- Он такой восхитительно холодный, что у меня трещит все тело, — сказал снеговик, - Это как раз тот ветер, который уносит жизнь в одночасье. Как эта огромная красная штука наверху смотрит на меня! - он имел в виду солнце, которое уже садилось, - оно не заставит меня моргнуть. Я сумею сохранить свои осколки.
Вместо глаз у него в голове было два треугольных куска черепицы, а рот, сделанный из старых сломанных граблей, был будто полон зубов. Он появился на свет среди радостных криков мальчишек, звона бубенцов и ударов кнута.
Солнце зашло, и взошла полная луна, большая, круглая и ясная, сияющая в глубокой синеве.
- Вот оно снова, с другой стороны, - сказал снеговик, предполагая, что солнце вновь появилось, - Ах, я бы избавился от его пристального взгляда. Теперь оно постоянно висит там и светит. Если бы я только знал, как уйти отсюда, — мне бы так хотелось уйти! Если бы я мог, я бы скользил туда по льду, как это делают мальчики; но я не понимаю как. Я даже не умею бегать.
«Прочь, прочь!» — залаяла старая дворовая собака. Его голос был хриплым и фальшивил «гау-вау». Когда-то он был домашней собакой и лежал у огня. «Однажды солнце поможет тебе побежать. Я видел прошлой зимой, как твой предшественник побежал, и его предшественник — до него, тоже. Прочь, прочь! Уходите все!».
— Я вас не понимаю, товарищ, — сказал снеговик, — Эта штука вон там научит меня бегать? Недавно я видел, как она убегает сама по себе. Теперь вот крадется с другой стороны.
-- Ты совсем ничего не знаешь, тебя только что слепили, -- ответила дворовая собака. — То, что ты видишь там, — это луна, а то, что ты видел раньше, — солнце. Завтра оно снова придет и, возможно, научит тебя бежать в канаву у колодца, ведь скоро потеплеет. Я это чувствую, боль в левой ноге не дают покоя и предвещают перемены».
- Я его не понимаю, — сказал себе снеговик, — но мне кажется, что он говорит о чем-то очень неприятном. То существо, которое только что так пристально смотрело, которое он называет солнцем, мне не друг; я тоже это чувствую.
«Прочь, прочь!» залаяла дворовая собака, а потом три раза повернулась и забралась в свою конуру спать.
Погода действительно переменилась. К утру всю страну покрыл густой туман, и поднялся сильный ветер, холод, казалось, сковывал кости. Но когда взошло солнце, все увидели великолепное зрелище. Деревья и кусты покрылись инеем и походили на лес белых кораллов, а на каждой веточке блестели застывшие капельки росы. Многочисленные изящные формы, летом скрытые пышной листвой, теперь ясно очерчивались и казались блестящим кружевом. Белое сияние исходило от каждой ветки. Березки, качающиеся на ветру, казались такими же живыми, как летом, и такими же дивно красивыми. Там, где светило солнце, все блестело и искрилось, как рассыпанная алмазная пыль; снежный ковер на земле казался усыпанным бриллиантами, на нем сияло бесчисленное количество огней, белее даже самого снега.
«Как красиво!», — сказала девушка, вошедшая в сад с другом; и они остановились возле снеговика, созерцая сверкающую сцену. «Летом такой красоты не увидишь», — воскликнула она, и ее глаза засверкали.
-- И летом у нас не бывает такого парня, -- ответил юноша, указывая на снеговика.
Девушка рассмеялась и кивнула снеговику, а затем поскользнулась и упала в сугроб. Снег скрипел и трещал под ее ногами, как будто она ступала по крахмалу.
— Кто эти двое? — спросил снеговик у дворовой собаки, - Ты живешь здесь дольше, чем я; ты их знаешь?
-- Конечно, я их знаю, -- ответила дворовая собака, - Девушка много раз гладила меня по спине, а молодой человек часто давал мне мясную кость. Этих я никогда не кусаю.
— Но кто это такие? — спросил снеговик.
— Они влюбленные, — ответил он, - Скоро они найдут себе такую же конуру, как у меня, станут вместе жить и грызть те же кости. Прочь, прочь!
- Они такие же существа, как мы с вами? — спросил снеговик.
-- Ну, они же барские, -- возразила дворовая собака, - Конечно, люди, которые только вчера родились, очень мало знают. Я вижу это в тебе. У меня годы за плечами и опыт. Я знаю всех здесь в доме, и я знаю, что когда-то я не лежал здесь на морозе, прикованный к цепи. Прочь, прочь!
- Холод восхитительный, — сказал снеговик. – Ну расскажи мне, расскажи; только не бряцай своей цепью, когда ты это делаешь, внутри меня все содрогается.
- Прочь, прочь! - залаяла дворовая собака. — Я расскажу: говорили, что я когда-то был хорошеньким малым; потом я лежал в бархатном кресле в барском доме и сидел на коленях у хозяйки; они целовали меня в нос и вытирали мне лапы вышитым платком, и меня называли «Ами, милая Ами, милая Ами». Но через некоторое время я стал для них слишком большим, и они отослали меня в комнату экономки; поэтому я стал жить на нижнем этаже. Ты можешь заглянуть в комнату с того места, где стоишь, и увидеть, где я когда-то был хозяином, ибо я вправду был хозяином экономки. Это была гораздо меньшая комната, чем те, что наверху, но мне было удобнее, потому что дети не хватали постоянно и не таскали, как раньше. Я получил столь же хорошую еду и даже лучше. У меня была своя подушка, и печка — это лучшая вещь на свете в это время года. Я ходил под печку и ложился. Ах, я до сих пор мечтаю об этой печке. Прочь, прочь!
- Печь выглядит красиво? — спросил снеговик, — она похоже на меня?
- Это полная противоположность тебе, — сказала собака, Она черная, как ворона, с длинной шеей и медной ручкой; она ест дрова, и из ее пасти вырывается огонь. Нужно держаться в стороне или под ней, чтобы было удобно. Ты можешь увидеть печку через окно с того места, где стоишь.
Тогда снеговик взглянул и увидел блестящую полированную штуку с медной ручкой, а в нижней ее части блестело пламя. Этот вид произвел на снеговика странное ощущение; он не знал, что это значит, и не мог этого объяснить. Но есть люди, которые не снеговики, которые понимают, что это за чувство. — А почему ты ушел от нее? — спросил снеговик, — Как ты мог отказаться от такого удобного места?
-- Я был обязан, -- ответила дворовая собака, - Они выгнали меня за дверь и приковали здесь. Я укусил самого младшего из сыновей моего хозяина в ногу, потому что он выбил ногой кость, которую я грыз. Кость пристает к кости, подумал я. Но они очень рассердились, и с тех пор я прикован к цепи и потерял голос. Разве ты не слышишь, как я охрип? Прочь, прочь! Я больше не могу говорить, как другие собаки. Прочь, прочь! Это был конец всему.
Но снеговик уже не слушал. Он заглядывал в комнату экономки на нижнем этаже, где на четырех железных ножках стояла печка, размером примерно с него самого.
- Какой странный треск, я чувствую его внутри себя, — сказал он, - Смогу ли я когда-нибудь попасть туда? Это невинное желание, а невинные желания обязательно исполнятся. Я должен войти туда и прислониться к ней, даже если мне придется разбить окно.
- Ни в коем случае не заходи туда, — сказала дворовая собака, — потому что, если ты подойдешь к печке, ты растаешь, пропадешь.
- Нет, лучше пойти, — сказал снеговик, — потому что я думаю, что и так растаю.
Целый день снеговик стоял, заглядывая в окно. В сумеречный час комната стала еще приветливее, из печки исходил нежный свет, не похожий ни на солнце, ни на луну; это было сияние, которое может исходить от печки, когда ее хорошо накормили. Когда дверца печки отворялась, пламя вырывалось из ее устья, — как это принято у всех печей, — и свет пламени упал с румяным отблеском прямо на лицо и грудь снеговика. -- Я больше не могу этого терпеть, -- сказал он, - Как она прекрасна, когда высовывает язык!
Ночь была длинной, но снеговику так не показалось. Он стоял, наслаждаясь собственными размышлениями и потрескивал от холода. Утром оконные стекла комнаты экономки покрылись льдом. Это были самые красивые ледяные цветы, какие только мог желать снеговик, но они скрывали печку. Эти оконные стекла не оттаивали, и он ничего не видел, и только представлял себе печку, как красивого человека. Снег трещал, и вокруг него свистел ветер; это была как раз та морозная погода, которой снеговик должен быть полностью доволен. Но он не наслаждался. Все его мысли были только о печке.
— Это ужасная болезнь для снеговика, — сказала дворовая собака, - Я сам страдал от этого, но я преодолел. Прочь, прочь! — рявкнул он, а затем добавил, — Погода изменится.
Погода действительно изменилась. Начало таять, и по мере того, как становилось тепло, снеговик уменьшался. Он ничего не сказал и не пожаловался, что является верным признаком.
Однажды утром он сломался и совсем утонул; и вот! Там, где он стоял, из земли торчало что-то похожее на метлу. Это был столб, вокруг которого мальчики построили снеговика.
-- Ах, теперь я понимаю, почему он так сильно тосковал по печке, -- сказала дворовая собака. — Это же та самая лопата, которой печку чистят, к шесту привязана. В теле снеговика был скребок; вот что его так тронуло. Но теперь все кончено. Прочь, прочь!
И вскоре прошла зима. «Прочь, прочь!» - залаяла охрипшая дворовая собака, а девки в доме пели:
«Расти травка на земле;
Тяни свои мягкие ветви, верба;
Месяцы радости в сладкой весне,
Взлетает жаворонок в небо.
Приходи нежное солнышко к кукушкиной песне,
И я буду смеяться и любить все это».
И никто больше не думал о снеговике.
