Филипп вышел из ванной первым. Решительно и уверенно, он завернул на кухню, плюхнулся на стул и посмотрел на бабушку, в руках которой был огромный половник. Выглядело весьма угрожающе. Как и его выражение лица.
Они обменялись настороженными взглядами. Напугать Людмилу Федоровну было не так просто, но даже у нее пробежал холодок по спине, когда Филя внезапно растянул милейшую улыбку и произнес:
🔄Начало истории
- Бабуль, вы ждете, когда я подавлюсь слюной? Такой у вас план?
- Вот еще! – фыркнула та, торопливо раскладывая по тарелкам ужин.
- Мм… - Филя вдохнул аромат еды и восторженно воскликнул, - пища Богов!
Бабушка раскраснелась, засуетилась. Уже через минуту на столе появился хлеб и тарелка с соленьями.
Во рту Филиппа с утра не было ни крошки. Он накинулся на еду жадно, с аппетитом дикого зверя, а Людмила Федоровна, всплеснув руками, принялась извлекать из холодильника новые угощения.
Колбаса, сыр…. Хлебосольная хозяйка пустила в ход все, что у нее было. Наконец-то, в доме появился человек, которого она могла накормить, как следует.
- Ешь, давай! – приказала она парню, который и без того уплетал ее еду за обе щеки, - вот это я понимаю! А Дашка… дохлая, кожа да кости. Ничего не ест…
В ту же секунду на кухню вошла Даша. Филипп замер с ложкой у рта, заметив заплаканные глаза. Она задержалась в ванной, ждала, когда краснота пройдет. Но ее не спасла даже улыбка.
Даша обвела накрытый стол восхищенным взглядом и уселась напротив Филиппа. Вид у него был странный. И смотрел Филипп прямо, словно пытался проникнуть в ее голову. Наконец, он откинулся на спинку стула и произнес важно:
- Значит, вы, бабуль, не любите нас. Моховых. Проклинаете. Ждете, когда мы все повымрем, как динозавры?
Людмила Федоровна стояла спиной. Она удивилась, но вида не подала.
- А за что вас любить? – произнесла она с вызовом в голосе, - что вы сделали хорошего?
- А если Дашка станет Моховой? Ее тоже ненавидеть будете?
Людмила Федоровна резко развернулась. Посмотрела на Дашу, на ее бледное, застывшее, как у мумии лицо. Но Филипп не остановился. Он нащупал слабое место у бесстрашной бабки и надавил на него новым аргументом:
- А правнуков своих тоже проклянете?
- Каких еще правнуков? – бабушка смотрела на них. То на одного, то на другого.
- Наших детей. С Дашкой, - Филя улыбнулся, когда по щекам Даши начал разливаться бордовый румянец. Она опустила глаза, вспоминая жаркие объятия в купе поезда. Боже, как стыдно. И о чем могла подумать бабушка? Или уже подумала.
Людмила Федоровна похлопала глазами, затем промокнула кухонным полотенцем пот на лбу и медленно опустилась на стул. Она схватилась за сердце.
- Не уберегла! Проглядела! – выдохнула бабушка сокрушенным голосом. Охала и ахала, ругая себя. Филипп снова принялся за еду. Он добился чего хотел. И аппетит разыгрался по новой.
- Бабушка! – Даша округлила глаза, - ты что? Ты не о том подумала! Филя!
Даша выдернула тарелку из-под его носа и, насупив брови, потребовала:
- Скажи, что пошутил!
- Я не шутил, - глухо отозвался он, возвращая тарелку назад. Он покосился на тревожное лицо Людмилы Федоровны, скривившееся от безнадеги, и нехотя признался, - не было у нас ничего! Успокойтесь уже. Лучше добавочки в тарелку подбросьте, - и улыбнулся, - пожалуйста!
Бабушка с трудом пришла в себя, поднялась и прошлась полотенцем по его затылку. По-доброму, с какой-то скрытой материнской лаской.
- Жулик. Чуть не угробил бабку, - и в наказание положила двойную порцию, - пока не съешь, из-за стола не выйдешь.
- С удовольствием! – улыбнулся Филипп.
Он ел медленно, посматривая на Дашу. Филя получил самую приятную расплату за острые словечки и теперь наслаждался домашней атмосферой, уютной и теплой. Даже бабушка перестала его раздражать. Она заметно присмирела и принялась выспрашивать у него про учебу. О планах на будущее. И осталась вполне довольна его рассуждениями.
- Отец меня так учил, - сказал Филипп с присущей ему взрослой серьезностью, - твердо стоять на ногах. Думать о будущем, просчитывать каждый шаг. И если полюбить девушку, то одну и на всю жизнь, не размениваясь на других.
- Поэтому он никак не мог отпустить твою маму? – догадалась Даша. Филипп кивнул. Он осуждал жестокие методы, при помощи которых отец пытался ее вернуть. Буквально заставлял мать полюбить его. Силой.
Бабушка не сказала ни слова. Хотела вновь ужалить Мохова, но не стала. Неожиданно для себя она прониклась к Филиппу симпатией, и как бы ни старалась, не смогла найти в нем ни одного изъяна. Кроме наглости и излишней самоуверенности. Но как его за это осуждать? Ведь Людмила Федоровна обладала тем же набором качеств.
- Я завтра опять приду, - предупредил Филипп у порога, - будем с Дашей математику заново проходить.
Поставил перед фактом. Бабушка пожала плечами, усмехнулась, хотела ответить с язвительной иронией, чтобы не надеялся на теплый прием, а тот вмиг обезоружил ее:
- Бабуль, котлетки у вас, конечно, огонь! В жизни таких не пробовал.
Подмигнув Даше, Филипп вышел и громко захлопнул за собой дверь. Людмил Федоровна даже вздрогнула.
- Вот, паршивец этакий! – пробубнила она, направляясь на кухню, - где я ему завтра котлетки найду? Так… утром на рынок побегу. За мясом…
Чтобы убедить отца в серьезности намерений по отношению к Даше, Филипп позвал ее с собой. Они встретились на остановке. На его плече висел рюкзак, набитый вещами. По лицу расплылась неизменная завороженная улыбка.
Дашка была такой красивой. Невозможно наглядеться. Она сразила его наповал яркими обновками, купленными отцом. Дождавшись холодов, Даша надела все и сразу, и теперь чувствовала себя так уверенно, как никогда.
Сложно было выделяться на фоне Филиппа. Его манерность, королевская осанка, расслабленная походка…. Это все казалось Даше чем-то неповторимым, особенным. Но сегодня она превзошла саму себя. И его в том числе.
- Может, ты все-таки скажешь что-нибудь, - хихикнула она, поддев пальцами оттопыренную челюсть Фили.
Слов не было. Одни эмоции. От неописуемого восторга, до скрытого желания, которое возникало в нем при любом контакте с Дашей. Филипп ограничился легким приветственным поцелуем и скромной фразой:
- Тебе очень идет.
Глаза Даши горели, искрились. Ей было хорошо рядом с Филей. На остановке, стены которой не спасали от холодного, пронизывающего ветра, в душном автобусе, в больнице. Где угодно. Филипп не выпускал ее руку.
Вместе они подошли к палате отца, зашли и погрузились в негативную атмосферу телефонного звонка.
- Что значит, не придет? – прорычал Мохов в трубку. Воротник, фиксирующий его шею, ограничивал движение нижней челюсти. Мохов даже поругаться, как следует, не мог, - Вадик, ты сказал ей, кто я такой? А звание мое озвучил? Как это… все равно? Не может быть такого.
Он заметил на входе сына, жестом руки велел зайти и сбавил тон голоса.
- Тебе доверить ничего нельзя, - процедил Мохов, - не жди повышения, Вадим.
Он отключил звонок и, шумно выдыхая, потер переносицу.
- Я принес тебе вещи, - сообщил Филипп, склонившись над тумбочкой. И добавил, демонстрируя палантин Людмилы, - я постирал его. Смотри, как новенький. Ни одного пятна не осталось.
- Что толку? – раздраженно ответил отец, - не придет она. Видимо не очень-то дорожит этим шарфом. Выброси его, и дело с концом. Или подружке своей подари.
Филипп сунул палантин обратно в рюкзак и посмотрел на отца, потухший взгляд которого изучал неопределенную точку на потолке.
- Пап…
- Иди, Филя. Иди. Не надо меня жалеть. Вещи принес и на том спасибо.
- Если тебе что-то понадобиться, позвони.
- Позвоню.
Они покинули палату. По коридору шли молча, а на улице Даша остановила мрачного Филиппа за руку и спросила загадочным голосом.
- Ты думаешь о том же, о чем и я?
Филя уставился на нее, пытаясь прочитать мысли. Что задумала эта хитрая лисичка? Она ждала, когда догадается сам. Не сделала ни единой подсказки. Только улыбалась в ответ на задумчивый взгляд. Вдруг Филипп воодушевился, покрутил головой, пытаясь сориентироваться. И повел Дашу в противоположную от остановки сторону.
- Я понял, о чем ты. Идем. Здесь недалеко.