Мёртвых посёлков на Колымской трассе больше, чем живых, и нет больше региона России, где было бы так много заброшек.
В нашей стране тысячи обезлюдевших деревень, но с ними это происходило постепенно, и не одновременно, ну и сельский деревянный быт быстрее врастает в землю и потихоньку исчезает, перегнивая.
Немало всяких военных городков и опустевших посёлков где-нибудь на Севере, но почти везде они не в одном месте, не образуют сплошного массива.
А в Магаданской области и на востоке Якутии, вдоль единственной в этих краях настоящей дороги к концу советского времени сформировалась целая полоса расселения из посёлков золотодобытчиков и посёлков при всякой сопутствующей инфраструктуре (добыча угля, электростанции).
И в посёлках этих, даже посёлках сельского типа, жизнь часто была по городским стандартам - квартиры, центральное отопление.
Нет, золото на Колыме добывают по-прежнему (здесь мало ещё чем есть заняться), но не так много, как в советский период, и всё больше вахтовым методом, и все процессы более автоматизированы.
Но множество колымских посёлков заброшены не до конца, а которые заброшены совсем - нередко хотя бы частично разобраны и растащены.
Но мёртвый посёлок Кадыкчан, жители которого занимались угледобычей - он имел совершенно городской вид (сплошные панельные пятиэтажки), он был оставлен очень быстро (зимняя авария, дома остались без тепла, срочное выселение).
И он расположен дальше от цивилизации, чем бо́льшая часть других колымских населённых пунктов - за Сусуманом, почти на западной границе Магаданской области.
Как результат - получился практически дальневосточный аналог Припяти.
Все дома более-менее целы (где-то даже стёкла в окнах сохранились).
Можно зайти в квартиру, дом культуры, магазин, аптеку, поликлинику, школу, детский сад.
В редких местах уцелела и мебель.
Авария и почти мгновенное выселение посёлка произошло в девяностых, так что обстановка в домах в целом советская.
В одной из крайних пятиэтажек, в торце цокольного этажа живёт киргиз с семейством, который демонтирует, выпиливает, вынимает уцелевшее оборудование (в основном всякие железки) и вывозит его.
Но это как если бы одинокий жук-древоточец перерабатывал ствол древнего дуба - работы хватит надолго.
И даже десять дюжин таких киргизов едва ли что-то сделают со стенами домов и непередаваемым ощущением какого-то грустного страха, когда идёшь по заросшей аллее с пошедшим волнами асфальтом, которая когда-то соединяла главный въезд в Кадыкчан с площадью перед ДК.
У бюста Ленина перед домом культуры кто-то как будто отъел лицо - бетона нет, только торчит ржавая арматура.
В универмаге между этажами навеки застрял грузовой лифт, а в каком-то досуговом детском учреждении с сохранившимися фотообоями кто-то как будто пытался вырваться из подвала, с мясом выламывая толстенные доски пола.
А ещё на стенах домов, у входов и окон красной и чёрной краской кто-то нарисовал бытовые сцены и просто силуэты ушедших жителей - какие-то дети, объятия, поход в кино.
