О «Непрошеной повести» Нидзё.
Любое старинное произведение как выражение совершенно иной культуры и нравов у неподготовленного читателя редко когда вызывает понимание. При чтении Нидзё непонимание может возникнуть не только из-за насквозь патриархального уклада, при котором женщина и помыслить не могла о какой-то другой судьбе кроме как быть послушной игрушкой в руках любовников, но и из-за способа изложения. Сложно увязать в единое целое в общем-то безвольную женщину XIII века, какой она сама себя описывает, и её авторство не то дневника, не то биографической повести. Жившая веком позже Кристина Пизанская, которую у нас в обход японской культуры принято считать первой женщиной-автором, как минимум обладала недюжинной волей, образованием и всецело отреклась от потенциальных любовных связей, посвятив всё своё время писательству, чтобы за счёт него прокормить семью. Нидзё же свою повесть пишет будто бы между делом, путешествуя как монахиня от одного святилища к другому. В повести почти всё – личное. (Можно вспомнить, как в древнерусской литературе напротив личность автора летописи старательно принижалась). Первые три свитка она пишет о своей светской жизни при дворе государя, последние два описывают её паломничества.
Произведение написано в эпоху Камакура, поэтому с одной стороны в нём продолжаются традиции хэйанской литературы, с другой в нём бесспорно присутствуют новаторские моменты. Чем дальше я зарываюсь в японскую культуру, тем интересней становится, предлагаю зарыться и вам.
Моно-но аварэ
Для начала вернёмся к тому непротиворечивому сплаву буддизма и синтоизма, организующему всю японскую культуру. Согласно синтоизму, у всего вокруг есть свой дух – ками. У предметов, природных объектов, людей. Поэтому за внешним обликом предмета японцы угадывают ещё и его скрытую суть, некое веяние потустороннего. Для них естественно наслаждаться, волноваться, изумляться, переживать восторг, смотря на вещь и раздумывая о её сути. Причём постигать не логикой, а именно переживанием. И у этого явления у них есть своё название – моно-но аварэ, очарование вещей. Обычно его трактуют как печальное очарование вещей, хотя в самом термине нет значения печали, но об этом позже.
Мудзё
Согласно буддизму, в этом мире нет ничего неизменного. Всё бренно, жизнь быстротечна. Особенно остро быстротечность ощущается при взгляде на что-то кратковременное или увядающее. Например, цветущую сакуру (которая цветёт буквально несколько дней) или, как у Нидзё, увядающие хризантемы и дым от погребального костра. Поскольку всё в мире непостоянно, любые привязанности ведут к страданиям. Японцы называют это мудзё, индусы – анитьей. Я думаю, что именно мудзё добавляет печали к моно-но аварэ – вещному очарованию. В «Истории японской литературы» Хисамацу говорится, что изначально под аварэ подразумевался только восторг. Позже аварэ разделили на четыре подвида: восторг душевным движением, восторг гармонией, восторг красотой печали и восторг изяществом. Как видно, печаль присутствовала далеко не везде, а появилась только после слияния моно-но аварэ с мудзё, поэтому с моей точки зрения неверно говорить о печальном очаровании вещей без упоминания мудзё. Восторг красотой печали, если уж на то пошло – мудзё-но аварэ. Это то чувство, которое я всю жизнь безуспешно пытаюсь объяснить окружающим меня людям, почему я люблю ноябрь, щемящесть и пронзительность красоты увядания.
В статье на хайкупедии говорится, что аварэ – это «скорее игра в скорбь, чем сама скорбь, это та скорбь, к которой склонны баловни судьбы». Соглашусь. Я не вижу и не увижу ничего красивого в смерти моего друга. О которой мне сообщили как раз когда я начал описывать этот принцип. Это бесконечно уродливо и несправедливо. Но мне сейчас хоть тресни надо писать про японцев…
Макото
Ещё один принцип японской культуры и литературы в частности – макото. Хисамацу говорит, что моно-но аварэ – это душа японской литературы, а макото – её отправная точка. Это искренность, правдивость, откровенность, красота. Японцы не отделяли красоту от истины (и я полностью в этом сними согласен ещё и как любитель математики). Пишущий должен был быть правдивым во всём: и в донесении собственных чувств (а при всей затюканности патриархатом у Нидзё они всё-таки есть, само по себе это тоже удивительно), и в неискажении фактов. И вот здесь как раз проявляется новаторство Нидзё, не стесняющейся писать о неоправданной жестокости самураев по отношению к (!) простолюдинам, о которых мы вообще мало что знаем, потому что авторы прекрасной хэйанской эпохи описывали только прекраснохэйанских вельмож. Думаю, что и прекрасной эта эпоха была отнюдь не для простолюдинов. Так или иначе, культура эпохи Камакура в лице Нидзё уже начала обращать на них внимание. Даже определение в названии повести Нидзё - «непрошеная» говорит о том, что Нидзё нарушает устоявшийся канон.
