- Послушай, Вить… Ты же говорил, что ваша семья почти Рокфеллеры. Что ты бросил шикарную жизнь из-за меня, я даже тогда виноватой себя почувствовала - принца крови заставила стать управляющим, просто индийское кино. Или ты преувеличил немного? Что это за село, в которое мы сейчас полетим?
Лиза старалась говорить не очень серьезно, в шутку, она улыбалась тревожно и вкрадчиво, но и сама понимала всю гниловатую сущность своих слов - мужик ее спасает, а она примеряется к его богатству. Но нутро ее - то самое, не совсем чистое, привыкшее к сладкой и защищенной жизни боязливо сжималось - куда он ее везет? Простой самолет, средней паршивости аэропорт заснеженного по самое некуда очень крайнего и очень северного города, а теперь еще это! “Мы ждем вертолет, он наш, личный, моей семьи. По другому туда добраться можно только на чебурашке, слышала про такой самолетик? Ну, или по зимнику, на машине, это на любителя, я не очень уважаю такую езду, особенно с любимой женщиной. Поэтому вот такой выбор. У нас хороший вертолет, дорогой, мягкого лету. Не бойся” - Виктор сказал это утром, когда они пили кофе в отеле, снова собираясь в аэропорт, сказал мягко, внимательно вглядываясь в Лизино лицо, и она кивнула согласно, хотя в животе у нее что-то неприятно сжалось и тенькнуло, вызвав легкую тошноту. И вот, снова сидя в аэропорту в ожидании, Лиза не выдержала, начала этот разговор.
Виктор опять посмотрел на нее внимательно, всмотрелся, скорее, как будто что-то искал в ее лице особое, очень важное и очень нужное ему. Чуть улыбнулся, подсел поближе, придвинув стул, пригладил выбившиеся из Лизиной небрежной прически рыжие локоны.
- Я не говорил, Лиза, что мы Рокфеллеры. Я говорил, что моя семья не бедна. Так и есть. Когда-то очень давно они держали на севере зверобойный промысел, отец возглавлял рыболовецкий колхоз. Потом уже начал свой бизнес - чего только в нем не было - и зверобойка, и рыба, фабрику меховую построил, деньги лились потоком. Потом дела похуже пошли, но все равно, он форс держал. Я подростком его правой рукой был, он на меня половину бизнеса записал, а потом вот - я предал его, видишь… Десять лет не приезжал домой, у вас служил, а не приезжал почему - знаешь? Стыдно было, отец купец, а я прислуга. А потом оказалось, что он зла на меня не держал, жалел, понимал. Жаль только, что я это узнал, когда он умер…
Лиза слушала все это с изумлением. Это был какой-то иной язык, вроде с теми же словами - привычными, знакомыми, но складывались эти слова в неизвестные и непонятные фразы, и Виктор тоже становился таким - непонятным, незнакомым, сложным. Особенно сейчас, когда его всегда спокойный и уверенный взгляд вдруг начал дрожать, переливаться, как весенний предвечерний свет, теряться, ускользать… И влажнеть странно, как трава, покрывающаяся росой…
- И что, Вить? Ты домой не поехал? А как же мама?
- Поехал, конечно. Помнишь, я отпуск взял почти на месяц? Борис твой чуть плешь мне не выел, отпускать не хотел. Тогда я дело в свои руки взял, нанял людей, и…опять вернулся! Опять вернулся, потому что ты не просто женщина, которую я любил, Лиза! Ты моя паранойя! Наркотик, безумие, болезнь. Я следы твои целовал, когда ты мимо проходила, я, как собака, шаль и перчатки твои нюхал. Но ничего не предпринимал! Потому что я - трус. Сволочь, короче.
Лиза ловила изменяющееся выражение его лица - так меняются маски в фантастических фильмах - и не могла понять, в какой маске Виктор настоящий. Она такое уже видела - так стремительно и страшно меняла свои лица Ири. Но у Виктора все получалось иначе - его маски были не страшными. Это были маски добра, страсти, беды, тоски и отчаянья. И бесконечной, преданной, болезненной любви!
…
Кругленький человечек похожий на шарик с короткими ножками, обутыми в ненормально большие кроссовки, катился по полупустому залу аэропорта, и здоровенная форменная фуражка, чудом державшаяся на голове за счет оттопыренных ушей смешно подпрыгивала. У Виктора разом потеплел взгляд, он отпустил Лизину руку, которую уже минут десять крепко держал в своей горячей ладони, вскочил и быстро пошел навстречу шарику, приветственно расставив длинные руки. Уже через минуту он подтащил шарика к Лизе, радостно представил
- Это Мишун, Лиз. Мой лучший друг, надеюсь он станет таким и тебе. Вот честно - лучше людей я не встречал. Знакомься!
Шарик чинно протянул такую же круглую, как и он сам, ладошку, пробасил нежно
- Михаил Михайлович, дорогая Лизонька. Ну как? Полетим домой?
Лиза встала, с удовольствием сунула руку в его пухлую ручку, потрясла.
- Здравствуйте! Конечно, полетим!
…
Вертолет тоже был похож на шарик. Этакий воздушный, надутый на день рождения, украшенный бантиком и подаренный от души. Конечно, машина была крутой и недешевой, но эта конструкция из стекла и ярко окрашенного в радостно-сиреневый цвет металла, с длинным, совершенно несерьезным хвостом не внушала Лизе никакого доверия, а холодок с неприятным судорожным спазмом в желудке снова заставил ее сдержать тошноту. Виктор заметил, притянул ее к себе, крепко прижал, обдав теплом.
- Лететь всего час, маленький. Опасности - ни-ка-кой. Всегда успеем сесть при любом сомнении. Так что садись, устраивайся, кресла обалденные, прям люльки. И получай удовольствие - вряд ли ты красивее места видела. Ну! Помчали?
Он подсадил Лизу в кабину, она утонула в действительно очень мягком и удобном сиденье, закрыла от страха глаза, и открыла их только тогда, когда движение вертолета стало мягким и стабильным.
То, что она увидела, было похоже на сон. В огромном и бескрайнем синем просторе дымилась белая земля. Вернее, земли не было - эта белизна внизу сливалась с небесной бело-синей мглой, они дышали, пульсируя, и эта живая дымка тянула в себя все. Лизе показалось, что если она сейчас выпрыгнет из кабины, расправит руки, как крылья, то дымка подхватит ее упруго, покачает и унесет в заповедную даль, и даль эта будет прекрасной. Далеко внизу извивались белыми венами на бело-синей коже земли узкие реки, пятнали белым ее нежное тело то ли озера, то ли провалы в преисподнюю, черным взрывом проносились небольшие леса - крошечные, как головки спичек. Но когда мир вспыхнул солнцем, внезапно вынырнувшем из мутноватой сини, то невесть откуда взявшиеся дома засияли снежными крышами, и торжественно загорелся золотым пламенем купол величественного храма. Лиза открыла рот и смотрела вниз, ей казалось, что кто-то всесильный столкнул ее с привычного земного шарика и переместил на иную планету. Переместил навсегда.
- Нравится, Лиза? Мы дома!
У Виктора светилась физиономия неподдельным счастьем. Он был похож на огромного доброго кота, стащившего со стола сосиску. А Мишун, мастерски посадив вертолет на идеально вычищенную площадку около огромного, приземистого деревянного дома, повернулся и картинно отдал честь, приставив угловатую перчатку к козырьку.