эта неудача, как никакая другая, дискредитировала монархию, и стал тем самым «краеугольным камнем», миной замедленного действия, которая в итоге разорвалась спустя 13 лет на фоне еще одной военной неудачи империи.
Сдача Порт-Артура, фиаско на полях Маньчжурии и гибель русского флота в Цусимском бою гулким эхом отразились на всех сторонах жизни российского общества. Поначалу воспринявшие эту военную кампанию с энтузиазмом, подданные империи вскоре сильно разочаровались как в талантах своих военачальников, так и в проводимой самодержавием политике.
Россия признала Корею сферой японского влияния, передала Токио права на Ляодунский полуостров с Порт-Артуром и Дальним, а также на южную часть Сахалина. Кроме того, японцы добились права вести вылов рыбы у берегов России.
Критика правительства раздавалась отовсюду.
Как оказалось, в это же самое время, помимо внешнего врага, которому удалось откусить у воинственной исполинской империи часть территории, имелся еще и «враг внутренний» в лице собственного народа!
Об этом говорит статья В.В. Кирьякова «Из деревенских впечатлений. Солдатчина и рекрутчина», напечатанная в сборнике «На современные темы» в 1906 году:
«… Приближается время рекрутского набора. К окровавленному жертвеннику Молоха «успокоения» требуется свежая «кустодия», более 200 тысяч людей. Для чего же? Прежде отвечали на этот вопрос кратко и внушительно: «для охраны отечества от внешнего врага». На счет «внутреннего врага» вслух говорить прежде стыдились. О нем, об этом «внутреннем враге», начинали напевать молодым солдатам уже потом, в казармах, заставляя вытверживать знаменитую «словесность». Но она мало помогала делу, и «внутренний враг» все же казался солдату чем-то далеким, нереальным, едва ли существующим, в жизни…» .
Не совладав с противником на полях сражений, правительство вынуждено было, развернув свою огромную силовую машину, обрушить ее на собственное население. Хваленая гвардия (Преображенский, Семеновский, Измайловский полки), не принимавшая участия в боевых действиях, в преддверии сражений при Сандепу и Мукдене, вышла с оружием в руках против мирного населения: только по официальным данным во время «Кровавого воскресения» в столице погибло 130 человек и 299 было раненых. При этом ни один военный не погиб!
Кирьяков приводил вопиющие факты. Сами военные стали жаловаться на катастрофическое падение послушания и повиновения в армии:
“… - Дисциплина в войсках совсем разрушилась, - говорил мне один знакомый капитан. – Даже собственные солдаты не отдают нам чести… И мы боимся налагать на них даже легкие дисциплинарные взыскания, стараемся как-нибудь не замечать… Своя жизнь дороже. Убийство офицеров солдатами у нас теперь совсем не редкость… Если бы вы знали, сколько погибло офицеров от своих же солдат в русско-японскую войну? Прикроется офицер камнем или кустом, - тоже жить, ведь хочется, - гляди, кто-нибудь из своих же солдат и приколет его штыком…».
Горше всего было осознавать тот факт, что на фронте офицерам приходилось находиться не в авангарде, а в тылу собственных подразделений!
«… На парадах, говорит, впереди, а здесь сзади… Поджилки затряслись… Ну, и околевай, как собака»… Дезертирство у нас пошло массовое. Да мы отчасти и рады этому: бегут самые отчаянные элементы, нам же поспокойнее… Ушел бы в отставку, да не пускают… А опротивело, омерзело все, - просто хоть пулю в лоб … У нас уже трое в полку застрелились: один на усмирении, другой во время солдатского бунта, а третий так … стал задумываться, задумываться… сестру у него любимую арестовали… Взял и пустил себе пулю в лоб…
А то еще один с ума сошел… Тоже на усмирении был…» .
Четыре месяца Кирьяков провел в поездках по России. Дородные встречи и наблюдения «на пестах», как он писал, «давали некоторый материал, если не для прогноза, то, во всяком случае, для обрисовки отношения населения к солдатчине вообще» .
Автор попытался вывести «средний революционный тип» как рабочего, так и крестьянина. Вот что у него получилось:
«… Революционный тип рабочего сравнительно однообразен. В возрастном отношении – это тип по преимуществу «молодой» (от 17 до 40 лет), так как к 40 годам рабочий обыкновенно изнашивается и, как негодная машинная тряпка, выбрасывается за ворота фабрики. Поэтому и в отношении политической восприимчивости и подвижности рабочие нее разделяются на резко разграниченные группы. Их можно подразделить в этом отношении на две крупные группы: молодых рабочих (от 18 до 30 лет) и старых рабочих (за 30 лет).
Молодые рабочие в большинстве своем «политики», т.е. не отделяют борьбы экономической от политической, даже, пожалуй, предпочитают последнюю первой; старые же рабочие – напротив, тяготеют больше к чистому экономизму, за что и получили от «политиков» полунасмешливое, полупрезрительное прозвище «шкурников». «Шкурники» и составляют в рабочей среде тот консервативный элемент, который принято называть «несознательный». Он обыкновенно реагирует только на факты жизни, близко касающиеся его материальных интересов. «Увлечь» такой элемент чрезвычайно трудно; политические страсти в нем иногда, хотя и загораются, но быстро потухают.
Так, например, в стачках «шкурники» прежде других начинают «бороздить» и «сдавать»…» .
В крестьянской среде разнообразия было побольше. Хотя «революционизировано» было все крестьянство (от мало до велика, не исключая стариков и женщин), то вот «степень восприимчивости» у всех была разная:
«… “Молодую деревню» (от 16 до 20-25 лет) следует считать наиболее политически отзывчивой и подвижной группой населения. Будирующим элементом среди этой группы являются “отходники», - т.е. молодежь, живущая на стороне – уходящая на заработки – фабричные, заводские и ремесленнические, - а также отставные солдаты, возвратившиеся к занятию земледелием.
За “молодой деревней» следует группа «крестьян-середняков» (от 25-26 до 40-45 лет). Эту группу, менее подвижную и менее политически восприимчивую – революционизирует не столько литература и устная пропаганда, сколько факты жизни, и, прежде всего, конечно, антинародная политика правительства (безземелье, помещичья эксплуатация, явная поддержка правительством помещиков, жестокости при усмирении аграрных волнений, дикий произвол местных властей и т.д.)
Будирующим элементом среди этой группы являются, главным образом, запасные, побывавшие в Маньчжурии и в плену у японцев. Они дошли до сознательности, так сказать, путем сравнительно-опытного метода. Меньшая, по сравнению с предшествующей группой, - психическая возбудимость и относительно слабая восприимчивость к пропаганде, - вот отличительные черты типа крестьян-середняков.
Третья группа, - деревенские старики и женщины, - наиболее консервативная. Ломка старых устоев, переоценка всех ценностей, жестокая борьба, вырывающая из недр семьи самых молодых и сильных ее членов, тяжело отзывается на настроении «старой деревни», угнетает ее психику, обращают ее взоры в патриархальное прошлое. Впрочем, «власть земли», затаенные мечты о «земельном просторе» и хлебном благополучии – приобщают у эту группу к борьбе, если не активной, то к пассивной…» .
К 1905 году правительству удалось сделать практически невозможное – создать на ровном месте проблему и раздуть ее до катастрофических масштабов. Десятилетиями военизируя западное пространство, напичкивая войсками территории близ Польши, доводя свою военную машину до как им казалось совершенства, милитаристы из правительства, в 90-х г.г. XIX века вдруг резко развернули свои интересы на восток.
Инициатором подобного пируэта был сам царь Николай II, «большая азиатская программа» которого подразумевала укрепление и усиление влияния России в Восточной Азии. Пытаясь свернуть реализацию пресловутого «Восточного вопроса», центральной идеей которого был возврат Константинополя и «изгнание турок из Европы», царь решил направить энергию свою воинственных подданных на Дальний Восток. Во «главу угла» правительством были поставлены следующие основания - попытки «дружить» с усиливающейся в центре Европы Германий и постоянно разруливающей свои балканские конфликты многонациональной Австро-Венгрией.
Однако подобная инициатива в итоге провалилась. У Николая II не получилось ни на востоке, ни на западе.