«…И вот я на ГУБЕ! Кто хоть раз сидел на гауптвахте знает, что это место, где есть время задуматься о вечном, раскаяться в содеянном проступке и почувствовать себя в роли арестанта. Гауптвахта (ГУБА) – это своего рода тюрьма, только имеет ряд армейских особенностей…
(часть 1 - https://dzen.ru/media/gsvg/i-vot-ia-na-gube-6378fd65e37a9d144ccbb9ea)
Помню, как радостно меня оформляли, ведь это было редкостью, чтобы из госпиталя доставляли "преступника". При оформлении начальник караула так и сказал – ничего мы его здесь перевоспитаем…
Затем меня "разоружили" – отобрали ремень, забрали личные вещи и отвели в общую камеру, где меня дружелюбно встретили ещё четверо арестанта. Вечером произошла смена караула и начкара. Состоялось построение арестантов и знакомство с новым начальством.
Им оказался старший лейтенант Орлов, который и на самом деле выглядел как орел – статный и грозный. Ещё запомнил, что фуражка у него была не по форме высоко выгнута, как сейчас у гаишников. Так вот, старлей начал перекличку арестантов по списку.
Услышав свою фамилию, я сделал шаг вперед. Меня спросили:
– За что сижу?
– За салат!
– За какой такой салат?
Я рассказываю все, как было на самом деле. Офицер выпучил глаза и как заорал:
– Ты, борзый солдат, кому тут заливаешь, наверняка водки нажрался в самоволовке! Знаем мы, как вы там в госпитале службу несете.
И тут я получаю еще одни сутки губы. Может быть, ему наша медсестричка не дала? Начкар имеет право добавлять срок за любые провинности. Но, это была только угроза. Гвардии старший лейтенант Орлов не записал в журнал мое доп.наказание.
И в тот день, я был вынужден согласиться с убедительными доводами начкара: что я действительно был в самоволовке. После "явки с повинной" от меня отстали. Нормальный оказался офицер Орлов, не то, что мой «приятель» Рыдник.
В последующие переклички я громко докладывал очередному начкару, что я очень плохой солдат и что меня нужно срочно перевоспитывать. Сокамерники смеялись и дали мне кличку "Салат".
Первая ночь в камере. Получив деревянные щиты, которые все называли почему то "макентошами", и которые заменили нам кровати, мои сокамерники мгновенно дико захрапели; а я всю ночь то ли от этого немыслимого по выдаваемым трелям храпа, то ли от пережитого, лежал и думал - как же осознать содеянный проступок и как дать оценку своему поведению. Уже скоро объявили подъём.
Утром после завтрака и после обеда и даже после ужина за мной никто так и не приехал. А я сказал себе: «Ну, и черт с вами, и с прапорщиком Оганесяном в том числе! Обходитесь там сами как хотите, а я тут назло всем возьму и отсижу эти чертовы семь суток»
Собрав волю в кулак, я решил стать преступником. Ну, а что делать, если посадили не за что? Во время отсидки на ГУБЕ запрещалось курить, разговаривать и днем спать в камерах. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя.
Если на улице, это два человека с автоматами. Все действия – умывание, приём пищи, туалет и т. п. – осуществлялось под непрерывным контролем конвоя, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в твоей личной жизни.
Спустя двое суток у меня возникло подавленное состояние. Тоска и отчуждение посетили меня. Хотелось выть и плакать от несправедливости. В горле стоял комок, во рту пересохло и постоянно хотелось пить и спать.
И еще очень хотелось немедленно учинить расправу над уже моим личным врагом - капитаном Рыдником. В камере была чистота, но ощущение уюта не было, так как стены были выкрашены давящей серой- мышиной краской.
Наверно тон и интерьер подбирался местными психологами, что бы и это помогало нас исправлять и направлять на путь истинный. Стол и лавка в камере были забетонированы в пол на таком расстоянии, что сидеть больше часа на них было нереально, т.к. затекали ноги, руки и спина. Видимо, так было "задумано", чтобы арестанты не спали за столом.
В камере всегда был постоянный порядок, малейшее замечание грозило наказанием. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных с начальником караула, также грозил большими проблемами вплоть до увеличения срока на сутки.
При "посадке" все личные вещи были и так изъяты, но, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Проверяли и шмонали всё, вплоть до трусов. Думаю, всё вышеописанное должно было способствовать выработке воинской дисциплины и самое главное выработке чувства безысходности своего положения.
Начкар два раза свои требования не повторял. Конвойные вообще не церемонились, отношение к преступникам было одно – лишнее движение расценивалось как попытка к побегу. Правда никто убегать и не собирался, но таков был Караульный Устав и порядок…
Вот такие условия содержания жизни и быта дали мне время на то, чтобы понять и осознать, что прежде чем что-либо сделать, надо несколько раз подумать.
Отсидев добросовестно свои семь суток, я вышел с чистой совестью, вернулся обратно в госпиталь и до окончания срока службы вёл себя, как подобает дисциплинированному солдату. Но, всё же обида осталась – не за что отсидел, не выручили, не помогли…
Но, когда есть с чем сравнивать, то знаешь что выбрать. Я тогда выбрал оставшиеся месяцы службы – исключительно в нарядах по роте. А мой "обидчик" капитан медицинской службы Рыдник через месяц получил звание майора и был переведен в другую часть. Судьба сама так распорядилась... Конец!»
P.S. На параллельном блоге начал рассказ о нелёгкой доле российских нотариусов: https://dzen.ru/a/Y2-peIrq8iB_bXiB
