Для того, чтобы понять, насколько естественно и именно научно разделение именно на классы, а не на какие-то иные группы, приведу пример из своей собственной биографии.
Я, как известно моим знакомым, не раз и не два бывал в Индонезии. Поверьте, Индонезия от нашей России отличается очень и буквально всем — прямо начиная с климата. Там в полдень тени исчезают под ногами в буквальном, а не в переносном смысле, там можно увидеть сразу и Южный крест и Большую медведицу, а на обочинах в качестве прохладительного продают кокосы. Там нет даже привычной нам еды, а индонезийский язык... вот ни капельку не похож на русский, обычаи же семьи, людей тоже сильно отличаются от наших.
Итак, я в Индонезии, едва-едва понимаю индонезийский, с колоссальным трудом могу объясниться на нём. И то... только потому что это — совсем не первый для меня иностранный язык. Там я побывал на огромном металлургическом комбинате возле вулкана Кракатау, где мне сразу же заметили, что этот металлургический комбинат построен Советским союзом, а первых специалистов для него обучали у нас, в том числе и на Урале и в наших ВУЗах. Можете относиться к этому как угодно, но мне это было слышать приятно, а сами индонезийцы, пережившие тяжелейшие десятилетия гонения на всё, что мало-мальски связано с СССР и коммунизмом, продолжали об этом помнить и говорить об этом с уважением.
Так вот, встретился мне на этом заводе индонезийский парень-металлург. Если я правильно понял — конвертерщик (хотя вот тут я могу и ошибиться). Я попытался с ним поговорить, активно помогая себе жестами и рисованием фигурок на песке.
И уже на пятой минуте разговора, он вдруг задал мне вопрос. Я был удивлён. Почему? Объясню чуть позже, а сейчас перескажу существо вопроса.
— Вот мы делаем сталь, делаем из неё прокат. Его у нас покупают. Нам за это платят зарплату, чтобы мы могли жить и чтобы можно было учить наших детей. Я понимаю, что часть выручки за этот прокат тратится на налоги — это нашей Индонезии надо, часть — электроэнергия, руда, машины, конечно, наше начальство должно получать зарплату, ведь они же работают на заводе... но я вот тут увидел, что недавно наш завод почему-то разослал деньги акционерам. А вот это-то за что? Они же ничего не делают, наш прокат не продают, заводом не управляют, мы их даже никогда не видели тут. Почему они должны получать деньги за наш прокат?
Но, друзья мои, товарищи и господа, это я читал Маркса и Ленина, а этот парень никогда не читал этих книжек! Понимаете? И именно от этого я оторопел.
А потом вот так вот — на ломаном индонезийском, рисунками и жестами я стал рассказывать ему о прибавочной стоимости и присвоении её всякими субъектами.
И второе моё удивление состояло в том, что он меня ПОНЯЛ!
Понял так, как будто мы говорили на одном языке.
И вот вернулся я на Родину. И пересказал наш разговор одному знакомому русскому. Излишне говорить, что как раз языковых проблем в данном случае между нами не возникало.
И знаете, что мне начал нести этот самый родной российский «предприниматель» (а точнее — биржевой спекулянт)?
Он сначала обозвал того парня тупым бараном, затем назвал его шариковым (начитанный, ты смотри-ка!), а на мой вопрос «Так за что же акционер получает деньги — дивиденды?» понёс околесицу, из которой понятно было только что не «за что», а «почему». При этом вопрос «за что?» оказался ... ТАБУИРОВАННЫМ.
Вот вам яркий пример ближнего и дальнего, своего и чужого. И всех менталитетов сразу.
Вот вам сразу все расовые, национальные, цивилизационные и прочие теории и грубая действительность классового.