Аля уставилась на Вику, ожидая, что та сейчас сразу объяснит, что происходит с мамой и что делать. Но ведунья вдруг замерла, скосила глаза на ворота у дома, и повела левым ухом в сторону калитки. Дверь в воротах качалась, поскрипывая, хотя ветра не было.
«Наверное, Большак встречает», – подумала Вика.
– Аля, подожди, – придержала она девочку одной рукой, вглядываясь в следы перед воротами. Какими-то неожиданными и совсем нежданными выглядели они здесь.
Вика заглянула во двор и обомлела. На крыльце прислонившись черной щекой к облупившимся доскам дома, сидел Борис.
– Этого мне еще не хватало?! – сердце Вики забилось тревожным страхом. Она ожидала увидеть Погостника, который пришел за обещанным, Большака, потасканного и побитого после битвы с бесами, или, быть может, Варьку, вернувшуюся довести начатое до конца. Но никак не Бориса.
Тот смотрел на нее так, будто разучился моргать. В углах губ его дрогнула легкая многозначительная улыбка.
– Значит, здесь теперь обитаешь? – покачал он головой, вытянув губы. – И учебу бросила и меня, чтобы вот это вот все …
Вика сморщилась. Запах перегара заполнил собой пространство, и она закашлялась. С надменной самоуверенностью Борис повел головой сверху вниз.
– Таких как я не бросают, – продолжал вытягивать Вику на разговор Борис, не обращая внимания на девчушку, которая заподозрив любовные разборки, отошла на несколько метров назад и вслушивалась в разговор, стоя вдоль забора.
Вике становилось гадостно и безнадежно. «Как я могла любить такого урода? Он же пьет каждый день, и лярва вон у него за плечом сидит» – думала Вика. Лярва, почувствовав к себе внимание, юркнула к Борису в ухо, видимо, чтобы связать его язык еще сильнее и выгрызть остатки мозги.
Вика представила, как бы сложилась ее жизнь, если бы она попыталась тогда сделать отворот на Бориса не для ведьмы Варьки, а для обычной девчонки.
Зажмурилась и под веками вспыхнула картинка: длинный ненастный вечер, за окном ревет ветер, Вика тревожно ходит по комнате общежития взад и вперед, пытаясь в уме сосчитать, хватит ли денег до зарплаты или опять придется занимать. В комнате из мебели только шкаф, кровать и два стула. Стены обклеены дешевыми обоями с пятнами плесени у пола. На кровати свесившись левой ногой и рукой, храпит пьяный Борис, заполняя комнату душным запахом бедности и безысходности.
–Брр, – она отпрянула в сторону и замотала головой, – иди домой, – сказала строго Борису, – и не приходи сюда больше, а как придешь, так язык забудешь.
Вика прищурилась, выхватила свою руку из - под мышки, будто градусник достала, зыркнула на Бориса и бросила резко: «На слова мои печать!»
– Че-е-е? – попытался заржать Борис с интонацией гопника, но Вика обрубила его фразой.
– Вода в рот.
–М-м-м-м, – замычал Борис, округлил глаза и принялся ощупывать свои губы, которые не разжимались.
– Пойдем в дом, холодно, – Вика взяла Алю за руку и повела в дом мимо Бориса, не обращая на него никакого внимания.
Тот испуганно тряс головой и безуспешно пытался разжать губы.
– Это ваш муж? – Аля испуганно прислушивалась к мычанию за дверью.
– Нет, ошибка юности, – Вика задумчиво смотрела в окно, ей казалось, чего–то не хватает в уже привычной картине. – Или нет, ступенька, – продолжила она, взяв у девочки куртку.
Точно, не хватало сороки. Обычно она всегда стрекотала при виде Вики, а сейчас нет, молчит. Может по делам улетела? Хотя какие могут быть дела после смерти? Вика устало присела на стул, усадив девочку напротив.
Мычание за дверью прекратилось, ворота хлопнули. Аля побледнела и со страхом смотрела на ведунью.
– Не бойся, – поняла взгляд девочки Вика, – я просто припугнула его, чтобы сюда не шатался. Как на электричку сядет, снова говорить сможет. А то, как я тебе помогать буду, если он еще тут околачиваться вздумает? – Вика подмигнула Але.
– Насчет мамы, это, конечно, мне смотреть ее надо. Мало ли кто в нее вселиться мог. Может и подселенец какой. Борька вон вообще с лярвой на плече пришел. Но домой ты пока не ходи. У меня побудешь. А завтра придумаем, что да как.
– Не могу, – приготовилась плакать Аля.
– Что не можешь?
– У меня сестра там. Послезавтра из лагеря приедет. Они на две недели уезжали с классом. А послезавтра вернется.
Вика нахмурилась.
– Сколько сестре?
– Девять.
Вика тревожно засуетилась, освобождая место на столе.
– Вон чай, сама завари, мне надо поискать кое-что.– Махнула она рукой в сторону чайника на плите. – Конфеты, печенье, сахар, яд, – Вика вчитывалась в строки одну за другой в тетради Анисьи.
– Яд? – девочка удивленно смотрела на ведунью, прижимая к груди пустую чашку.
– Оговорилась, оговорилась, – виновато улыбнулась Вика, не отрываясь от чтения.– Тогда спешить надо, раз послезавтра. Спешить.
– А вам чай налить? – вежливо поинтересовалась Аля, выключая плитку.
Вика вспомнила, что уже очень давно не пила чай и, кажется, даже ничего не ела. Силы Анисьины что-ли так на нее действовали, что голода не чувствовала? В холодильнике еще лежали мамины гостинцы, халва, клюква в сахаре, колбаса копченая, рыбные консервы.
– Ты доставай все из холодильника, не стесняйся, я скоро приду, – Вика зажгла свечку и спустилась в подпол. Все самое интересное, скрытое от посторонних глаз, пряталось именно там.
Провозившись в подполе, Вика вытащила на стол высокую обугленную плошку.
– Нашлась, наконец, – сказала они тихо и увидела, что Аля заснула, уткнувшись лбом в свои сложенные ласточкой кисти.
Молча Вика накинула куртку и, скрипнув дверью вышла. По их улице через несколько деревьев начинался сосновый бор. Почти с краю леса темнел пахучий навес сосновых ветвей, который местные обходили стороной из-за дурной славы. Люди шептали, что там несколько человек повесились один за другим. На самом деле место то было особенное. Но слава дурная о нем шла только благодаря Анисье. Не хотела та, чтобы люди рядом с ним ошивались, вот и придумала про повешенных, а все и поверили.
Вика подошла к нужному месту. Огляделась. Луна пришла на помощь бойкая, яркая. Осветила тот самый холмик. Земля, изрытая постоянной тревогой, не сопротивлялась Викиным уверенным пальцам, хоть и стонала, раскрывая секретное.
На глубине трех – пяти сантиметров пальцы наткнулись на твердое в мягком. Вика потянула на себя, дернула, как морковку, и с улыбкой показала луне небольшой мешочек в прилипших комочках земли. На ощупь в нем было что-то вроде перепелиного яйца, только очень твердого.
Вика свернула к своему дому. Сорока громко застрекотала у ворот.
– Ну, Слава Богу, – вздохнула Вика, – а я уж переживать начала. Большак лежит, никак сил не наберется после драки, а я в твоих тетрадях еле разобралась. Теперь убун понадобился. Девочка у меня там от матери сбежала, а ту, похоже, то ли упырь кусанул, то ли душу вытрясли, а временщика поставили. Поеду смотреть завтра, как рассветет. Там еще и сестренка ничего не знает, домой из лагеря возвращается. В общем, лишь бы успеть. А то сожрет ведь обеих, хоть та нечисть, хоть другая.
Сорока молча смотрела на Вику и не шевелилась, как статуя. Вика слегка покачивалась рядом с закрытыми глазами. Через минуту Вика открыла глаза, кивнула сороке и резко повернула в сторону местного кладбища. Предстояло сделать еще кое-что важное, о чем в тетрадях Анисьи сказано не было.
Оказавшись на могиле Анисьи, Вика достала убун, раскопала ладонями ямку, вытащила убун из мешочка, положила в ямку, как крупное семечко и прикрыла землей. Шепнула кое-что, нагнувшись. Тут же убун дернулся под лунным светом.
Сквозь закрытые веки ведунья видела, как корешок от убуна рванул глубоко в землю, достиг костей Анисьи, вытянул из них сок смерти и вытолкал его наверх. Через тридцать минут перед Викой уже качался сочный стебель с листьями и мохнатым бутоном. Осторожно вытащив цвет из земли, Вика аккуратно скрыла его под своей курткой.
С погоста шла не оглядываясь.
