Приземистая изба проступает из-за деревьев неожиданно, как выскочивший из засады кот. Сомкнутые ставни напоминают зажмуренные глаза, в приоткрытом дверном проеме только темнота. Кругом никаких признаков обжитости: ни ограды, ни поленницы, ни колодца, ни палисадника. Только дом, будто выросший среди леса сам по себе, неуместный и чужеродный.
— Ну вот, — хмыкает Аза. — Я же сказала, что где-то здесь.
Поднимаю голову: на всех соснах вокруг вырезаны спящие лица. То ли человеческие, то ли демонические, трудно понять. Узкие, печальные. Обманчиво-неподвижные. Кажется, стоит отвернуться, как они поднимают веки, чтобы наблюдать.
— Ну и местечко, — говорю.
— Думаешь, лучше бы Плакальщицу спрятали в аквапарке? — ехидничает Аза.
Не отвечаю. Закатное небо над кронами постепенно окрашивается оранжевым. Кроссовки набрали влаги из мха и хлюпают на каждом шагу. Холод забирается в рукава кофты, расползаясь по коже. Надо было взять куртку, только откуда ж я знала — за пределами леса сейчас теплый май с солнцем и запахами цветения. Здесь же будто нескончаемая промозглая осень.
Подойдя к дому, мы невольно замираем. Вблизи он кажется совсем уж сюрреалистичным, как яркая наклейка на черно-белой фотографии. Ежусь, воображая себя застрявшей здесь, в непостижимой дали от цивилизации, наедине с первозданной природой. Искала бы ягоды и грибы, училась бы охотиться, постепенно свыкаясь и дичая. Заблудшая, потерянная, без вести пропавшая.
Аза заходит первой. Скрипят ступени крыльца под подошвами тяжелых ботинок — у этой хватило продуманности обуться по погоде. Когда она скрывается во мраке за дверью, я опасливо оглядываюсь и ступаю следом.
Внутри царит сумрак. Сочащегося в дверь света хватает только чтобы различить деревянный пол. Пока раздумываю, включать ли на телефоне фонарик, Аза звонко хлопает в ладоши, и все ставни разом распахиваются, отпугивая темноту.
Тут совсем пусто, если не считать большую кровать у дальней стены. Пахнет лесной сыростью и чем-то еще, уютным и едва уловимым, словно недавно здесь пекли хлеб и заваривали травы. Осматриваюсь, тщетно выискивая печь или домашнюю утварь. Аза тем временем медленно приближается к кровати.
— Мы опоздали, — говорит.
Подхожу ближе. Застеленная белоснежной простыней соломенная перина еще сохраняет очертания человеческого тела, словно спящий ушел совсем недавно. Различаю на продавленной подушке несколько длинных русых волос, и сердце сжимается. До сих пор Плакальщица казалась мне чем-то ненастоящим и зыбким, а теперь осознание суровой реальности давит на плечи каменной тяжестью.
Аза сует в рот сигарету и устраивается на краешке постели. Щелкает серебряная зажигалка, вытягивается желтый язычок пламени. Табачный дым окончательно заглушает аромат выпечки.
— Логично, в принципе, — размышляет вслух. — Они столько лет ждали. Наверное, сразу же тут появились. Это мы, клуши, пока разобрались что к чему. Можно было вообще не рыпаться.
— Я сразу сказала, что это оно, — возражаю. — Никогда такого не чувствовала, как будто прям душу руками трогают. Это ты спорила.
Аза морщится:
— Ты никогда не чувствовала, а я тыщу раз, потому и спорила. Ведьминское чутье вечно на что-то реагирует, поди разберись еще, стоит оно внимания или нет. Это в первый раз ты разволновалась, а в сотый пофиг уже будет, тогда меня и поймешь.
Она глубоко затягивается, неподвижно глядя в окно. Светлые волосы заплетены в косу, черное пальто кажется мешковатым на худых плечах. Золотые серьги-колечки отблескивают при каждом повороте головы. Ее можно было бы принять за обычную школьницу, если бы не выражение лица — бесконечная усталость, смешанная с надменностью. Как у строгой учительницы, дорабатывающей последний год до пенсии.
— И что теперь? — спрашиваю после долгой паузы.
— Не представляю, — пожимает плечами. — Успели бы первыми, и все кончилось бы прямо здесь. Плакальщица же спит, защищаться не может. А теперь еще разыскать надо, куда они ее переместили и как охраняют.
Обнимаю себя за плечи. Снаружи сгущается темнота — солнце почти зашло.
— Сколько у нас времени?
— Может, день, может, неделя. — Она стряхивает пепел на подушку. — В зависимости от того, каким ритуалом они ее пробудят. Это уже вопрос к твоему чернокнижнику.
Тут же вспыхиваю:
— Он не мой!
— Как скажешь.
Она молча докуривает, а я растерянно наблюдаю — слишком уж непривычно для Азы так легко оборвать спор.
— Если, — говорю, тяжело сглотнув, — если Плакальщицу все-таки разбудят, она в самом деле убьет всех людей? Прям до единого? Останутся только ведьмы и чернокнижники? Такое ведь не очень разумно, ведь…
— Я все ждала, когда ты спросишь, — усмехается Аза. — Ты не шибко-то умная, знаешь? Я задала этот вопрос сразу же, как только впервые услышала про Плакальщицу.
Закатываю глаза. Ежедневно выслушивать этот снисходительный тон — то еще удовольствие.
— И что тебе ответили?
— Плакальщица убьет не всех. Дети ведьм — обычные люди, не одаренные магией, но без них не будет внучек, способных продолжить род. Так что дети останутся в живых. Это во-первых.
— Есть и во-вторых?
— Есть. Ведьмам нужно выходить замуж, значит, требуются крепкие здоровые мужчины. Таких останется определенное количество, не знаю уж сколько точно. Есть даже в-третьих: очень мало людей, которые вроде бы вообще ни при чем, тоже выживут. Это потомки тех, кто на рассвете эпохи выступал в защиту ведьм и воевал на их стороне против своих. Видишь, в нас есть даже благородство, мы умеем благодарить.
— Какое продуманное заклятие.
— Первые ведьмы, придумавшие все это, не были дурочками, — кивает Аза, соскальзывая с кровати. — Они подчинялись гневу, но при этом продумывали детали хладнокровно. Так что помимо ведьм выживет и какая-то горстка людей. Но тебе ведь от этого не легче?
Ответить не успеваю: остатки солнечного света тают, и нечто неясное заползает в окна. В одно мгновение становится так темно, что получается различить только очертания. Кручу головой, не в силах осмыслить происходящее. Кажется, сама тьма сочится в дом, стекая с подоконников на пол.
Аза хмурится:
— Лес зачарован. Стоило догадаться.
— В смысле?
— Место сна Плакальщицы окружено защитой. Логично, а то мало ли. Похоже, после заката темнота здесь оживает.
— Как это?
— Так. Она пропустит только того, кто должен раскрыть Плакальщицу, когда придет время. Любой другой погибнет.
— Но ведь она раскрыта уже, почему защита работает?
— Магия есть магия. Ей велено охранять, вот и охраняет.
Черный клокочущий туман стелется по полу, устремляясь к нашим ногам. Прикусив губу, я осторожно ступаю к выходу и распахиваю дверь. Не видно ни деревьев, ни мха, ни неба — только черный провал, похожий на разинутую пасть. Выйди и пропадешь.
— Давай вернемся, — говорю. — Просто переместимся домой.
— Я уже пробовала, — тихо отвечает Аза.
Недоверчиво оглянувшись на нее, закрываю глаза. За последние месяцы я отточила навык перемещения настолько, что это стало почти таким же естественным, как дыхание. Совсем просто — представить место, где хочешь оказаться и мысленно произнести заклинание.
Торопливо вызвав в памяти обшарпанные стены с обоями в ромбик, я одними губами читаю заговор и открываю глаза, но ничего не меняется. Едва угадывающиеся бревенчатые стены избы и отступающая к кровати Аза.
Беспомощно выдыхаю:
— Почему?
— Потому что мы попались. Не нужно было тут задерживаться.
Вскинув руку, она выводит пальцем в воздухе сложную руну. Ослепительно яркая звезда повисает посреди комнаты, разбрызгивая свет. Подползающая тьма замедляется как растерянный зверь, обнюхивающий незнакомое препятствие. Подхожу ближе, внимательно глядя под ноги, чтобы не угодить в живой мрак.
— Не работает, — шипит Аза.
Туман взвивается вверх и накрывает звезду. Несколько секунд подрагивающий свет еще пробивается сквозь завесу, искрясь и пульсируя, но потом меркнет. Все чернеет. Чудится, будто необъятный бесплотный кулак сжимает весь дом. Густеющий воздух с каждым вдохом все тяжелее проталкивается в легкие.
— Что делать? — выкрикиваю.
Слышно, как Аза шепчет заклинания, и в плотной темноте то и дело проскакивают разноцветные вспышки, тут же угасая. Хватаюсь за горло, задыхаясь. Мрак поглощает меня целиком, пропитывая кожу неотмываемой грязью, устремляется вглубь и словно красит в черный самую душу.
Упав на колени, я вывожу пальцами обеих рук на полу символы. Все происходит само собой — прочитанные или подсмотренные где-то руны всплывают в памяти яркими узорами, мне остается только повторить. Успеть воспроизвести прежде, чем растворюсь в ядовитой темноте.
Движения выходят все более медлительными и неловкими, распахнутый рот жадно хватает остатки воздуха вместе с живым мраком, в голове все путается и распадается. Глеб ждет меня дома, я сказала, что вернусь скоро. Если меня долго не будет, он начнет искать, а это слишком опасно. Нельзя его оставлять, нельзя тут просто взять и сгинуть.
Нахватавшие заноз кончики пальцев ноют, стремясь закончить начатое. Кажется, будто от меня только кончики пальцев и остались, все остальное слилось с темнотой, потерявшись в бездонной пустоте. Слишком сильное проклятие, мне не совладать, мне не…
Дорисованные руны вспыхивают багровым свечением, таким ярким, что отвыкшие от света глаза на мгновение слепнут. Часто моргая, я смахиваю с щек слезы. Свежий лесной воздух заполняет легкие, вымывая чернь, и я дышу жадно, будто вынырнула со дна самого глубокого океана.
Тьма рассеивается, уступая красному свету. Снова проступают стены, кровать, скорчившаяся в углу Аза. Дрожа всем телом, я подползаю ближе и переворачиваю ее на спину. Лицо белое, губы синие, прикрытые веки дрожат. Волосы прилипли ко взмокшему лбу, на шее вяло пульсирует жилка.
— Эй, — окликаю хрипло. — Очнись.
Замахиваюсь, чтобы хлопнуть по щеке, но Аза неожиданно перехватывает мое запястье.
— Щас, — говорит слабым голосом. — Никто не смеет поднимать на меня руку.
Невольно улыбаюсь:
— Даже чтобы привести в чувство?
— Я из него не уходила.
Она медленно садится, смахивая с лица волосы. Мутные глаза осматривают сияющие на полу руны.
— Я тоже так пыталась, — тянет. — Но у меня не сработало.
— Может, где-то ошиблась?
— Нет, просто даже моих сил маловато, чтобы отбиться от такого проклятия. Это ты у нас дофига одаренная.
Несколько минут мы молчим, тяжело дыша и не сводя взгляда с окон, где по-прежнему клубится отпугнутая тьма. Свет не дает ей подобраться ближе, но я знаю — стоит ему хоть на толику ослабнуть, и пиши пропало.
— Теперь получится вернуться, — говорит Аза. — И давай уж побыстрее, твое заклинание не будет работать вечно.
Она хватает меня за плечо, а потом и изба, и мрак снаружи, и алое свечение пропадают.
***
Шелестят пожелтевшие страницы, мелькают угольные рисунки, складываются в строчки мелкие буквы. Прикусив губу, я листаю книги, а в голове только пустота, и вся новая информация ухает в нее, безнадежно теряясь. Пыль витает в воздухе, окрашивая все серым. Рецепты ядовитых зелий, ритуалы по призыву демонов, описания лунных циклов — все не то. Аза сказала, чутье поможет. Сказала, сердце екнет, когда глаз зацепится за нужное. Но я потею над ветхими томами уже второй день, и нигде не екает.
— На какой помойке ты это нашла? — морщится Глеб.
Поднимаю голову. Он устроился в продавленном кресле, поджав под себя ноги. Пальцы меланхолично стучат по дисплею телефона, уголки губ опущены, взгляд усталый. Обои прямо над его головой отходят от стены, видно пятна цвета ржавчины и копошащегося то ли паука, то ли таракана.
— Это редкие книги, — говорю. — Из какой-то там древней библиотеки ведьм. Аза сказала, где-то здесь должно быть то, что поможет. Она себе взяла другую половину, тоже сейчас ищет.
— Что ищет-то?
— Что-нибудь, от чего екнет.
Он приподнимает бровь, и я усмехаюсь:
— Сама не представляю, если честно. Надо вычитать что-то такое, что поможет обезвредить Плакальщицу.
За окном синеет кусочек неба, прикрытый рваным облаком. Распахнутая форточка доносит звуки проезжающих машин и крики детей с площадки. Если закрыть глаза, то легко представить предлетнюю суету снаружи. Солнце, зелень и люди, сбросившие теплые одежды. Послать бы все подальше и сорваться в парк на пикник. Прочь от этой прогнившей двушки с грязными половиками и протекающими кранами.
— Такое чувство, что я какой-то провинившийся шкет, которому сказали сидеть дома все каникулы из-за двоек, — бубнит Глеб, словно угадывая мои мысли.
Тихо отвечаю:
— Надо немного потерпеть.
— Ты говоришь так уже полгода. Сколько будет длиться это «немного»? Сама-то хоть изредка куда-то выбираешься с этой мегерой, а я тут как будто живьем замурован.
Глубоко дышу, соскребая по нутру остатки терпения. Конечно, Глебу тяжелее, но это не значит, что он совсем не должен проявлять понимание.
— Мы выбираемся как раз для того, чтобы поскорее все это прекратить, — говорю. — Ищем способы. Можешь представить, мне тоже не в радость тут сидеть. Я этого не хотела, я с самого начала пыталась всего этого избегать. Это не мой выбор.
— Конечно, выбор не твой. Это твоя подружка выбрала нам какую-то халупу в непонятном мухосранске, заколдовала ее, и нам теперь нельзя выходить, потому что твои другие подружки тут же нас почуют и прибегут убивать.
Вскакиваю на ноги, задевая коленями шаткий столик, и книги валятся на пол. Взмывают в воздух новые клубы пыли, ноздри щекочет запах застарелой кожи с обложек.
— Аза заботится о нас, мы должны быть благодарны! — выкрикиваю. — Если бы не ее халупа и колдовство, нас бы давно нашли, и не известно, чем бы все кончилось. А так мы в безопасности и можем что-то сделать.
— Она же говорит, ты сильнее ее, почему мы так зависим от ее колдовства тогда?
— Потому что опыт и сила — разные вещи! Я знаю не так уж много, понял? Я тебе не Лера, которая с ранних лет эту всю хрень изучала!
Слезы обжигают щеки, и Глеб тут же испуганно округляет глаза.
— Я устала точно так же, как ты, но что-то не ною каждые пять минут! Мне тоже тяжело, но я при этом еще должна что-то делать, чтобы спасти нам жизнь и прекратить весь этот кошмар, так что можешь заткнуться и как-то поддержать меня, а не жалеть себя любимого?
Глеб поднимается с кресла и прижимает меня к себе. Небритый, обросший, пропахший плесенью и затхлостью старой квартиры. Уткнувшись носом ему в плечо, я давлюсь слезами и мысленно корю себя за срыв. Надо быть сильнее и хладнокровнее. Эмоции только вредят.
— Я как будто живу жизнью Леры, — шепчу. — Это все не мое, понимаешь? Это она стремилась ко всем этим книжкам с заклинаниями, этим ритуалам и странным теткам. А я просто хотела обычную жизнь. Но произошло… произошла… эта ужасная ошибка, и меня как будто поставили на ее место, а я совсем не понимаю, что делать… Мне не нравится, я так устала. Я тоже хочу, чтобы все кончилось, тоже ненавижу эту сраную квартиру. Но надо потерпеть, понимаешь? Я делаю, что могу. Я делаю все, что…
— Тише, — перебивает он, целуя меня в макушку. — Я же не со зла, я все понимаю. Сказал, не подумав. Иногда хочется поорать, а ты просто попалась под руку. Я не хотел.
Раздражение стремительно тает.
— Это моя вина, — говорю. — Все из-за меня. Я не хотела тебя впутывать, ты же вообще ни при чем, но Аза сказала, что они могут использовать тебя, чтобы воздействовать на меня. Чтобы выманить. Они могли навредить всем нам, если бы мы были по отдельности, я…
— Знаю, знаю. Я бы все равно тебя не оставил.
Его горячее дыхание обжигает мое лицо. Закрыв глаза, я теряюсь в поцелуе, за долю секунды умудрившись забыть обо всем на свете. Словно одна ослепительная вспышка света разом выжгла все черное и плохое. Растянуть бы этот момент в целую вечность и больше никогда ни о чем не беспокоиться.
— Смотрю, меня не ждали.
Вздрогнув, мы отстраняемся друг от друга как застуканные в подворотне подростки. Аза сидит на столике, скучающе покачивая ногой. Распущенные волосы разметались по плечам, на губах кривая ухмылка, кончики пальцев постукивают по столешнице.
— Мы договорились, что ты не будешь вот так вваливаться, — цедит Глеб.
— Уговор касался только спальни, — пожимает плечами Аза, совсем не смущенная прохладным приемом. — Где-то же мне надо появляться, правда? В следующий раз занимайтесь своими телячьими нежностями где положено.
— Не собираюсь у тебя спрашивать, где и чем мне заниматься, — отвечает Глеб.
Аза закатывает глаза:
— Значит, не ворчи.
Бросив колючий взгляд, он топает прочь. В глубине квартиры резко хлопает дверь спальни, повисает напряженная тишина.
— Может, хватит провоцировать? — говорю, поправляя волосы. — И без того у всех нервы на пределе.
— Даже не думала, — хмыкает Аза. — Мальчику просто надо на кого-то сердиться. Кто, если не я?
Вздохнув, я опускаюсь в кресло, тут же улавливая несвежий запах обивки. В первые недели это вызывало отвращение и желание мыться каждые пятнадцать минут, но потом стало все равно.
— Зачем пришла-то? — спрашиваю. — Нашла что-то в книгах?
— В книгах — нет, — отвечает Аза, мгновенно делаясь серьезной. — Но появилась зацепка.
— Откуда?
— Птичка на хвосте принесла. Информации мало, но точно известно, что Марфа ищет что-то в одном интересном месте. Уже несколько раз посылала туда сильных ведьм. Кто-то даже не вернулся.
— Что за место? — хмурюсь.
— Сама увидишь, — говорит Аза, сползая со стола.
— Прям сейчас?
— А что, хочешь сначала попить чаю и поговорить о погоде? Времени-то навалом.
Закатываю глаза:
— Скажи хоть, как лучше одеться.
Продолжение:
Автор: Игорь Шанин
Источник: https://litclubbs.ru/articles/41453-kult.html
Содержание:
Предыстория:
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь и ставьте лайк.
