Ведунья вытащила откуда-то длинный нож и желтый лист бумаги, вошла в свечной круг и повернулась к девочке. Не отводя глаз от ребенка, сказала Алине.
– Я скоро начну разрушать действие подклада, может быть всякое, не пугайся. Те, кто делал, с темнотой связаны, и своего просто так не упустят. А ты читай молитву, что на листе написана, потом мысленно говори со своей нерожденной дочерью. Проси у нее прощения, а главное прими ее в свое сердце, подари свою любовь.
– Но я не смогу! Как? Она же мертвая! Она же хочет убить мою Людочку?! - хлопала глазами Алина.
– Пока не сделаешь искренне от всего сердца, Людочку не спасешь. Остальное я помогу, но любовь в твоем сердце к дитя… Это только твое, данное Богом. Найди ее в себе, проплачь, прогорюй и отпусти с Богом.
Ведунья невольно ударила по самому больному. По тому, что Алина пыталась стереть в своей памяти, выдернуть как занозу и не вспоминать. Женщина скорчилась, согнулась, не удержалась на ногах и опустилась на пол, шатнув отчаянным громким вздохом огоньки от свечек в разные стороны. Слишком больно было вспоминать тот день, когда она потеряла ребенка. Невыносимо больно.
Через слезы Алина начала читать молитву и непроизвольно унеслась мыслями в тот черный день.
Медленно гаснет свет и Алине кажется, что пространство вокруг покачивается. Раздается шуршание, сменяющееся свистом, ее с силой влечет по кругу головой вперед. Наверху мелькают белые пятна, будто окна в длинном туннеле. Мороз сковывает все тело полностью, кроме маленького участка в голове. Оттуда Алина сейчас и слышит.
Редкие слова медленным басом как на зажеванной пленке втыкаются больным острием в голову.
– Один мертв. Выкидыш. Второй скорей всего тоже. Скоро. Не спасем.
Алина понимает, что говорят о ее ребенке. Второй? Она не знала, что их два . Так долго не получалось забеременеть и тут - сразу два. Женщина шевелит губами, будто вымаливая жизнь второго ребенка, всю свою силу обращает ко второму, висящему на волоске от смерти.
– Убили, – отчетливо слышит она незнакомый детский голос.
Вспыхивает свет, Алина не видит свет, но чувствует через закрытые глаза. Потом ее дергают и тащат вниз. Движение прекращается. Снова холод в животе и детский голос.
– Убили, мама. Они убили меня.
Больничная палата распахивается, выворачивается и показывается с обратной стороны.
Алина видит девочку, совсем крохотную, не больше пальца. Та сидит на темном краю, граничащем с изнанкой этого мира, и беззвучно всхлипывает.
– Мама, – смотрит девочка на Алину и улыбается.– Обними меня, мама.
Страх пронзает женщину сквозь темя до пяток горячей стрелой.
– Нет, – мотает головой Алина, – нет, – шепчет она сухими губами. – Нет!– Кричит она в голос. – Не могу! Не могу! Не могу!
– Если не угомонишься, потеряешь и второго! – грубый женский голос вибрирует в ушах.
Алина застывает на полукрике. Укол в вену начинает действовать, растворяя собой болезненные воспоминания и переживания. Теперь ей тепло. Теперь ей спокойно. Теперь она знает, что второй ребенок пока жив. Знает, что надо думать о втором малыше, чтобы не сойти с ума.
Маленькая девочка печально смотрит и плачет, пытается уйти за темный край и не может. Ноги то и дело замирают, не дают сделать шаг. Девочке страшно и обидно, как ребенку, которого выгнали ночью в темный лес одного.
– Почему ты не любишь меня, мамочка? – плачет девочка между двух миров.
.........
Вика стояла с ножом в центре свечного круга, тревожно посматривая на Алину, глаза которой сейчас были цвета обратной стороны зеркала и смотрели в одну точку на лоб Людочки. Вика подумала, что пора и только собралась проводить обряд, как черный кот проскочил в круг, обнял ее ногу мягкими лапами и зашипел. Отчаянно так и настойчиво.
Ведунья поняла, что надо еще подождать, потому что начинать обряд следовало ровно в то время, когда нерожденная душа избавится от ненависти к сестре. Видимо, еще рано. Вика терпеливо ждала, плотно сжав губы и ладони. Вдруг раздался шелест. Край листка с молитвой, зажатый в руках у Алины, загнулся и почернел. Из ноздри Людочки скользнула темная быстрая полоска.
– Она не справится сама! – черной галкой вылетела мысль и погасила несколько свечей в круге.
Вика сосредоточилась на Алине, дотронулась рукой до ее лба, пупка, правой груди, левой и шепнула прямо в ухо.
– Назови дочь. Дай имя. Признай ее. Иначе потеряешь и вторую.
Викин голос, будто колокол, прозвучал звонко и близко. Алина дернула плечом и решительно зашагала вглубь пустынного коридора, внезапно открывшегося перед ней. Ей нужно было найти свою нерожденную дочь, и это единственный путь, по которому она могла идти. Внезапно будто стальной расческой провели по спине. Алина остановилась, вдавила кончики пальцев себе в виски.
Белое лицо с глазами цвета желудя было неестественно большим по сравнению с маленьким туловищем, как у дюймовочки. Нерожденная дочь стояла напротив Алины и зло смотрела снизу вверх. От нее исходил запах изнанки мира – пугающий и неприятный.
Алине хотелось отвернуться от девочки, зацепиться глазом за неяркий свет, голубоватый и лучистый. Он струился с той стороны, откуда она пришла, а здесь рядом с девочкой редкая тьма колола глаза холодным лезвием.
То ли колокол отыгрывал в голове Алины правильный ритм, то ли Вика помогала движению, но женщина, не смотря на внутреннее сопротивление, открыла глаза и сделала первый шаг.
– Мария. Я назову тебя Мария. – Твердо сказала Алина, наблюдая за девочкой сверху вниз.
Та вздрогнула, сморщив крошечный носик.
– Ты лжешь. У меня нет имени. У меня ничего нет.
– Мария, есть, – у Алины выступили слезы, теперь она без посторонней помощи чувствовала, что все начинается с имени. – Я твоя мать, а ты мое дитя, – проталкивая комок в горле вниз, говорила Алина.
Девочка раздувала ноздри, плотно сжимала губы и смотрела вбок.
– Я хочу любить тебя, Мария, – Алина заплакала, но продолжала говорить сквозь слезы,– хочу быть с тобой. Давай проведем вместе время. Хочешь? Давай сходим куда-нибудь, как если бы ты была в этом мире? Мария? Ответь мне.
– Почему ты раньше не приходила, мама? Почему не обняла, когда я так нуждалась в тебе? – глаза цвета желудя поблескивали, но не холодным, а теплым светом. Медленно набухали в уголках глаз детские слезы.
– Я побоялась, Мария. Струсила. Не смогла принять правду. Принять тебя. Смириться с твоей гибелью. Поэтому не оплакивала, не называла по имени. Предпочла забыть, чтобы не переживать невыносимую боль. Прости меня, милая, – Алина присела на корточки рядом с Марией, закрыла лицо руками и заплакала.
Запах от девочки немного изменился, стал теплее, приятнее.
– Конечно, я виновата перед тобой. Но никогда не желала тебе смерти. Я всегда мечтала о ребенке. Кто-то очень злой захотел разлучить меня с твоим отцом. Мария, ты мне веришь? Они призвали темные силы, сделали нас врагами. Мария… Ответь что-нибудь.
Девочка приблизилась к Алине и коснулась ее руки крошечными пальцами. Щекотный ток пробежался по ладошке и стукнул в сердце.
– Своди меня в цирк, – неожиданно тонким и жалостливым голосом попросила Мария, и лицо ее приняло просящий вид.
– Конечно, милая, – Алина посадила девочку на ладошку и подняла к своему сердцу.
.........
– Пора, – громко мяукнул кот и Вика начала обряд.
Ведунья вытянула руку с ножом, начертила перед Людочкой звезду, проговаривая слова из Анисьиной тетради в конце каждого луча звезды. От головы по левой ноге вниз, потом наверх к правой руке, затем к левой руке и вниз к правой руке и оттуда снова к голове.
Повернула нож и крикнула: «А-та».
– Маль-кут, – провела ножом прямую линию параллельно полу.
– Вик-бу-ра, – прочертила ножом перпендикулярно полу.
– Виль-бура, – нарисовала в воздухе круг.
–Ли-о-лам, – указала на сердце девочки ножом.
– Агла! – Поцеловала лезвие ножа, нагнулась, прижимая кончик ножа к земле. Затем подошла к плюшевому медведю и воткнула в него нож три раза, в лоб и обе лапы.
В доме ведьмы Серафимы рыжая Варька с визгом пыталась стряхнуть с рук плавящиеся рукава вязаной кофты, и внезапно вспыхнувшую шапку на полке.
– Ах, ты гадина, – раздавались Варькины визги в доме бабки Анисьи, – я тебе это припомню.
– Кто это кричит? – испуганно спросила Алина, пришедшая в себя.
– Тот, кто помогал мужа твоего уводить и ребенка убивать, – холодно ответила Вика и поняла, что впервые нисколько не боится Варьку, хоть умершая бабка Серафима и сделала ту еще сильнее.
Последнее дело открыло Вике сложную, но нужную правду. Она много может. И многим должна успеть помочь. Осознание собственной силы вперемешку с ответственностью перед людьми и перед Богом прибавили Вике мудрости и смирения.
Усталая, присела на скрипучую короткую скамеечку перед печкой, почувствовала, как Большак забрался на руки и защекотал ее ладони то ли своими усами, то ли шерстью. Услышала громкое мурлыканье помощника–кота, пристраивающегося на ее гудящие ступни. Увидела, как Алина одевает Людочку, оглядывающуюся по сторонам невинными наивными глазами. И выдохнула.
Ощущение счастья и правильности всего того, что она сейчас делает в своей жизни из тугого бутона распустилось теплым красивым цветком в сердце. Этот цветок заполнил ее душу, каждое пустое местечко в нем.
«Так вот что значит, получать, отдавая! Вот что имела ввиду Анисья, когда говорила, что настоящее счастье нельзя получить напрямую, а только после того оно придет, как что-то отдашь другому, – лицо ведуньи просияло от этой простой истины, которую раньше никак не удавалось ей понять.
– А давайте пить чай, – громко сказала Людочка.
Алина и Вика переглянулись
– Тетя Вика, ты с нами завтра в цирк пойдешь? Я хочу, чтобы ты обязательно с нами пошла. Моя сестренка тоже с нами будет. Она теперь добрая. – Людочка захлопала в ладоши, – жаль только, что она потом уйдет.
Алина обняла Людочку и с благодарностью посмотрела на ведунью. В кармане зазвонил телефон. На экране высвечивалась надпись «бывший».
