Новый автор @wargonzoya, художник-любитель и военкор с позывным «Маляр» постигает мнимое и настоящее в Запорожской области (в составе России).
Доедаю вареники с картошкой в мелитопольском кафе. За соседним столиком двое военных – хмурый молодой чеченец и плотный, кирпичного цвета малоросс. Они пьют разбавленное пиво в высоких бокалах. В углу журчит девичья речь: химическая блондинка с тяжёлыми фальш-ресницами на кого-то жалуется подруге. Выхожу на улицу.
Над центром города непроницаемая занавесь туч. Всюду на столбах мокрые, поникшие российские флаги. Здесь их аномально много, но жовто-блакитных всё же гораздо больше — на всех-всех автомобильных номерах. Кажется, что в небе – Россия, а на земле – Украина. Причём Россия меланхолично трепещет, а Украина пыльно дребезжит. И только у моего водителя номера донецкие. Что плохо, так как мы тут такие одни.
Новороссийский город Мелитополь — ад для параноика вроде меня. Наверняка по городу курсирует тьма украинских ДРГ. Они ищут таких, как я, а может, таких, как ты. На всякий случай взяв кофе в пекарне «Львiвский круассан», разглядываю мемориальную плиту, посвящённую жертвам Голодомора. Шайка безголовых манекенов из магазина напротив демонстрирует вульгарные китайские одежды. Вяло моросит дождик.
В Мелитополе не по-ноябрьски зелено. Здесь растут южные, сухощавые деревья. Здесь разбиты красивые, в меру дикие парки. Здесь ездят громоздкие грязно-зелёные машины войны. На улицах – зелёными пикселями тут и там – солдаты ловят сеть. Загорелый, белозубый парень с автоматом мурлычет по видео-связи. Акцент южный – ростовчанин? У киоска с выпечкой чему-то тускло посмеиваются тёртые парни с осетинскими триколорами на шевронах. Тихо, грохота артиллерии не слышно.
Город-хамелеон не спешит открываться первому встречному вроде меня. Что чувствуют люди, притаившиеся в нерешительности между двух государств? Кому они верят и на что надеются?..
Мои праздные измышления прервал прохожий: мутный, порочного вида парень в чёрных мешковатых трениках. Кажется, я уже видел его сегодня во время прогулки. Может быть, пару раз. Звоню своему водителю и на светофоре прыгаю в его вызывающе донецкую тачку.
«Это всё паранойя», – думаю я уже в машине. Наверняка на каждого украинского диверсанта здесь два российских чекиста в штатском. Немало, наверное, и двойных агентов. О чём здесь говорят на кухнях шёпотом, когда никто не слышит?
Моложавая хозяйка комнаты, в которой я останавливаюсь, не без бравады говорит: «Я не боюсь вас заселять, украинцы и так обещают мне 75 лет тюрьмы за коллаборационизм.» От неё цитрусово пахнуло шампунем. Я тоже собираюсь помыться: в Мелитополе, в отличие от Донецка, где я жил последние дни, есть вода.
Дорога из Мелитополя в Энергодар пролегает через две дюжины блокпостов. Солдаты со всех уголков Империи повторяют нехитрые манипуляции каждый на свой манер. Крутят свои полосатые палки и вглядываются в наши потрепанные паспорта. На одном из участков трассы дорожное полотно как-то странно позеленело, будто его укачало. «Видал? Асфальт ещё при Сталине положили!» – ехидничает мой водитель.
Долго ли, коротко ли держим путь сквозь осунувшиеся запорожские сёла. Примета пограничных территорий – помногу раз перекрашенные стены. Вчера здесь были намалёваны уютные желто-синие полотнища, сегодня — бодрящие триколоры. Поражает фиксация сторон конфликта на вертикалях автобусных остановок и осыпающихся штукатуркой заборах. Если б я был историк войны, я назвал бы это сражение «Битвой за остановки».
Умиляют украинские сюжеты, щедро рассыпанные по белёсым поверхностям сельского мира. Здесь чубатые, усатые мужички в шароварах, существовавшие, по-видимому, только в мультфильмах про казаков, братаются с воинами АТО в каких-то подозрительно натовских доспехах. Заплатами на этих украинских фантазиях теперь висят казенного вида плакаты, рекламирующие референдум о вхождении в состав России. Вхождение, кстати, произошло уже месяц назад.
Здание администрации Энергодара накануне обстреляли: у крыльца небольшая воронка (видимо, сработала ПВО), с фасада сдуло облицовку и кое-где в окнах вместо стёкол натянуто что-то блестящее. Военной выправки глава администрации скоро выделяет мне «гида» для поездки на Запорожскую АЭС.
Правда, на саму АЭС меня не пустят: приехала какая-то шишка из Москвы. Всё оцепили.
«Гид» оказывается местным жителем, подвязавшимся в сфере ЖКХ. На мои вопросы отвечает охотно и даже входит во вкус. После техникума пошёл на завод, потом на другой. В 90-е закрылся первый, в нулевые – второй. Вспоминает с чёрной горечью: столько всего было, ничего не сохранили. С каждым годом всё хуже и хуже, хоть хуже и некуда. А какая была Украина! – сокрушается он. Симпатизировал (как я понял) Зеленскому, но тот во всём обманул. А Россию поддержал, потому что так… хоть какая-то надежда. «Этот человек очень остро пережил растянутое во времени унижение развала», – думаю я.
Ждём в машине на пятачке у КПП. Сейчас вернётся главный военный, он определит нашу судьбу. Мой гид продолжает: вы только мою фамилию не указывайте, я и так хожу по тонкому льду. Остались ещё украинские партизаны – не только сопляки, есть (чего он вообще не понимает) и пожилые люди.
Главный военный, чеченец с печальным взором, просит ничего не снимать: сюда постоянно прилетает с той стороны Днепра (последний раз — позавчера). Я смотрю на него, потом на распалённого нашей беседой «гида», на тяжелораненое административное здание ЗАЭС, на саму территорию атомной станции, на поверку оказавшейся блочным пыльным забором с какой-то рухлядью непонятного назначения внутри, и мне становится грустно. Мы садимся в тачку и уезжаем. Сыны Аллаха на страже мирного атома смотрят нам вслед. Где-то очень далеко ворчит артиллерия.
***
Спустя полчаса я впервые увидел былинный Днепр. Как он широк и холоден! И, видимо, безразличен к тому, что русские люди убивают друг друга на его кривых каменистых берегах.
Мы приехали в Каменку-Днепровскую, прифронтовой городок к западу от Энергодара. Мне снова надо в администрацию, которая оказывается невзрачным зданием без вывески. Во дворе администрации очередь: бабы, старики и старухи. Загорелые, натруженные тела, покрытые морщинами, упакованы в чистую, нарядную одежду. Запахи одеколона, молока, навоза и табака. Нет-нет, да поблескивают золотые зубы. Женщины в цветастых платках «с искоркой».
Я вспоминаю, как моя бабушка прихорашивалась, собираясь в кооперативный магазин или сельсовет. Она слегка красила губы, надевала шёлковую блузку с кружевным воротом и завязывала синий бахромчатый платок с пурпурными розами. Мы степенно шли по сельской улице, и я, пророчествуя о содержимом шоколадного яйца, которое мне было обещано, давал бабушке подержать свою мелкую вертлявую ладошку.
Разговорился с белобрысым молодым парнем. Процентов тридцать местных, по его словам, — за Украину, но и те обращаются за помощью к новым, «москальским» властям. Кто за пенсией, кто за гуманитаркой приходит, кто ещё за чем.
То же самое примерно говорит мне замглавы военно-гражданской администрации Каменки-Днепровской. Его зовут Александр, позывной – Алтай. Мы сидим в его кабинете, где он привык строить предложения сухо и конкретно: передо мной не рыхлый византийский чиновник, а кадровый военный, причём сибирской ковки.
Те, кто был за Украину, в большинстве своём уехали, у них было много возможностей это сделать. Есть и те, кто остался, мы их знаем, но они «не высовываются» или же «перекрасились»: теперь они – наша опора. Алтай считает, что подавляющее большинство местных – за Россию. У него есть яркая иллюстрация этому, и пока он рассказывает, моё ленивое воображение рисует следующие картины.
Необычайно ветреная, беспокойная ночь на Днепре. Грохочут высокие, жестокие волны: выходить в плавание в такую погоду – самоубийство. Однако несколько рыбаков снаряжают свои старенькие, пропахшие рыбой баркасы на другой берег Днепра, где Никополь и украинские позиции. Дело в том, что по ту сторону беснующейся реки ждут помощи одиннадцать российских солдат. Рыбаки – вчера ещё украинские граждане – сами вызвались им помочь. Алтай и ещё несколько военных координируют их действия с берега.
Ползут невыносимые, тревожные минуты. Ливень злобно бьёт по танцующей воде. Мало того, что баркасы может забрать капризный старик Днепр, по ним в любую секунду может сработать украинская арта.
На берегу курят одну за одной и не то пристально вглядываются, не то вслушиваются в тёмное, дрожащее месиво дождя…
– Эвакуация прошла успешно, – заключает Алтай, развеивая мою галлюцинацию. – Забрали всех прямо под носом у ВСУ. Один баркас, правда, сбился с пути, но всё же вернулся. Я считаю, – он делает паузу, – я считаю, что эти рыбаки – настоящие герои.
Я выхожу из здания администрации, проталкиваясь сквозь толпу просителей. Водила берёт нам кофе, и, пока я пью, куда-то исчезает. Возвращается с большой упаковкой невероятно белого, пышного зефира.
Меня загипнотизировал памятник на главной улице: розовощёкий томат на каменном подиуме. Надпись на постаменте «Слава помидору!» я читаю как обещание неизбежного мира и сопутствующей ему мирной пахоты. «Слава!» — соглашаюсь про себя, стряхивая с рук сладкие зефирные крошки.
*наш проект существует на средства подписчиков, карта для помощи
4279 3806 9842 9521
