Проводив Лучникова, Андрей попытался вернуться к расследованию убийства наркомана. Проявлять инициативу по Любе Лучниковой, пока дело не возбуждено, занятие неблагодарное. Тем более, что дело, скорее всего, поручат не ему. Тем не менее, Россомахин изучил список с телефонами ближайшего окружения пропавшей, которые дал ему безутешный муж. Первым номером в нём значилась подруга Любы, Лилия. Именно с ней и решил встретится Андрей после работы. Пригласить её к себе он не мог. Пока нет дела — нет оснований. На свой страх и риск он набрал её номер, и задал пару вопросов, после чего предложил встретиться. К его удивлению, она согласилась.
Вернувшись домой, он поставил будильник, который должен был разбудить его через два часа.
Открыв глаза и посмотрев на часы, он понял, что проспал. Он мчался бегом в направлении здания, где работала Лилия, и где она согласилась встретится с ним в восемь часов вечера.
В пятнадцать минут девятого, он жал на звонок тяжёлой металлической двери. Ему открыла симпатичная женщина, и хоть Андрей никогда не видел её прежде, он понял, что это Лилия.
— Опаздываете, товарищ следователь, — промурлыкала она, пропуская его внутрь, — Но нам, к сожалению, лучше перейти в другое место, здесь не очень удобно сейчас!
— Конечно, но я плохо знаю этот район, — соврал он, оглядываясь вокруг, — Куда пойдём?
— Тут недалеко есть уютная кафешка, — она ждала, пока он подаст ей пальто, — в это время там мало посетителей.
— Хорошо, ведите меня, Лилия.
— Пётр Ефимович, я ушла! — крикнула Лилия в сторону распахнутого кабинета, и улыбнувшись Россомахину, взяла его под руку.
Кафе и правда, располагалось близко, на первом этаже шестиэтажной сталинки. Днём оно работало как столовая и здесь яблоку было негде упасть. А вечером пустовало, служащие и клерки разъезжались по своим спальным районам.
Россомахин заказал себе кофе, а Лилия попросила бокал сухого вина.
— Осуждаете? — кокетливо приоткрыв накрашенный рот, спросила она Андрея.
— Да нет. Кто я такой, чтобы вас осуждать, — ответил он, стараясь не смотреть на её смелое декольте, — мне бы не хотелось задерживать вас. Поэтому я хотел бы перейти прямо к делу.
От него не ускользнуло лёгкое недовольство, мелькнувшее на миловидном лице, которое тотчас сменилось показным равнодушием. Лилия была уязвлена невниманием и казённым тоном следователя.
— Что ж, задавайте свои вопросы, — сказала она ровным голосом.
— Пропала ваша подруга, Любовь Николаевна Лучникова. Где по вашему она может находиться? — Россомахин открыл свой блокнот.
— Я уже отвечала вам по телефону на этот вопрос, — Лилия подложила руку под подбородок, — дальше?
— Всё же я попросил бы вас ответить ещё раз. Днём было одно, может быть, вам что-то стало известно?
— Нет, я не знаю, где Люба! Правда, не знаю! — тонкие пальцы теребили кружевную салфетку, на которой стояла вазочка с искусственным цветком.
— Она не говорила вам о том, что собирается куда-либо? Вы же с ней подруги, — Россомахин сделал глоток кофе.
— Нет, она никуда не собиралась.
— Где вы были вчера вечером с семи до девяти?
Лилия замялась. Россомахин терпеливо ждал ответа.
— В кафе "Ренессанс", — нехотя сообщила она.
— На Сухаревке? — не отрывая взгляда от её лица, спросил Андрей. От него не укрылось, что Лилия занервничала.
— Нет, это недалеко от метро "Чистые пруды", — разминая в руках сигарету, ответила она.
— С кем? — щёлкнув зажигалкой и давая Лилии прикурить, спросил следователь, отмечая, как дрогнули её пальцы, держащие сигарету. Он уже знал ответ, из показаний Лучникова, но реакция Лилии была неожиданной.
— Я обязана отвечать на этот вопрос? Если да, то на каком основании? Это допрос? — резко сказала она.
— Не волнуйтесь, Лилия Александровна, — примирительно поднял руки вверх Россомахин, — пока что это не допрос, а дружеская беседа. Пропала ваша подруга, разве не ваших интересах её найти?
— Конечно, я очень хочу, чтобы Любаня быстрее нашлась. Но уверяю вас, человек, с которым я должна была встретиться, не имеет к её исчезновению ни малейшего отношения!
— Вы хотите сказать, что встреча не состоялась? — Россомахин, в очередной раз бросающий курить, с тоской наблюдал, как Лилия затягивается и сердито выпускает дым.
— Я ничего не хочу вам говорить! И не стану! У меня есть право на личную жизнь, гарантированное Конституцией! Так что, если у вас всё, давайте попрощаемся! — затушив сигарету в пепельнице, резюмировала Лилия. Она встала, оправила юбку и цокая каблучками, пошла в гардероб.
Россомахин задумался. После чего попросил администратора воспользоваться телефоном и набрал домашний номер Лучникова.
— Алло,— ответил Алексей, сняв трубку почти мгновенно.
— Это я, привет. Слышь старик, я сейчас заскочу к тебе, жди.
Через двадцать минут он стоял у нужной квартиры и звонил в дверь, которая сразу распахнулась, Лучников ждал.
— Ты мне точно всё про Лилию рассказал? — спросил Андрей, шагнув в квартиру.
— Ты напугал меня... я думал, с Любой страшное! — выдохнул Лучников.
— Извини, я не хотел. Понимаешь, хотел разговорить Лилию, и кое-что не сходится. Так что приехал пошептаться.
— Я готов.
— Ты ведь говорил мне, что встречался с ней в кафе "Ренессанс". И что разговор шёл об аренде помещения на торжество по поводу вашей с Любой годовщины.
— Ну да, владелец кафе хороший знакомый Лилии. Она позвонила мне и сказала, что лучше обсудить сейчас, пока он на месте. Но когда я приехал, оказалось, что разминулся с ним на несколько минут. А что?
— Да то, что она ни в какую не хочет говорить с кем провела время. Это странно, не находишь? Лёха, правду и только правду. Отбрось если что, ложный стыд!
— Лилька не в моём вкусе, если ты об этом. Я вообще пожалел, что пошёл. Хотел ещё через неё духи французские Любе заказать, но передумал. Она слишком сильно перебрала в тот вечер.
— Да? А почему? Ничего не говорила?
— Да мне особо не интересно было. Она всё время смотрела куда-то в бок, смеялась невпопад и всё вешалась на меня. Говорила что хочет, чтобы кто-там её приревновал.
— А подробности?
— Увы, их нет. Я спешил домой. К жене.
Распрощавшись с Лучниковым, следователь пошёл к метро, и стрельнул-таки себе сигаретку. Ночью ему приснилась Лилия. Она была одета в мужскую пижаму, летала над ним и всё время повторяла, что её права гарантированы Конституцией. Приснится же такое!
Еле оторвав голову от подушки, Андрей поехал за очередной порцией начальственного гнева, с которой обычно начиналось его утро.
На работе он узнал две новости: плохую и хорошую. Плохая состояла в том, что, как он и предполагал, дело Лучниковой поручили другому следователю. Хорошая — в том, что тот был с ним в приятельских отношениях. Если бы дело поручили тупарю Строгину, или выскочке Олешко, шансов на сотрудничество не было бы никаких.
А Валерий Ломов не был карьеристом и звёзд с неба не хватал, он был обычным следователем, в меру ретивым, в меру ленивым. Андрей договорился с ним быстро. Даже "смачивать" не пришлось: выяснилось, что Валерий буквально на днях "зашился".
— Друг значит, — Ломов отксерил контакты по делу пропавшей Любы Лучниковой, и подшил к тоненькой папке, — дружба, Андрюха, это святое!
— Ты, вот что, Валер. Когда будешь вызывать свидетелей по этому делу, дай знать, — Россомахин пожал ему руку на прощанье.
— Будь спокоен, старик. Маякну. Но и ты, если что узнаешь, неси — кивнул Ломов.
После работы Россомахин собирался пойти в кино со своей девушкой Аней. Набрал её номер и услышал, что оказывается, прокат фильма, на который собирались пойти, закончился в кинотеатрах почти две недели назад. Аня была обижена, её сарказм был справедлив. Но это было совсем не то, чего искал Андрей в последнее время. И он, купив на остатки зарплаты букет цветов и торт "Наполеон", поехал на Мичуринский проспект.
— Ой! Андрюша! Я сейчас! Обожди. Сейчас! — от радости бабушка никак не могла справиться с дверной цепочкой. Наконец, дверь была открыта, и она смогла обнять внука.
Вере Георгиевне было под девяносто, но она могла бы дать фору многим шестидесятилетним. Она заменила Андрею и мать, и отца. Родители мальчика были геологами и погибли в одной из экспедиций.
Бабушка, не колеблясь, взяла пятилетнего внука к себе. Она лично занималась с ним музыкой, арифметикой и грамотой, так что в школе Андрюша сразу стал отличником.
— Ой, ба, ты меня задушишь! — рассмеялся Россомахин, — держи, это тебе! — он протянул ей цветы и торт.
— Ой, Андрюша, ну зачем ты тратишься! Если бы я знала, что ты нагрянешь, я бы сама испекла!
— Наполеон?
— А что? Не боги горшки обжигают! Иди, мой руки, я чайник поставлю.
Никто не мог расслабить Андрея так, как бабушка. Она создавала вокруг себя волшебную атмосферу мира, безопасности и тепла. Слушая её голос, Андрей отдыхал душой. Так было и сейчас. Он почти забыл и про блудливую Лилию, и про исчезнувшую Любу, которая могла стать жертвой маньяка, и про подростка-наркомана, про которого ему каждый день напоминал начальник.
Напрасно Валерий Ломов обрывал домашний телефон Россомахина, надеясь сообщить ему важные новости: Андрей спал, и улыбался во сне, как в детстве. Бабушка, накрыв его одеялом, тихонько вышла из комнаты.
ХХХ
Когда Люба снова открыла глаза, вокруг было темно. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы встать. Мысли плавились в голове. Только одна более или менее сформировалась — "надо выбираться".
На улице холодно. Где её одежда? Люба была в костюме, который надевала на работу в тот день... а пальто, сапожки, палантин, исчезли. Сколько времени прошло?
Надо выбираться. Пусть холодно, пусть босиком. Выйти к людям, просить о помощи. Здесь где-то рядом электричка...
Её пошатывало, но она, хватаясь за мебель, подошла к двери. Заперто. Вернулась, держась за стену, подошла к окну. На окне — решётка. В окно был виден соседский забор, близко. Скорее всего, это какое-то садовое товарищество, люди приезжают сюда преимущественно летом, а сейчас здесь пусто и уныло. Но всё же она решила позвать на помощь.
Оконная рама разбухла от дождей и намертво пристыла. Люба как ни старалась, не смогла открыть её. Тогда она от отчаяния запустила в стекло пустую бутылку, которую Юрий Владимирович забыл на столе. Раздался звон стекла. Холодный ветер тут же проник в комнату, заиграл лёгкими занавесками.
— Помогите! — закричала Люба, — спасите, кто-нибудь!
Вдалеке залаяла собака. Люба продолжала звать на помощь. Вдруг она услышала лязг ворот и увидела свет фар — на участок заехала знакомая "вольво".
Вскоре появился Юрий Владимирович. На руках он держал крошечного котёнка.
— Вот, Люба, принимай друга. Сидел бедняжка, плакал у главного входа. Тут взгляд инженера упал на разбитое стекло и он нахмурился.
— Зачем же ты так? Я как раз шёл к тебе, хотел предложить новую жизнь... а ты, значит, вот как! Ну и мёрзни, раз такая глупая! — он повернулся чтобы уйти, но Люба взмолилась:
— Юрий Владимирович, простите меня! Не оставляйте меня одну!
Он окинул её взглядом, посмотрел на котёнка, который жалобно мяукал, прося молока и сказал:
— Ладно, прощаю на первый раз. Пошли на кухню. Тем более, что у меня есть хорошие новости! Любовник нейтрализован. Всё.
— Вы.. вы убили его? — побелевшими губами спросила Люба.
Он подошёл к ней, прислонился к самому её уху, и шепнул: "нет".
— А что вы с ним сделали?
— Я? Ничего особенного. Это он убил свою жену, представляешь?!
— Подождите, я ничего не понимаю. Как это убил свою жену? А я кто?
Инженер, наливая в блюдце молока котёнку, не глядя на Любу, произнёс:
— Вот в этом, Люба, главная проблема. Конечно, идеально было бы подбросить ему твой труп, а не платок. Каштоянц, может и ненадолго, но узнает, сука, что такое тюрьма! Когда от него отвернутся и родственники и коллеги, он испытает, что такое быть невостребованным. Одно дело тра#ть чужую жену, и совсем другое — сидеть в клетке за убийство своей.
Люба, оторопев, смотрела, как маленький котёнок лакает молоко. Она туго соображала. Наконец, она вскинула на инженера недоуменный взгляд:
— Какой Каштоянц?
Пакет молока выскользнул из рук у Юрия Владимировича. Под ногами расползалась молочная лужа.
— Как какой? — тихо ответил он, подбирая пакет, — твой муж, любовник моей жены — Игорь Каштоянц.
У Любы подкосились ноги, и она едва успела ухватиться за грубый стол, покрытый старомодной клеёнкой. Плечи её мелко тряслись от смеха.
— Лилькиного любовника зовут Игорь? — с трудом проговорила она сквозь слёзы.
Большие зелёные глаза Юрия Владимировича часто заморгали. Он стоял посреди помещения, и ему казалось, что стены пришли в движение.
— Любовь... у тебя редкое имя, девочка. Не шути так!
— Я и не шучу, — вытирая глаза, сказала Люба, — только я Лучникова, а не Каштоянц!
— Но ведь ты, ты была тогда у кафе, когда моя жена и твой муж... вместе. Ничего не понимаю... Что ты там делала? Ты же видела их и тебе было больно! Или... это снова была игра?!